Катерина Александровна была очень скупа; из доходов с имения своего она Ивану Петровичу ничего не давала, может быть, хорошо делала; но Ивану Петровичу хотелось пожить, надобно было пожить, он был брат любимца Екатерины, известнаго Николая Архарова, бывшаго обер-полициймейстера в Москве, а впоследствии генерал-губернатора в Твери, Новегороде и, наконец, за 3 или 2 года пред кончиной императрицы   был  главнокомандующим в  Петербурге.  Иван Петрович открыл — без объявления—картежный дом. Картежное ремесло приноситбольшия выгоды, при случаях бывают неудачи,   да от  неудач  терпели   прожеционисты. Иван же Петрович никогда в потере не был. Он,   по праву хозяина давшаго   благородным   людям   и   для    благороднаго    занятия приют, был у всех  игроков в доле; сверх сего  сбор за карты покрывал все расходы на содержание дома, угощение, прислугу и пр. В кабаках, трактирах, в домах   содержателей   карточных  игр,   в  домах содержательниц (домов) „препровождения   времени",  в домах  знатных вельмож, князей, графов, министров,  даже  в  палатах  для тех, у которых есть деньги, всегда двери отверсты! всегда им рады! Можно смело утверждать, что владычествующий в Риме папа растеряет священныя туфли свои,  выбегая   на   встречу  жиду Ротшильду, если бы этому врагу учения   Христова   заблагоразсудилось удостоить его святейшество посещением, и в таковом поступке святейшаго папы ничего  не было   бы   предосудителъиаго, да, ничего, ни на волос!....

После сего удивительно ли будет, что   отставной, развратнаго поведения, маиоръ Каверин был благосклонно   принят в доме Ивана Петровича Архарова. Каверин в доме почтеннаго хозяина израсходовал полудюжину значительных больших имений, перешедших к нему от благотворительных даятельниц и по  благопроизвольному   со  стороны   их   побуждению.   Хитрый, ловкий, пригожий Каверин скоро всем в доме Архарова понравился,  все  его   полюбили,   он   сделался   душею  общества, без  него   было   скучно! Невинная, неопытная, но прекрасная,  как ангел, Анна Петровна скоро соделалась жертвою,   попала,   как   молодой   чижик,   в   разставленный силок, —ее выдали  в замужество  за  Каверина. Девятьсот или тысяча душ крестьян, более  полусотни  тысяч   наличных денег,   кроме серебряной   утвари, бриллиантов и жемчугов она принесла  ему с собою  в  приданое.    Каверин зажил, как говорят, барином! Но моту этого ненадолго стало; прошло не более года после бракосочетания — все имение было уже почти промотано; недвижимое хотя еще и числилось за Анной Петровною, но было покрыто  неоплатными   долгами!  Надобно было жить и по сделавшейся привычке жить (роскошно), барски! Надобно  было сыскать службу, которая  доставляет средства для роскошной жизни, что-же лучше, помыслил  Каверин,службы полицейской!

Но в то время, когда супруг Анны Петровны так размышлял и приискивал себе службу, прибыл в Москву погулять, позабыться сладострастный   Валериан Зубов, человек таких качеств, какими был обильно одарен  Каверин; по одному этому был он уже по плечу Валериану Зубову и, сверх соврожденных достоинств, у Каверина была прекрасная жена: мила, любезна, как майское утро, свежа, как распускающаяся роза! Каверин в одну минуту смекнул дело, вывел разсчет свой и сам споспешествовал событию того, чего Валериан искал, добивался, терял надежду достигнуть своей цели и, конечно, без содействия супруга Анны Петровны остался бы без удовлетворения желания своего. Наградою или благодарностию pour cette complaisance было, по возвращении Зубова в Петербург, назначение Каверина полициймейстером в Москве.

По восшествии на царство Павла I-го и по прибытии его в Москву для священнаго миропомазания, Каверин провел в свой дом Кутайсова, и вот Каверин чрез несколько дней был определен в Москве обер-полициймейстером и из маиоров поступил в V-й класс, чин статскаго советника.

Фельдмаршал Салтыков явившемуся к нему обер-полициймейстеру Каверину объявил привезенную ему Щекатихиным высочайшую волю и приказал следовать всем распоряжениям посланца и удовлетворять всем его требованиям относительно сыска воров.

У Каверина было два помощника-полициймейстера: бригад-маиор Петр Алексеевич Ивашкин, примерной глупости человек, прослуживший, однако-же, в полиции более 20 лет и бывший,  наконец,  московским обер-полициймейстером и в чине генерал-лейтенанта.   Другой   его   сотрудник  Петр

Иванович Давыдов, горькая   пьяница, не   дурак, но  уже без самомалейшаго образования.  Павел Петрович сам   (вызвал) его из под рогожки и назначил в Москву полициймейстером.

Павел прибыл для коронации в Москву в марте месяце 1797 г. и в ожидании приуготовленийк торжественному вшествии в Москву, которое последовало в неделю Baий или по просту Лазарево Воскресение, изволил жить со всем двором в подъезжем Петровском дворце, в 4-х верстах от Тверской заставы.

Императрице  Марии Феодоровне было необходимо нужно приезжать всякой  день   в   Москву,   видеть   сиропитательный дом, учреждать и распоряжать там по ея желанию.  Ея величество   была   начальницею   всех   заведений,   принадлежащих воспитательным домам в Петербурге и в Москве.  Дорога от Петровскаго дворца так была дурна от  множества ухабов и рытвин, происшедших в снеге от таяния,   что не было возможности провезть императрицу в большой осьмистекольной карете.

В разрешение доклада повелено, чтобы московская полиция в тот же еще день счистила снег и сколола с дороги лед до земли. Полиция, кто только  ей   на улицах ни попадался, кроме людей, одетых в мундир, брала под арест и гнала за тверскую заставу очищать   путь   для   (устройства)  проезда.

В несколько  часов от  заставы   и   до   дворца   Петровскаго дорога представляла маскарад: люди в разных одеждах неудобных для черной   работы,   разных  сословий,   скалывали лед, счищали, сметали  с   дороги снег, который от дороги отвозили в  городовых   санях,   колясках.   Блюстителем за точным исполнением повеления был назначен Петр Иванович Давыдов, квартальный надзиратель, который на средине дороги устроил себе из привязанной на  шест рогожки шатер и, укрываясь от непогоды под рогожную  защиту, подкреплял силы свои смесью ямайскаго рома с горячею водою, у него уже и самоварец завелся,—полицейский везде  сыщет и средство, и возможность.

В это время Павел Петрович шествовал из Москвы в обратный путь   во   дворец   Петровский.   Половина дороги, рогожнаго   шатра,   была   уже   очищена,   оставалось дочистеть другую, на которой люди   действовали   как муравьи.   Ветер дул, к несчастью Давыдова, от Москвы   и начальник очищения дороги, защищаясь  от  ветра  рогожным шатром, видал, как государь, подъехав к его стойбищу,  изволил громко закричать:

- Эй, кто тут? поди сюда!

Давыдов, не ожидая,   чтобы   то   был император, оскорбился этим призывом и был готов, выступив из-за рогожи, крикнуть на того, кто осмелился звать к себе его, квартальнаго надзирателя, но недопитый стакан пуншу, с которым Давыдову   было   жалко  разстаться,   спас его  от бед:   он, прихлебывая пунш из стакана, вышел из-за рогожки и увидел императора верхом, на любимом его коне Фрипоне  и, нимало не потерявшись, сказал:   „Виноват,   государь!  переломало!" указывая на стакан в руке с пуншем. Государь всемилостивейше изволил отвечать: — Чарка в худую погоду нужна солдату.   Я доволен — скоро очистили. Кто ты таков?

Получив от Давыдова  в ответ:   „квартальный надзиратель Давыдов", изволил шествовать к Петровскому дворцу. На другой день последовало именное повеление о назначении Давыдова в Москве полициймейстером.

Щекатихин, обнюхавшись с Кавериным и с Давыдовым, котораго ему рекомендовал Каверин, как известнаго мудреца, одареннаго чутьем для отыскания воров, как собака, чующая под землею труфели.   Сделав  нужныя   Щекатихину с Давыдовым совещания; первый, по предположению своему, поскакал в Ростов на ярмарку, а второй, то есть Давыдов, пустился отыскивать воров в Москве.