Павел, воцарившись, не следовал системе Екатерининой. Он единственно сам хотел и был ужаснейшим властителем. Bcе разряды в народе его без малейшаго различия были в понятии его смешаны, все равно были рабы пред ним. Знаменитаго фельдмаршала графа Бориса Шереметева, сподвижника, вернаго слуги царя Петра Алексеевича, внук—граф Николай Петрович Шереметев, после кончины императрицы, выпросивший у двора должность гофмаршала, был сурово поучен Павлом, за сатиру в стихах, найденную однажды Павлом Петровичем у себя под салфеткою.

При восшествии на трон Павел повелел весь народ, то есть без различия казеннаго ведомства и помещичьих крепостных крестьян, привесть к присяге ему, воцарявшемуся. Народ, 34 года ожидавший восшествия его, чаявший увидеть в нем избавителя своего, видевший безпрестанно фельдъегерей, провозивших тех, на которых он до того взглянуть боялся, в Сибирь скованными,—услышавший в первый раз присягу, полудикий, невежествующий народ принял присягу знаком освобождения от ига,   от рабства  крепостнаго,  перестал  повиноваться господам своим,   исполнять   приказания управителей;   во  многих местах истязатели крестьян приняли заслуженное ими, но безсудное возмездие—многие были убиты, многие повышены. Бунт, повсеместное возстание рабов могло и было готово разлиться, как изверженная лава.

Случайное веление Павла спасло государство от общей гибели.

Мы видели, что в первые часы владычества своего Павел, движимый нерасположением ко всему содеянному Екатериною, решил все изменить. Повелев армии, под начальством Зубова в Персии находившейся, каждому полку особенно возвратиться в пределы империи, назначив прочим полкам другия непременныя квартиры, Павел Петрович неведомо, как бы само Провидение его руководствовало, приведя все войска в движение, спас государство от конечной гибели. По дошедшим известиям о волнениях крестьян, Павел повелел истреблять возмущавшихся крестьян вооруженною силою. Десятки тысяч переколоты, тысячи наказаны кнутом и обезображенные вырванием ноздрей пошли в пустыни сибирския. Происшествие это ни мало не помешало, однако, сурово относиться и к дворянству.

Вельможа, любимец его, доверенное лицо, генерал-прокурор, — око государево, князь Алексей Борисович Куракин вдруг пал в опалу царскую, также и брат его, князь Александр Борисович Куракин. Обоим братьям повелено было ехать на житье в поместья свои. Князь Алексей поехал в орловскую вотчину свою село Куракино, где и жил все остальное время царствования государя Павла. Князь Александр Куракин отправился в саратовское поместье свое село Надеждино, пробыл там недолго, вызван Павлом ко двору и когда по возвращении был введен в кабинет императора, хотя и был принят отлично, милостиво,—государь высочайше изволил шутить с Куракиным, разспрашивал о (романических) подвигах его, а у князя Александра Борисовича по этой части было о чем спросить и он мог также разсказать кое-что: его сиятельство изволил оставить после себя беззаконно прижитых им с разными фаворитками 70 душ обоего пола детей, а князь А. Б. Куракин не шах персидский ¹).

¹) Между прочими детьми кн. А. Б. Куракина известны;— бароны Сердобины, бароны Вревские и другие.

Когда (1818 г.) был привезен из Парижа прах умершаго там князя Александра Куракина, одна особа требовала, чтобы высокопреосвященнейший ныне (1831 г.) митрополит, а в то время еще архимандрит, Филарет произнес надгробное слово над прахом сиятельствовавшаго. Филарет с похвальною и благородною твердостию отрекся от поручения, сказав прямо, без околичностей, что он не знает, что сказать в память усопшаго,— говорить же о том, что он оставил 70 душ, незаконно прижитых им, детей, противно Закону Божию и святой православной церкви.

Князь Александр Куракин сидел в кабинете у Павла Петровича и, не смотря на все ласки царя, милостиво ему расположеннаго, утирал безпрестанно лицо платком,—пот градом лил с Куракина.

Павел, заметив сильное волнение крови в Куракине, спросил его:

—   „Князь Александр Борисович! неужели тебе жарко? У меня никогда более 12 градусов тепла в комнате не бывает".

Куракин, кланяясь в пояс Павлу Петровичу, отвечал: „Всемилостивейший государь! необыкновенная теплота растворилась в теле моем от несказаннаго счастия находиться пред вами, всепресветлейший государь, и от неизъяснимаго желания угодить вам, всемилостивейший государь, и доложить вашему величеству угодное!"

Павел засмеялся и изволил Куракину отвечатъ:

—   „Сказать мне приятное можно и не потея".

Князь Алексей Борисович Куракин впал в опалу, как о том узнали впоследствии, по наговору (бывшаго) цырюльника Кутайсова, котораго  Куракин, к удивлению всех царедворцев, не более почитал, как брадобреем.

Услышали при дворе, что князь Алексей бездельник, плутует вместе с откупщиками и подрядчиками. Все не постигали, каким образом могла весть эта дойти до государя. Верный и нелицеприятный слуга царский — ящик сосновый давно был уже в опале, давным давно был истреблен, когда князь Алексей пришел в немилость. Цирюльник Кутайсов доложил, не усердием будучи подвигнут, истину, но по уважению того, что его, Кутайсова, чарочкой обносили, ему ничего в лапу не попадало.

Обстоятельства благоприятствовали. Поднялось значение Анны Петровны, дочери Петра Васильевича Лопухина, искали случая возводить Лопухина на высшия степени, жаловать ему титла, ордена, имения, наконец, не зная чем пожаловать его, придумали и повелели, чтобы лакеи, повара, кучера, истопники князя Лопухина носили придворную ливрею.

Лопухин заступил место кн. Алексея Куракина, возведен в достоинство княжеское с титлом светлости; другую дочь свою выдал в замужество за сына Кутайсова. Кутайсов пожалован  в   обер-шталмейстеры,    возведен   в   графское достоинство, отнял у сына жену....

Два маклера в шашнях князя Лопухина, князь Василий Алексеевич Хованский, да бывший некогда в случае дурак Иван Николаевич Корсаков, не знаю за что, поссорились с гр. Кутайсовым. Они не смели ссориться с Кутайсовым, да цирюльнику показалось, что Хованский и Корсаков недовольно вежливы пред ним, не хотят отдать достодолжнаго уважения высоким его достоинствам, вследствие этого заключения г-на цырюльника состоялось повеление: Хованскому ехать на житье в Симбирск, Корсакову — в Нижний-Новгород.

Место князя Лопухина занял умный и деловой человек Александр Андреевич Беклешов. Он не мог долго остаться и на место его скоро поступил безграмотный, с ослиным умом, Петр Хрисанфиевич Обольянинов.

Вот два доказательства великаго ума Обольянинова. Гнусный Туманский, определенный ценсором в Риге, чтобы не было ввозимо запрещенных книг, присвоил себе право осматривать в Лифляндии все частныя библиотеки, которых было, благодарение Богу! в Лифляндии довольное число; каждый кирхшпиль имел свою библиотеку, которою заведывал пастор; желающие пользоваться чтением платили небольшое число за то денег, сбор этот был обращаем на покупку книг для библиотеки. В одной из библиотек кирхшпиля Туманский нашел какую-то запрещенную книгу, еще до царствования Павла, которую можно было сыскать во всех домах у тех, которые читают.

Туманский, желая выслужиться, представил книгу генерал-прокурору,— по системе тогдашняго правления всем заведывал генерал-прокурор. Обольянинов устроил так, что пастор (Зейдер) был наказан кнутом и потом (?) сужден в уголовной палате!

Донские казаки, издревле занимавшиеся грабежем, воровствами, крали у несчастных, вокруг их земель кочующих, калмыков детей и присвоивали украденных ceбе в крепостные рабы. Более 30 тысяч накраденных калмыков находилось у донцов, которые их содержали хуже скотов, случалось и то, что убивали их по произволу,  по прихоти.

Калмыки подали всеподданнейшее прошение и молили повелеть причислить их в войско донское и дать им для пропитания земли.

Долго не знали в С.-Петербурге с генерал-прокурором Обольяниновым что повелеть; наконец, состоялось повеление причислить калмыков в число войска Донскаго и дать им земли. Повелено генерал-прокурору немедленно написать о сем указ Правительствующему сенату. Обольянинов приехал домой, потребовал экспедитора Сперанскаго в кабинет, приказал ему взять бумагу и перо, сесть и писать, что он будет диктовать. М. М. Сперанский исполнил, как было приказано: сидит, бумага пред ним, перо в руке, напитанное чернилами, и ожидает. Обольянинов ходит большими шагами по комнате, останавливается, прикладывает руку ко лбу и спрашивает Сперанскаго: „что же ты не пишешь?"