Банкир покачал головой.

— Я очень сомневаюсь, чтобы им удалось найти виновного, — сказал он. — Что может помешать ему скрыться?

— Всякое, самое малозначительное обстоятельство может помешать скрыться злодею, — отвечал Артур Ловель с увлечением. — Первое дело — бессмысленность самого злодейства, глупая необдуманность, которая так часто выдает убийцу. Само совершение преступления еще не так страшно; подумайте об ужасном положении преступника после того, как он обагрил руки кровью ближнего. Тотчас за совершением злодеяния в душе преступника творится истинный ад; он должен взвешивать каждый поступок свой, каждое слово, каждый взгляд, потому что все следят за ним, по крайней мере, несчастный так думает; он знает, что сотни людей за обещанную награду готовы выдать его в руки правосудия, что люди, нарочно к тому воспитанные и подготовленные, могут по выражению лица, по малейшим оттенкам слов, которые ускользают от обыкновенных наблюдателей, дойти до тайны и решить его участь. И, зная все это, чтобы не навлечь на себя подозрения, он должен смотреть прямо в глаза людям, которые следят за каждым его шагом, ловят каждое слово. Он никогда не спокоен. Слуга ли в гостинице пристально взглянет на него, подавая обед; сторож ли на железной дороге, неся за ним вещи, станет рассматривать ярлычок с его именем; матрос ли на корабле, на котором ему удалось бежать, уставится на него от нечего делать, — ему все чудится переодетый полисмен, и слышится легкое прикосновение к его плечу предательской руки, — прикосновение, столь же роковое для душегубца, как смертный приговор. Что же удивительного после этого, что преступники всегда почти трусы и часто необдуманным поступком сами выдают себя в руки правосудия?

Молодой человек увлекся своим предметом и говорил с необыкновенным оживлением.

Мистер Дунбар громко рассмеялся.

— Очевидно, ваше призвание — быть адвокатом, мистер Ловель, — сказал банкир. — Ваша красноречивая выходка была бы отличным началом достойной деятельности коронного стряпчего. Представляю себе, как трепетал бы несчастный преступник, пока вы рисовали бы перед ним мрачный образ его собственной души.

Генри Дунбар снова разразился хохотом после этих слов; потом бросился на спинку кресла, и, по обыкновению, провел платком по красивому, открытому лбу.

— В настоящем случае виновный, без сомнения, будет найден, — продолжал Ловель, не оставляя своей темы, — его найдут по похищенному платью. Разумеется, он постарается продать его; по всей вероятности, этот дикий, необразованный простолюдин попытается сбыть платье где-нибудь неподалеку, в нескольких милях от места преступления.

— Надеюсь, что виновный отыщется, — заметил мистер Балдерби, наливая себе стакан красного вина. — Я никогда не слыхал много хорошего про этого Вильмота, а после того как вы уехали, он, кажется, вовсе испортился.

— В самом деле!

— Да, — продолжал младший товарищ фирмы, как-то странно посматривая на главу банкирского дома, — он был уличен в подделке подписей, насколько помнится; делал фальшивые банковые билеты или что-то в этом роде и был сослан на всю жизнь; но, должно быть, помилован или что-то в этом роде и возвратился в Англию.

— Надо же, а я об этом и понятия не имел, — сказал мистер Дунбар.

— Разве он об этом ничего вам не рассказал?

— Нет; да и глуп бы он был, если б стал мне рассказывать о таких вещах.

Тем разговор и прекратился.

В девять часов мистер Дунбар вышел посмотреть, уложены ли чемоданы. Немного спустя, после десяти, все трое распрощались с гостиницей «Джордж» и поехали на станцию. В пять минут одиннадцатого они уже были там, поезд ожидали через десять минут.

Мистер Балдерби пошел за билетами. Генри Дунбар и Артур Ловель расхаживали взад и вперед по платформе.

Уже колокольчик возвестил приближение поезда, когда какой-то человек поспешно вошел на платформу и оглянулся по сторонам. Узнав банкира, он прямо подошел к нему.

— Очень сожалею, что вынужден вас побеспокоить, сэр, — произнес он, почтительно сняв шляпу, — но я не могу выпустить вас из Винчестера.

— Что вы хотите сказать?

— У меня приказ остановить вас.

— От кого?

— От сэра Ардена Весторпа, главного судьи графства; и я должен привести вас к нему, сударь, немедленно.

— По какому обвинению? — вскричал Артур Ловель.

— По подозрению в убийстве Джозефа Вильмота.

Миллионер гордо выпрямился и презрительно окинул полицейского с ног до головы.

— Это уж слишком бессмысленно, — произнес он. — Но я готов следовать за вами. Будьте так добры, мистер Ловель, — обратился он к молодому человеку, — телеграфируйте моей дочери, что по независящим от меня обстоятельствам я задерживаюсь в Винчестере. Только, Бога ради, не испугайте ее.

Все пассажиры смотрели на мистера Дунбара с выражением почтительного участия, совершенно отличного от того грубого, шумного любопытства, с каким публика обыкновенно бросается смотреть на арестованного по обвинению в убийстве, будь он простой человек, а не миллионер.

— Он, вероятно, невиновен, хотя и задержан по подозрению. К чему миллионеру прибегать к убийству? Для него не существуют побуждения, доступные обыкновенным смертным.

Таковы были размышления и замечания публики, провожавшей мистера Дунбара и полицейского с платформы, с явным неодобрением блюстителей правосудия.

Мистер Дунбар, полицейский и мистер Балдерби поехали прямо к дому, где жил судья. Младший товарищ торгового дома предложил взять главу его, мистера Дунбара, на поруки, с каким угодно денежным обеспечением, но англо-индиец гордым знаком руки попросил его замолчать.

— Благодарю вас, мистер Балдерби, — сказал он с достоинством, — но я не позволю никому брать меня на поруки. Сэру Ардену Весторпу угодно было арестовать меня, и я готов ожидать, пока ему угодно будет меня выпустить.

— Я надеюсь и даже почти уверен, что вы так же невинны, как я, в этом убийстве, мистер Дунбар, — сказал баронет очень любезно. — Я вполне вам сочувствую в этих тягостных обстоятельствах; но ввиду тех данных, которые имеются покуда по настоящему делу, я считаю своим долгом задержать вас до дальнейшего разъяснения дела. Вы — последнее лицо, которого видели с покойником до его кончины.

— И это достаточная причина полагать, что я удушил человека ради его платья? — вскричал мистер Дунбар с ожесточением. — Я еще очень недавно в Англии, но если таковы ваши хваленые законы, то я, право, не жалею, что лучшее время своей жизни провел в Индии. Впрочем, я готов исполнить какое угодно требование закона, если оно нужно для разъяснения дела.

Свою вторую ночь по приезде в Англию Генри Дунбар, глава богатого дома «Дунбар, Дунбар и Балдерби», провел в винчестерской тюрьме.

На другое утро в десять часов мистер Дунбар предстал перед судьей, сэром Арденом Весторпом. Прежние свидетели были снова призваны, и, за исключением сторожа и мистера Дунбара, который теперь уже сидел на скамье подсудимого, они повторили свои показания.

Артур Ловель снова наблюдал за ходом дела в качестве адвоката мистера Дунбара, и некоторых свидетелей подвергнул передопросу. Но ни в одном из показаний ничего не оказалось нового. Потом были представлены бумажник, найденный в нескольких шагах от трупа, и веревка, которой несчастный был задушен. Это была обыкновенная веревка, не очень толстая и около полутора аршин длины. Она была накинута узлом на шею убитого и туго затянута. Если бы несчастный был сильнее, то мог бы защищаться и не дать затянуть роковой узел; но по свидетельству доктора, покойный, хотя высокого роста и дюжий на взгляд, был далеко не силен.

Это убийство, действительно, было очень странное: в нем не было пролито ни одной капли крови. Злодей должен был обладать удивительной решимостью и железными нервами, ибо дело по всем признакам было совершено в одну секунду. Крик ужаса и удивления, вырвавшийся из груди несчастной жертвы, замер на ее губах.