— Я вернусь, ваше величество. Я обязательно вернусь.

— Мы верим тебе, Станислав. Иван, озаботься, чтоб его пропустили через заставы туда и обратно.

Пачановский воротился через три дня. Усталый и мрачный. Представ перед царем, молвил невесело:

— Гетман Рожинский отказался принять ваше предложение, государь.

— Я ничего другого не ожидал. Почему же ты не остался среди своих, Станислав?

Пачановский вдруг выпрямился и сказал гордо:

— Для меня честь дороже жизни, ваше величество.

— Ну что ж, спасибо, братец, за службу. Ты свободен, можешь возвратиться к своим.

— Я не желаю туда возвращаться, государь.

— Хочешь остаться у нас?

— Да.

— Ты достоин лучшей участи, Станислав. Иван, — обратился царь к брату. — Ты там лечишь какого-то ротмистра?

— Да, государь. Ротмистра Яна Борзецкого. У него тяжелая рана.

— Ему, поди, там скучно одному-то. Вот возьми к себе пана Станислава. Поди, на княжеском подворье сытнее и почетнее будет.

— Хорошо, государь.

— И начинайте теперь с Андреем Голицыным переговоры о размене пленных. Им здесь под караулом жить невесело, да и нашим у них не мед.

Из-под Орешка вернулся Головин, сообщил Скопину:

— Орешек наш, Михаил Васильевич.

— А что кислый такой?

— Салтыкова упустил.

— Как же так, Семен Васильевич? В пути бежал, что ли?

— Да нет, еще там в Орешке. Посадил его за караул. А утром глядь: ни караульного, ни его.

— Понятно, Семен. Караулить заставил его же ратника. Верно?

— Верно. А как ты догадался?

— Тебе, Семен, надо было сразу сообразить, что ставить ратника караулить его начальника нельзя ни в коем случае. Он еще не успел отвыкнуть ему подчиняться.

— Я как-то не подумал. Гарнизон сразу присягнул Василию Ивановичу и вроде даже с радостью. Ну я и…

— Да черт с ним, с Салтыковым. Вот у князя Мещерского что-то не получается с Псковом. Придется отзывать. Надо идти на Москву.

После обеда в шатер к Скопину-Шуйскому собрались шведские военачальники Делагарди с Горном и русские.

— Господа, я решил отозвать отряд Мещерского от Пскова, дабы усилить нашу группу для похода на Москву.

— Это не очень приятно, оставлять за своей спиной врага, — заметил Делагарди.

— Я согласен с вами, Яков Понтусович, но у нас за спиной будет Новгород, кстати новгородцы помогали Мещерскому взять Порхов. И потом, Псковом владеет чернь, которая вряд ли рискнет выйти в поле, за стенами они храбрецы, а в поле… И они не решатся оставить вятших в городе, те мигом захватят власть. Нам надо пользоваться моментом. Гаврила Чулков набегом захватил Торжок, это, в сущности, под боком у Твери. А там с большими силами воеводы Зборовский и Шаховской, который был прощен государем и вот снова объявился против нас. У них более пятнадцати тысяч, они сомнут Чулкова, если мы не поможем ему. Поэтому немедленно Головин и Горн выступаете к Торжку на помощь Гавриле. На подходе свяжетесь с ним, чтоб ударить по полякам одновременно с двух сторон. Ты понял, Семен Васильевич?

— Да, — отвечал Головин. — Что тут непонятного.

— Мы с Делагарди с пушками и обозом выступаем следом. Я послал за князем Мещерским, надеюсь, он догонит нас если не в походе, то в Твери обязательно.

— Значит, от Торжка идем на Тверь? — спросил Головин.

— Да. Но без нас даже не пытайтесь, вас разобьют, рассеют. Мне это ненужно. Москва ждет нас, надеется. Я от государя получил письмо, он умоляет нас спешить, в столице голод. Тушинцы перехватили все пути подвоза продуктов. Я отправил письмо князю Пожарскому, попросил сбить тушинцев хоть с Коломенской дороги. Надеюсь, это поможет снабжению из Рязанской земли.

Но следовавшие к Торжку Головин и Горн пренебрегли советами Скопина-Шуйского, не послали к Чуйкову связного и верстах в пяти от города подверглись неожиданному нападению поляков. Сам воевода Головин, ехавший впереди русского отряда, едва не угодил в плен. Отбиваясь от наседавших жолнеров, русские отступили в Лес, и пешие ратники смогли из кустов открыть огонь из ружей и свалить трех поляков.

Подоспевший шведский отряд под командой генерала Горна не спешил ввязываться в драку, а тоже залег и открыл стрельбу по полякам. Причем, в отличие от русских, шведы били залпами, а главное, быстрее перезаряжали ружья.

Именно эту стрельбу услышал Гаврила Чулков, засевший с отрядом в Торжке. Он послал разведку выяснить, в чем дело? А выяснив, приказал:

— Бьем пана Зборовского по затылку, — и ударил в тыл полякам.

Догадавшись об атаке Чулкова со стороны города, Горн Повел в наступление шведский отряд, к которому вскоре присоединилась и дружина Головина.

Зборовскому пришлось отходить, тем более что отряд Шаховского, занимавший левое крыло, откровенно побежал.

— Ваши ратники, князь, хороши только с бабами воевать, — выговаривал Зборовский Шаховскому.

— Черт их знает, пан полковник, — оправдывался Шаховской. — Как заслышат свист пуль, так и бечь. Говорят: ее суку не вбачишь, куда встромится, а ну в лоб альбо в глаз. Оно и верно, пуля — не копье, рукой не отведешь.

Когда основные силы русско-шведского войска подошли к Торжку, от поляков уже и след простыл. Зборовский ушел в Тверь.

Дав ратникам несколько передохнуть накануне наступления, Скопин собрал воевод.

— То, что Зборовский ждет нас от Торжка, то не диво, надо ударить оттуда, откуда он нас не ждет, — говорил Скопин, клонясь над картой-чертежом. — Поэтому, Яков Делагарди, вы пойдете прямо на Тверь, я с русскими ратниками сделаю вот такой крюк и, зайдя к Волге повыше, перейду на ту сторону и оседлаю московскую дорогу, лишив поляков пути отступления. Судя по прошлым ратям, полякам не нравится, когда их бьют с двух сторон. Вот мы и ударим: шведы от Торжка, мы от Москвы.

— Желательно бы ударить одновременно, — сказал Делагарди.

— Правильно, — согласился Скопин. — Поскольку мой кружной путь окажется длиннее вашего более чем в два раза, я и выступлю на полсуток раньше вас.

— А я с кем иду? — спросил Чулков.

— Ты останешься в Торжке, Гаврила. — Если мы покинем город, его сразу же захватит какой-нибудь ясновельможный.

Переправлялся Скопин-Шуйский с войском через Волгу под сильным дождем. Зборовский, узнав о том, что шведы остались без русской поддержки, напал на них и имел в начале боя успех. Мало того, казаки, пущенные вдогон убегавшим, достигли шведского обоза и хотя владели им недолго, хорошо успели «почистить» его на глазах оконфуженных шведов.

Вернувшиеся в город с добычей казаки чувствовали себя победителями и наотрез отказались въезжать в крепость: «А чем мы там коней кормить будем? Коновязью? Нема дурных». Расползались по посаду, предлагая жителям задешево то добрые порты «зовсим неношены», то жупан, то сапоги «тилько шо стачаные». И конечно, спускали все не за гроши, которых у жителей давно не было, а за горилку, которая нет-нет да и оказывалась в какой-нито избе.

Зборовский убеждал Кернозицкого:

— Скопин что-то задумал. Но что? Надо, чтоб все-все собрались в единый кулак, тогда мы сможем противостоять ему. Велите казакам в крепость.

— Эге, пан полковник, они загуляли, им теперь никто не указ. Глядите за жолнерами.

Польские жолнеры были обижены: «Мы дрались, а казаки оторочились и лазили по избам, по подпольям, погребам, давно уже ими же и пограбленным: «Где водка? Давай водку, пся кровь!»

Как и сговаривались, Скопин с Делагарди напали на Тверь рано утром, когда едва начинало светать. Ударили с двух сторон. Озлобленные дневными неудачами, шведы без всякой пощады рубили и казаков, и поляков.

Зборовский, поняв, что при такой резне может оказаться без войска, приказал отходить вдоль Волги, велев Кернозицкому прикрывать отход.

— С кем прикрывать? — злился Кернозицкий. — Они все перепились.

Князь Шаховской еще с вечера выехал со слугами через Владимирские ворота и, миновав Загородный посад, поставил шатер у реки, напротив устья Тверды. Он понимал, что с таким воинством грабителей и мародеров крепость становится мышеловкой, а в случае пленения вряд ли Скопин простит ему вторую измену. И когда утром началось наступление шведско-русского войска, Шаховской не стал испытывать судьбу, свернул шатер и направился в сторону Москвы. Дабы не обвинили в трусости, ехал не спеша, однако вскоре стали догонять его разрозненные группы польских вояк, кричавших со страхом: