Вследствие сего особаго повеления, шеф лейб-гренадерскаго полка, Лобанов, заставил священника полковаго на заутрени воскресной петь в ирмосе вместо „на божественной страже богоглаголивый Аввакум"— „на божественном карауле!" Но пословицы Шишко да Павел (?) уничтожить не мог.

Обратимся к милости царской, изъявленной подполковнику Ермолину, который 48 годов носил звание офицера, за храбрость получил ордена Геория и Владимира, за штурм Очакова—золотой крест, названный Очаковским; сам государь узнал его чрез 32 года, вспомнил о его усердной акции при устроении амуничников, сказал ему при тысячи соглядатаев, что он очень рад, встретив стараго знакомаго, и чрез два дня после милостивейшаго приветствия и ласковаго слова—обоих братьев, подполковников Ермолиных, повелел выключить из службы, с лишением чинов, отобранием орденов и изгнанием за город! Что было причиною жестокаго наказания Ермолиным—осталось неизвестным.

Вот как это случилось.

На третий день после милостивейшаго приветствия на вахт-параде, Павел Петрович продиктовал приказ: „Екатеринославскаго кирасирскаго полка, подполковники Ермолин 1-й и Ермолин 2-й исключаются из службы, с лишением чинов, с отобранием патентов и орденов", и изустно добавил: „выгнать их за город!" и 48 лет службы, —и какой службы, в походах, сражениях, на штурмах,—как будто никогда и не существовало! И еще пословица про судьбу—как бык слизнул! Говорили тогда по углам, что выключка Ермолиных есть следствие следующаго события.

В Москву был прислан гатчинской выделки генерал-маиор Марк Абрамович Костылев, родом однодворец, поступил на службу с забритым лбом, скотина была ражая, командовал лихо, за галстух заливал по молодецки. В Москве Абрамович вступил в законное супружество со дщерью богатаго купца, Луки Долгаго, котораго дом состоял в расположении квартир кирасирскаго полка, на Большой Ордынке, против церкви Всех Скорбящих. Генерал Костылев жил по родству у тестя, а не по назначению квартиры; одному из (офицеров) Ермолиных квартирная коммисия выдала билет на постой квартиры в доме купца Долгова. Ермолин пришел в дом купца Долгова предъявить билет квартирной коммисии, но, к несчастию его, пришел в благой час.

Генерал Костылев и тесть его, купец Долгов, за полчаса до прихода Ермолина возвратились от своего родственника с обеда. Его превосходительство в это время был уже в объятиях Морфея и храпел так громко, как трубач сбор в трубу надувает, а тесть его, купец Долгов, во хмелю неугомонный, куралесил на дворе, ругал прикащиков, тузил работников, как то бывает в хозяйственном распоряжении; в самом разгаре деятельнаго упражнения Долгова, когда он таскал за волосы своего молодца (сиделец, работник), отворилась калитка и вошел Ермолин. Разгоряченный вином, разъяренный гневом, купец оставил голову молодца и, подойдя к Ермолину, нагло спросил его: „тебе что здесь надобно?"

Ермолин отвечал: „мне надобно видеть хозяина".

— „Я хозяин, сказал Долгов, говори, что тебе надобно".

Ермолин, посмотрев на пьянаго купца, отвечал ему: „когда ты хозяин, вот тебе билет на отвод мне в твоем доме квартиры".

Долгов взял билет и, не прочитав, сказал Ермолину: „ступай за мною—я тебе покажу квартиру".

Ермолин пошел, не возражая  ничего на грубое  обхождение хозяина; Долгов привел Ермолина в коровник и сказал: „вот твоему благородию квартира, велю выбелить, знатная будет светлица для твоей милости".

Спрашиваю, кто бы не осердился за такия дерзкия и оскорбительныя слова? но Ермолин на это предложение отвечал Долгову: „ты пьян, купчишка, проспись прежде и потом прочитай билет, так будешь знать с кем ты дело имеешь", и пошол со двора от Долгова.

Через день после сего происшествия Ермолины были, как выше изложено, выключены из службы.

В день торжественнаго въезда Государя в Москву, в субботу Ваии (Вербная суббота), всем штаб и обер-офицерам Екатеринославскаго кирасирскаго полка высочайше повелено никуда из квартир полка не отлучаться и чтобы никто из них не смел видеть где либо сию процессию высочайшаго въезда.

Митрополит Платон встретил императора пред Успенским собором, окруженный 200 или более семинаристов, одетых в белые стихари; они устилали путь ветвями (вербами) и пели: „осанна, благословен грядый во имя Господне!" Император Павел, прибыв для венчания своего на царство, въехал в Москву, когда Христос въехал в Иерусалим. Возложил царский венец на главу, когда Иисус Христос, Спаситель наш, воскрес (Светлое Христово воскресение). По преставлении, тело Его предано (земле) в тот день, когда тело Христа во гроб заключили (страстную пятницу).

1797 года 1-го апреля назначен день для священнаго венчания царским венцом и миропомазания Государя, царствовать самодержавно в царстве русском. Сей святый день, его же сотвори Царь и Господь, как то сказано в писании, не обошел вахт-парада! Цари русские, по обряду церкви, должны поститься семь дней пред миропомазанием и приобщатъся Святым Христовым Тайнам, по выслушании литургии. Цари мужескаго пола входят  в алтарь и непосредственно   сами  берут тело с дискоса и из потира пьют кровь.

В приказе накануне вахт-парад назначен в 4 часа утра. Павел присутствовал на вахт-параде. В караул вступил гвардии Преображенскаго полка 1-й баталион, и флигельман, выбежавший показать фронту приемы ружья, получил четыре удара палкою.

В Кремле поставили все полки гвардии; долго о размещении войск хлопотали немцы и русские; главную роль в этой суматохе играл Аракчеев; установив полки, все ворота Кремлевской крепости заперли, ключи взял комендант и когда все было уже готово к шествию Павла I из дворца по Красному крыльцу в Успенский собор, прибежал флигель-адъютан Ратьков (гатчинское произведение), и объявил командиру Екатеринославскаго кирасирскаго полка, Гудовичу, волю Павла Петровича, чтобы нас, т. е. офицеров, никого не было!

Не знали, что с нами делать, все ворота Кремля заперты, ключи у коменданта, комендант во дворце; придумали спрятать всех в башню Тайницких ворот, куда нас и погнали как стадо овец, а в полку Екатеринославском тогда состояло: полковников 5, подполковников 11, маиоров 35, обер-офицеров 180. Нас всех без исключения в башни Тайницких ворот и затворили. В башенном заключении продержали нас до окончания церемонии и выпустили часа в три пополудни, когда государь изволил сесть за стол в Грановитой палате на троне кушать. Таким образом нами осуществилась пословица: „в Риме был, а папы не видал". Мы в Кремле были, а церемонии коронации и царя в царском венце не видали! Запереть ворота в Кремлевской крепости—можно почесть мерою осторожности, хотя и не было кого остерегаться, но запереть Екатеринославскаго полка офицеров в башне—не подходит ни под какое предположение! Если боялись со стороны нашей возмущения и нападения, то все мы составляли число 231 человек, а войск в Кремле под ружьем стояло 30 тысяч человек. Cию премудрость разгадать трудно; конечно, она и останется навсегда неразгаданною!

Худое было для екатеринославских офицеров время; каждый

день, отправляясь на вахт-парад, каждый шел туда как на лобное место, никто не был уверен—воротится ли в квартиру!

По окончании в Кремле всех обрядов, государь всю Святую неделю изволил из Успенскаго Собора под балдахином, в  короне, в   далматике  (стихарь  дьяконский) и в порфире, ходить каждый день по церквам и монастырям в Кремлевской крепости. По окончании всех торжественных ходов в церкви и  монастыри, которые впрочем  не отнимали время к продолжению выключек офицеров из службы, в каждом высочайшем приказе читали   длинные   реестры   имен  выключенных; двор  из   Кремлевскаго   дворца   переехал    в   Лефортовский дворец, на-скоро   переделанный из купленнаго  дома у графа Безбородко; Екатеринославский полк все продолжал находиться в опале; при каждом вахт-параде переводили нас с одного места на другое; раза три и четыре случалось—и с вахт-парада как недостойных прогоняли.