Екатерина  проникла  зарождавшуюся благосклонность великой княгини к А. Е. Разумовскому и отправила его послом в Англию (Об этом эпизоде в хронике фамилий Разумовских смотри подробности в известном сочинении П. А. Васильчикова: „Семейство Разумовских".        Ред.)

Между тем, великая княгиня заболела и здравие ея высочества вообще приметно начало слабить. Велики князь Павел Петрович был страстно влюблен в супругу свою. Когда последовала кончина великой княгини, Екатерина ту-же минуту приказала принесть к ней шкатулку вел. княгини, в которой хранились письма, и запечатала ее.

Скорбь вел. князя о потере супруги всех заставила страшиться собственно за его здоровье; все средства и попытки развлечь вел. князя были тщетны. Он был погружен в мрачное уныние духом. Екатерина решилась излечить сына, открыла шкатулку, вынула переписку вел. княгини и отдала ее великому князю. Открытие это произвело в вел. князе, что производит кризис в горячке. Он вспыхнул как порох,—взрыв произвел над ним благотворное действие, не причинив никому вреда.

Разумовский во все время царствования Екатерины пользовался милостями и доверенностию ея величества.

Кончина государыни застала Разумовскаго послом в Bене; на место его был немедленно назначен другой, если не ошибаюсь, Штакельберг, но гр. А. К. Разумовский не возвращался в Россию, в продолжение всего царствования императора Павла,—и благоразумно сделал.

Николай Иванович Салтыков, пристав у великих князей Александра и Константина, детей Павла, внуков Екатерины, малый ростом, сухой как мумия, ханжа, суеверный и хитрый как змий, прельстивший прародительницу Еву, был всегда употребляем Екатериною как посредник, переносчик, передатель ея воли, повелений—Павлу, и вместе был искуснейшим приспособителем того, чтобы мать и сын имели друг с другом как можно реже свидания. Салтыков находился между двух огней, но ни тот, ни другой не жгли его. Он был любим Екатериною и имел ея доверенность; его любил Павел, слушал его советы и следовал им. Салтыков был хитрое создание, тонкаго, пронырливаго ума, со скаредною, гнусною наружностию.

Когда Павел, по свидании с матерью, уезжал в резиденции свои, Павловское или Гатчино, императрица всегда говаривала: „ну, слава Богу, гора свалила с плеч!"

Это я знаю от комнатных ближних людей, при ней всегда находившихся.

Известно всем, что императрица не дозволяла Павлу ни одного из детей своих иметь при себе......

Павел и супруга его, Мария Феодоровна, в отношении к детям своим находились в таком же состоянии, как садовник к ананасу.

С большим принуждением, да и то весьма редко, в течении года два—три раза, дозволяла Екатерина внучатам своим, детям Павла, ехать к родителям повидаться. Назначала часы времени сколько им дозволяла провесть в Павловске или Гатчине. У родителей хитрая лисица, Салтыков, сопровождавший всюду великих князей, как тень, был строгий и вернейший исполнитель велений императрицы; не дозволял великим князьям минуты оставаться долее назначеннаго бабушкою времени на посещение; не дозволял видеться и беседовать князьям с родителями, как детям, но, по этикету двора, в парадных комнатах, в присутствии всех, составлявших двор наследника.

Родители детей, дети родителей не дозволяли себе, может быть—не смели прижать к сердцу друг друга, говорить со всею откровенностию души, по чувствам сердца, забыть на минуту ненавистный, мучительный, противуестественный устав этикета двора! Отец и мать, говоря с детьми, употребляли титул „ваше высочество"; дети отвечали тем-же, и свидание родителей с детьми было более вынужденным до уставу этикета; жеманным, холодным визитом, более походило на посещение великими князьями кого-либо из бояр, вельмож Екатерины, однако-же немного императрицею любимых и уважаемых.

Старший сын, Александр, должен был весть великую княгиню, мать свою, не оставляя шляпы, к столу; Константин вел кого-либо из дам придворных, и редко кого-либо другую,—как фрейлину Катерину Ивановну Нелидову.

При отъезде великих князей, родители были обязаны провожать детей до передней комнаты....

Как объяснить следующия слова Екатерины, публично ею на бале сказанныя. Она страстно любила внука своего, Александра; великий князь Александр танцовал в это время. Окружавшие ее дамы и кавалеры наперерыв, кто как умел, превозносили всякий шаг, каждое движение тела, каждое па великаго князя похвалами, хотя Александр Павлович не отличался грацией, и в искусстве танцев от Пика, танцовальнаго своего учителя, стоял, конечно, не ближе как Пекин от Петербурга. Государыня на похвалы, вокруг нея звучавшия, вздохнув, изволила отозваться:

— „Он хорош, мил как ангел! да прост как мать!"

Непростительная, укорительнейшая неосторожность, несоображение того, какия гибельныя следствия могли иметь сказанныя слова ею для великаго князя Александра Павловича, котораго она предназначила в самодержцы обширнейшаго царства своего.

Человек, приобвыкший думать и размышлять, следя события и происшествия, последовавшия со дня воцарения Александра до эпохи одоления им Наполеона, по строгому обзору и зрелому обсуждению увидит сколь много бедственнаго для России, противодействующаго Александру, посеяли произнесенныя слова повелительницею Севера, в минуту забывчивости, в изъявлении (несправедливаго) неблаговоления ея к великой княгине Марии Феодоровне, с которою, конечно, не могла Екатерина гармонировать, как свет с тьмою не могут быть в соединении. Но вымолвленное слово, как птичка, высвободившаяся из западни, назад не воротится.

При всех дворах, всюду, на одну умную голову в XVIII считали сотни по три пустых глупых голов, которыя (разумею эти последния головы) находились в числе царедворцев не по уму и достоинствам, но по рождению, связям родства, богатству. Везде видели в XVIII веке при дворах людей, одетых в золотые кафтаны, обвешанных орденами, которые, будучи без связей родства, титула сиятельства, богатства, были бы неспособны глину мять на горшки; при дворе же (в старину) едва ли было когда либо возможным найти одну умную голову между тысячею голов природных князей, графов, знатных бояр и богачей. Во времена княжений работали умом, действовали дьяки, окольничьи, незнатнаго происхождения, не княжеские детки. Адашев, при Иоанне, был постельничий—должность, в которую определяли большею частию бедных сирот дворянских. При Алексее Михайловиче окольничий его, Овчина, правая рука государева, был не из рода княжескаго. При Петре—Меншиков из блинников; Румянцев — из рядовых солдат; Бороздин — из писарей военной канцелярии; Остерман—сын пастора и т. п.

При Екатерине первый секретный, немногим известный, деловой человек был актер Федор Волков, может быть первый основатель всего величия императрицы. Он, во время переворота при восшествии ея на трон, действовал умом; прочие, как-то: главные, Орловы, кн. Барятинский, Теплов—действовали физическою силою, в случае надобности, и горлом привлекая других в общий заговор.

Екатерина, воцарившись, предложила Фед. Григ. Волкову быть кабинет-министром ея, возлагала на него орден Св. Андрея Первозваннаго. Волков от всего отказался и просил государыню обезпечить его жизнь в том, чтобы ему не нужно было заботиться об обеде, одежде, о найме квартиры, когда нужно, чтобы давали ему экипаж. Государыня повелела нанять Волкову дом, снабжать его бельем и платьем, как он прикажет, отпускать ему кушанье, вина и все прочия к тому принадлежности от двора, с ея кухни, и точно все такое, что подают на стол ея величеству; экипаж, какой ему заблагоразсудится потребовать.

Волков, по восшествии ея на трон, жил не долго; всегда имел он доступ в кабинет к государыне без доклада; никогда более не приказывал подавать обеда себе, как на три человека: у него было два друга, с которыми почти всякий день обедал. Редко требовал для себя экипаж и не чаще бирал, и не иначе, как из собственных рук императрицы, и никогда более 10 империалов.