— Ну ничего. У меня полк казаков князя Шаховского, в случае чего отобьемся.

— Да, да.

— Теперь ваше здоровье, пан Скотницкий.

— Спасибо, ваше величество.

Царь отпил из кружки, встал и, не выпуская ее из рук, прошел к настенному канделябру, поправил одну из свечей. Воевода опять взялся за карасей.

Дмитрий, возвращаясь к столу, на мгновение задержался возле гостя, соображая: «Гаврила сказал: по темени, в висок нельзя, можно убить». И трахнул воеводу кружкой по темени, тот и не охнул, сунулся лицом прямо в карасей. Кружка развалилась. Тут же из-за занавески явился Гаврила с парнями и большим мешком. Распяли устье мешка, засунули в него обеспамятевшего Скотницкого, молча потащили из горницы.

Дмитрий сел к столу, наполнил водкой хрустальный кубок до краев. Выпил, закусил мочеными яблоками.

Когда вернулся Гаврила с сообщниками, царь уже и лыка не вязал, но все же поинтересовался:

— Ну-ну к-как?

— Все в порядке, государь.

— А че т-так долго?

— В прорубь не пролазил, пришлось окалывать.

— Пан воевода оч-чень карасей л-любит, — усмехнулся Дмитрий. — Т-теперь ему и-их н-надолго х-хватит. Ха-ха.

Марина догадалась, что с арестом Казимирского все задуманное ее мужем не сможет состояться, все письма теперь у Рожинского и он знает все. Более того, в любой момент он может и ее арестовать, как и Казимирского. И поэтому утром она побежала в стан донских казаков с распущенными волосами, где стала кричать:

— Спасите меня! Защитите меня!

Казаки заволновались: «Кто смеет угрожать нашей государыне?!» Вокруг царицы закружилась возмущенная толпа:

— Говори, говори, государыня. Мы с того кишки выпустим.

Когда Марина поняла, что уже достаточно привлекла внимание, заговорила:

— Что вы делаете здесь? Идите к государю, он ждет вас в Калуге, к нему уже прибыл с войском князь Шаховской.

Атаман Заруцкий, узнав причину волнения в стане казаков, поскакал к Рожинскому.

— Роман Наримунтович, там Марина взбулгачила донцов, зовет их в Калугу.

— Вот же стерва, — выругался гетман. — А вы кто? Атаман или пешка?

— Там не подойти. Казаки возмущены, она кричит, что вы покушаетесь на ее свободу.

— Вот же гадюка, учуяла. А? Езжайте к Трубецкому, пусть подымает дружину на бунтовщиков.

Когда Заруцкий явился к князю Трубецкому и передал приказ гетмана, тот выругался:

— Пошел он, ваш Рожинский. Я ухожу с полком в Калугу.

— Но гетман прибегнет к силе.

— Пусть только попробует. Между прочим, Иван Мартынович, и вам бы следовало определиться, кому служить, казаки уйдут, с кем останетесь?

Беготня Марины по лагерю и ее призывы возымели действие. Донцы седлали коней, заряжали ружья. С ними уходили князья Трубецкой и Засекин с своими дружинами. Не забыта была и царица, для ее охраны была выделена хоругвь Плещеева в количестве трехсот человек. Все конники на подбор.

И тронулись, копытя, разбивая снег, мешая с мерзлой землей.

Царице надо переодеться, привести в порядок волосы. Она вернулась к своему дому в сопровождении конного конвоя.

— Я сейчас, — сказала Плещееву и исчезла за дверью.

А между тем гетман Рожинский кинулся к польским гусарам.

— Панове, в стане измена, надо немедленно воротить их, немедленно.

Сам гетман из-за ранения не мог вести войско, поручил это Зборовскому:

— Александр Самуилович, не щади их! Слышишь? Руби предателей. — Гусары налетели на хвост казачей колонны, но те оказались не робкого десятка. Открыли пальбу, бились саблями, валились на землю, дубасили друг друга кулаками, душили.

Когда наконец Марина, одетая в гусарскую мужскую одежду, выпорхнула со своей служанкой Варварой из «дворца», Плещеев встретил ее у крыльца.

— Ваше величество, сейчас ехать нельзя.

— Почему?

— Там идет сражение.

— Где? Какое сражение?

— Казаки дерутся с поляками. Рожинский натравил…

— Мерзавец, — почти прошипела Марина. — Ему это припомнится. Что же делать?

— Давайте переждем. Посоветуемся.

— Входите, Федор, — пригласила Марина Плещеева в дом и вернулась сама. Села к столу, сбросила шапку.

— Варя, — окликнула служанку. — Где там письмо от Сапеги?

— Оно у вас в сумочке, ваше величество.

— Ах да. — Марина открыла сумочку, порылась, достала письмо, развернула. — Вот. Петр Павлович пишет из Дмитрова, что мое присутствие вдохновило бы ратников.

— Вы полагаете, ваше величество, направится в Дмитров? — спросил Плещеев.

— Да, Федор, вы угадали. В конце концов, если там станет трудно, мы можем уйти в Калугу вместе с Сапегой.

— Давайте попробуем.

— Давайте. Но лучше все-таки выедем ночью, чтоб у Рожинского не появилось желание и нас задержать.

Сражение-потасовка с южной стороны лагеря шло до темноты и стоило жизни двум тысячам человек. Казаки все равно ушли, гусары воротились, волоча с собой раненых, и лагерь долго не мог успокоиться. Затих лишь под утро. Тогда и была разбужена разоспавшаяся Марина.

— Ваше величество, пора.

— Бог мой, как же я сяду в седло, — зевнула сладко царица.

— У нас есть для вас сани. Для вас и для вашей служанки.

Марину и ее служанку Варвару усадили в сани, укутали в тулупы, и они вскоре задремали под скрип полозьев и фырканье лошадей.

15. На забороле[70] Дмитрова

То-то удивился Сапега, когда появилась в Дмитрове собственной персоной сама царица Марина Юрьевна:

— Ваше величество, как вы решились в такой путь?

— Вы же сами звали меня вдохновлять ваших ратников.

— Но я никак не думал, что вы воспримите эти строчки всерьез.

— Значит, вы шутили?

— Нет, нет, но я это писал как поэтический образ…

— Успокойтесь, Петр Павлович, я просто заблудилась, ехала в Калугу, а попала в Дмитров. Вы же не прогоните меня?

— Что вы? Как я посмею? Хотя, конечно, здесь будет жарко и условия совсем не для дам, тем более не для царицы.

— А какие условия вы бы считали приемлемыми для царицы?

— Более спокойные и безопасные. Вы бы могли вернуться в Польшу, переждать эту кутерьму под защитой короля и отца, наконец. — Марина нахмурилась и отвечала резко:

— Пан Сапега, вы забыли, что я царица всея Руси. И лучше исчезну здесь, чем со срамом вернусь к моим близким в Польшу.

— Ну что ж, не смею вам прекословить, ваше величество, — преклонил голову бесстрашный Сапега, вполне оценив мужество этой маленькой женщины.

Когда Сапега стал отступать от Александрова, князь Скопин послал преследовать поляков князя Куракина, только что пришедшего из Москвы:

— Иван Семенович, у вас дружина свежая, проводите их.

Именно Куракин и осадил Дмитров, где засел Сапега с остатками войска. Марине и ее сопровождающим повезло, что успели проскочить в город до начала осады. Опоздай они хотя бы на сутки, и царица вполне бы могла угодить в плен войску Скопина-Шуйского.

Куракин не мог провести хорошую подготовку к штурму из-за зимнего времени и отсутствия тяжелых пушек и поэтому с ходу пошел на приступ крепости.

У восточной стены довольно быстро удалось набросать из плетней, бревен, натасканных из посада, помост едва ли не вровень с крепостной стеной, и все это делалось под беспрерывный ружейный огонь из крепости, хотя и не частый, но наносивший урон москвичам.

Встревоженный Плещеев явился к Марине:

— Ваше величество, я опасаюсь, что гарнизон не удержит крепость.

— Почему вы так думаете?

— Ратники утомлены в предыдущих боях и обескуражены.

— Что же вы предлагаете, Федор Кириллович?

— Я думаю, надо нам прорываться. Переоденьтесь. Вот вам сабля, пистолет.

Плещеев вышел, предоставив царице время для переодевания. И довольно скоро Марина явилась на крыльце в мужском платье, сверху — алый бархатный кафтан, на боку — сабля, за поясом — пистолет. Видимо, в этой одежде и при оружии она ощущала себя уже воином.