— Скопин на пятках! Скопин сзади!

Пришлось и Григорию Петровичу ускорить свой бег, подумывая где-нито свернуть с московской дороги, на которой рано или поздно его может догнать-таки царский племянничек.

Разгром группы Зборовского действительно открывал дорогу на Москву, и князь Скопин-Шуйский мог бы торжествовать победу, если б не явилось тому серьезное препятствие с самой неожиданной стороны.

Вечером догнал его Головин и оглоушил новостью:

— Шведы отказываются воевать.

— Как? Почему?

— Они требуют плату за прошедшие два месяца.

— А что Делагарди?

— Что Делагарди? Он, конечно, на их стороне.

— Где же он?

— Не горюй, скоро явится. И Делагарди, и Горн с кучей офицеров. — Действительно, уже в темноте в лагерь Скопина явилась группа шведских офицеров во главе с Делагарди и Горном. Князь приказал Кравкову:

— Приглашай, Фома, всех в шатер.

Вошедшие тесной группой столь сильно подвигли воздух в шатре, что едва не затушили свечи.

— Прошу садиться, господа, — предложил князь, совершенно не подумав, где гости рассядутся.

Сидячие места у скрипучего столика нашлись лишь для генерала Горна и Делагарди.

— Мы пришли с ультиматумом, князь, а не в гости, — сердито молвил стоявший впереди плотный офицер. Скопин взглянул на Делагарди:

— Яков Понтусович, может, вы объясните?

За время совместного похода Делагарди столь сдружился с князем, что, видимо, не хотел сам огорчать его:

— Пусть говорит капитан Гесь.

Этот самый «плотный офицер» и оказался Гесем.

— Князь, — продолжал он решительно, — мы отказываемся воевать бесплатно.

— Но я плачу вам по мере поступления денег, господа.

— Последняя оплата была в апреле, а сейчас уже июнь кончается. Извольте рассчитаться с нами за эти два месяца.

— И за обоз, — подал голос кто-то из сзади стоявших.

— Да и за обоз наш тоже.

— За какой обоз? — удивился Скопин.

— Во время наступления на Тверь казаки Зборовского пограбили наш обоз.

— Но, господа, не я же должен охранять ваш обоз.

Но капитан Гесь оказался упрям.

— Обоз пограблен на Русской земле, — чеканил он. — И русские должны нам возместить убытки.

Скопин-Шуйский понял, что надо хоть в чем-то уступить союзникам, тем более что сам чувствовал себя виноватым в задержке жалованья.

— Хорошо, господа, первый же обоз, отбитый у врага, будет вашим. — Он видел, как разгладилось лицо у Делагарди, и понял, что Якову понравился ответ князя.

А капитан Гесь, видимо заряженный шведским офицерством на решительные действия, чеканил далее:

— Итак, князь, бесплатно мы воевать не будем. Мы не сделаем и шага без полного расчета с нами звонкой монетой, а не рухлядью, как это в последнее время вы практикуете. А до расчета с нами будем вынуждены жить за счет местного населения.

— То есть грабить? — нахмурился Скопин. — Тогда чем же вы будете отличаться от поляков?

Но расходившийся «плотный капитан» бил уже наотмашь:

— На это нас толкаете вы, князь Скопин-Шуйский.

— Все? — холодно спросил Скопин.

— Все.

— Вы свободны, господа. И вы правы. Я рассчитаюсь с армией, чего бы это мне ни стоило.

Офицеры вышли, поднялся за ними и генерал Горн.

— Вы ничего бы не хотели добавить, Эверт Карлович? — спросил Скопин.

— Я б только хотел просить у вас извинения, Михаил Васильевич, за столь хамское поведение моих офицеров.

— Благодарю вас, генерал.

Горн вышел, Делагарди остался и, кажется, не собирался уходить. Наконец Скопин не выдержал:

— Яков Понтусович, наверное, у вас что-то есть ко мне? Так говорите.

— Мне так не хотелось вас огорчать, Михаил Васильевич.

— Благодарю вас за ваше нехотенье.

— Но придется.

— Валяйте, Яков Понтусович, уж заодно.

— Вы должны, Михаил Васильевич, немедленно исполнить договоренность с нашим королем.

— Вы имеете в виду Корелию?

— Да, Михаил Васильевич. Ваша несостоятельность перед моими балбесами ничто по сравнению с несостоятельностью перед королем. Если его величество объявит об этом, мы будем вынуждены оставить вас. Более того, я не могу ручаться за своих, что они не наймутся к польскому королю и не станут воевать против вас.

— Неужели это возможно, Яков?

— Где корысть застит глаза, Михаил Васильевич, там все возможно.

— Неужли вы, Яков, пойдете против меня?

— Я нет, конечно, но они смогут. Поэтому я умоляю вас, Михаил Васильевич, собирайте скорее деньги, рассчитывайтесь с ними, и тогда уж я заставлю их лбами пробивать дорогу на Москву.

После всего случившегося Скопин направился вдоль Волги в Калязин, написав в пути письмо царю, в котором оправдывался в своей медлительности:

«…в деньгах столь великая нужда, государь, что и сказать не умею. Отправил именем твоим требования по монастырям, когда-то они еще будут. Подвигнуть шведов к ратному труду токмо этим и можно, даже уже от рухляди нос воротят, серебряного звона алкают.

Не война — торговля. Король шведский тоже в великом нетерпении, не успел одарить нас союзом, как уже и отдара требует. Придется уступить ему Корелу, деваться некуда, государь.

Днями пошлю туда дьяка Семена Сыдавного, Бориса Собакина да Федора Чулкова, пусть отдают, а заоднемя может договорятся еще войска нанять. Уступать-то Корелу с запросом велю.

Денег, государь, у тебя просить не смею, знаю: в казне пусто. Но если пришлешь людей, не откажусь».

В Москву с письмом государю поскакал Елизарий Безобразов.

Уже из Калязина отправил Скопин письмо Делагарди, в котором просил прислать к нему офицера Христерна Зомме, в воинском деле весьма искусного, дабы мог он обучать русских крестьян доброму бою и владению холодным оружием и огненным.

Яков Делагарди не смог отказать своему другу князю Скопину-Шуйскому в этакой безделице — прислал Христерна Зомме с полным набором оружия: от копий до пищалей, с запасом пороха и свинца.

А денег все еще не было, и шведы не двигались.

Александр Гонсевский, воротившись из Москвы и представ перед королем Сигизмундом, убеждал его:

— Ваше величество, власть Шуйского в Москве висит на волоске, стоит вам ступить на Русскую землю, как все бояре примут вашу сторону.

— Но отчего тушинцы никак не могут порвать этот «волосок»?

— Оттого, что в Тушине самозванец, которого москвичи иначе не называют как Вором. И менять даже ненавистного Шуйского на Вора не хотят. Они хотят видеть на престоле вашего сына Владислава.

— Ага. Чтоб поступить с ним как с Лжедмитрием. Так я что? Враг своему сыну?

— Ах, ваше величество, Лжедмитрий оказался слишком легкомысленным и открыто попирал русские обычая даже на свадьбе. Мало того, потакал иезуитам и католикам, а русские очень болезненно воспринимают неуважение к их вере — православию. Если вы решитесь идти на Русь, то главное, что должны пообещать русским, — свободное отправление их религиозных обрядов. И тогда успех вам будет обеспечен.

— Вы так думаете, пан Гонсевский? Лишь в этом дело?

— Я убежден в этом, ваше величество.

— Хорошо. Я подумаю, пан Александр. Благодарю вас за вашу верную службу там в Москве.

— Я исполнял свой долг, ваше величество.

— Вот видите, вы исполнили, а Олесницкий? Он в Тушине и служит этому Вору.

— Уверяю вас, ваше величество, он попал туда не по своей воле. Он возвращался с Мнишеками, а их захватил Зборовский и пленил заодно Николая Олесницкого.

— Но вот вы же не попали в плен.

— Я выехал раньше, ваше величество. И Николаю говорил, что с Мнишеками ехать опасно, за Мариной наверняка будет погоня. Он сказал: обойдется. Но не обошлось. Но я думаю, ваше величество, его присутствие в Тушине вам может пригодиться.

— Каким образом?

— Если вы двинетесь на Русь, через Олесницкого вы можете отозвать всех поляков из Тушина под свои знамена.

— Вы, пожалуй, правы, пан Александр. Иметь своего резидента в Тушине тоже не плохо. Еще раз благодарю вас за интересный разговор, пан Гонсевский. — Король поднялся с кресла, и Гонсевский понял, что аудиенция окончена. И откланявшись, удалился.