Этот мужчина был Генри Дунбар. Высокий, широкоплечий, с седыми волосами и усами, он держал высоко голову, и гордая улыбка играла на его красивом лице.

Джозеф Вильмот неподвижно, как статуя, стоял среди встречающих и рассматривал своего старого предателя.

— Несильно же он изменился, — прошептал Вильмот, — очень мало изменился. Горд, самолюбив и жесток был он прежде — горд, самолюбив и жесток он теперь. Он постарел, пополнел и поседел, но все тот же человек, каким был тридцать пять лет назад. Это видно по его лицу.

Когда англо-индиец оказался на берегу, Вильмот подошел к нему.

— Вы мистер Дунбар? — спросил он, снимая шляпу.

— Да, я мистер Дунбар.

— Я к вам от конторы, с улицы Св. Гундольфа, сэр, — отвечал Джозеф. — Я имею письмо к вам от мистера Балдерби. Я прислан встретить вас и предложить свои услуги.

Генри Дунбар сомнительно взглянул на него.

— Вы не служите в конторе? — спросил он.

— Нет, мистер Дунбар.

— Я так и думал. Вы не похожи на конторщика; но кто же вы такой?

— Сейчас объясню вам, сэр. Я заменяю другого человека, который заболел дорогой. Но теперь нет времени говорить об этом. Я пришел предложить вам свои услуги. Не прикажете ли посмотреть за вашими вещами?

— Да, потрудитесь.

— С вами нет слуги, мистер Дунбар?

— Нет, лакей мой заболел на Мальте, и я его оставил там.

— В самом деле? — воскликнул Вильмот. — Какое несчастье! — при этих словах глаза его дико сверкнули.

— Да, чертовски неприятно. Вещи мои адресованы в лондонский дом. Потрудитесь посмотреть, чтобы их немедленно отправили по назначению. В каюте моей чемодан и мешок, которые поедут со мной.

— Я посмотрю за этим, сэр.

— Благодарю вас. В какой гостинице вы остановились?

— Я еще не заходил ни в какую гостиницу. Я только что приехал. «Электру» ожидали завтра утром.

— Так я отправлюсь в «Дельфин», — сказал мистер Дунбар, — и буду вам очень благодарен, если вы, справившись с вещами, придете ко мне. Я хочу, если возможно, еще сегодня ночью уехать в Лондон.

Генри Дунбар удалился, гордо подняв голову и размахивая тростью. Он принадлежал к тем людям, которые вполне убеждены в своем достоинстве. Преступление, совершенное им в юности, очень мало беспокоило его совесть, и когда он вспоминал об этой старой истории, то она только возбуждала в нем неудовольствие на отца и дядю Гюга за то, что они обошлись с ним так жестоко.

А несчастный, который помог ему, — ловкий, веселый, решительный мальчик, его орудие и сообщник, был совершенно забыт, как будто его никогда и не было на свете. В «Дельфине» мистера Дунбара провели прямо в большую гостиную, застланную брюссельскими коврами, на которых стояли стол и стулья. Он приказал подать бутылку содовой воды, сел в мягкое кресло и принялся читать «Таймс». Но вскоре отложил газету и вынул из кармана жилета часы, к которым был подвешен золотой медальон. Генри Дунбар открыл этот медальон, в котором скрывался портрет хорошенькой девочки с великолепными вьющимися волосами и чудными голубыми глазами.

— Моя бедная, маленькая Лора! — прошептал он. — Будет ли она рада увидеть меня? Она была еще ребенком, когда уехала из Индии, и едва ли меня помнит. Но надеюсь, она обрадуется моему приезду; надеюсь, она меня встретит.

Он спрятал медальон и вынул из бокового кармана письмо. Адрес на нем написан был женским почерком, а конверт окружен черным траурным бордюром. Он прочел про себя следующие строки:

«Если что-нибудь в состоянии утешить меня после потери дедушки, то это мысль, что вы наконец возвратитесь и что я вас опять увижу. Вы никогда не сможете понять, милый папа, сколько горькой грусти причиняла мне жестокая разлука с вами. Мне всегда казалось очень жестоким, что мы, при всем нашем богатстве, разлучены, тогда как дети нищих остаются при их родителях. Деньги кажутся такой ничтожной дрянью, когда они не могут сблизить нас с теми, кого мы любим. А я люблю вас, добрый папа, истинно и от всей души, хотя я не помню вашего лица и не имею даже портрета, который напоминал бы мне о вас».

Письмо было довольно длинное, и Генри Дунбар погружен был еще в чтение, когда в комнату вошел Джозеф Вильмот.

Англо-индиец спрятал письмо в карман и лениво поднял глаза.

— Все ли вы устроили? — спросил он.

— Да, мистер Дунбар, ваши вещи уже отосланы.

Джозеф Вильмот не снимал еще с головы шляпы; он нерешительно прошелся по комнате, как человек, у которого есть что-то на уме, но он никак не может решиться, как ему поступить.

Мистер Дунбар не обращал на него внимания. Он держал в руках газету и ни разу не удостоил взглядом своего собеседника. Он привык, чтобы за ним ухаживали, считал слуг существами низшего разряда, и потому не имел и мысли позаботиться об этом посланнике с улицы Св. Гундольфа.

Джозеф Вильмот вдруг остановился по другую сторону стола, за которым сидел мистер Дунбар и, положив руку на стол, спокойно сказал:

— Вы спрашивали меня, кто я такой, мистер Дунбар.

Банкир равнодушно взглянул на него.

— В самом деле? О да, я помню; и вы сказали, что присланы из конторы. Этого совершенно достаточно.

— Извините меня, мистер Дунбар, но этого недостаточно. Вы ошибаетесь: я не сказал, что прислан из вашей конторы. Я, напротив, сказал, что пришел вместо другого лица, которому приказано было вас встретить.

— В самом деле? Да это ведь все одно. Вы мне кажетесь очень ловким малым и, конечно, будете для меня столь же полезны, как человек, которого вы заменяете. Очень было любезно со стороны мистера Балдерби прислать встречающего. Очень, очень любезно.

Голова англо-индийца опять опустилась на сафьяновую подушку кресла, и он с полузакрытыми глазами лениво взглянул на Вильмота.

Джозеф Вильмот снял шляпу.

— Мне кажется, вы ни разу не посмотрели на меня хорошенько, мистер Дунбар, — сказал он.

— Я не посмотрел хорошенько на вас! — воскликнул банкир. — Что вы хотите этим сказать?

— Всмотритесь попристальнее в мое лицо, мистер Дунбар, и скажите, не напоминает ли оно вам прошлое?

Генри Дунбар вздрогнул, широко раскрыл глаза и с удивлением посмотрел на лицо стоявшего перед ним человека. Оно было столь же красиво и почти так же аристократично, как его собственное. Природа по странной игре случая положила весьма мало разницы между банкиром, имеющим полмиллиона фунтов, и беглым каторжником, не имеющим и шести пенсов.

— Я вас где-нибудь встречал? — спросил он. — В Индии?

— Нет, мистер Дунбар, не в Индии. Вы это знаете не хуже меня. Перенеситесь в прошлое, в последнее время, проведенное вами в Англии перед отъездом в Индию.

— Ну так что ж?

— Помните, как вы однажды потеряли значительную сумму денег на скачках в Дерби и как в отчаянии схватили пистолет, висевший на стене в вашей комнате, и грозили застрелиться? Помните, как вы обратились за помощью к мальчику, который вам прислуживал и любил вас, как брата, хотя он по положению в свете был гораздо ниже вас? Помните, как вы упрашивали этого мальчика, который имел несчастную способность подделывать чужие подписи, хотя до той минуты он ни разу не употребил во зло свое умение, помните, как вы упрашивали его помочь вам в одной проделке, с помощью которой хотели удовлетворить своих кредиторов, пока не достанете денег у отца? Что, помните вы все это? Да, по вашему лицу я вижу, что вы помните и меня — Джозефа Вильмота.

Он ударил себя кулаком в грудь и устремил взгляд на Генри Дунбара. Его глаза странно блестели: в них видно было какое-то дикое торжество, словно один взгляд на своего врага уже был пищей для его ненасытной жажды мщения.

— Я вас узнал, — медленно произнес Генри Дунбар. Смертная бледность покрыла его лицо и холодный пот выступил на лбу; он поспешно обтер его своим надушенным батистовым платком.

— Вы меня узнали? — повторил Вильмот, и выражение лица его не изменилось.

— Да, и поверьте, я очень сожалею о прошлом. Я уверен, что, по-вашему, я жестоко поступил с вами в тот несчастный день в конторе, но я, право, не мог иначе поступить. Мое собственное положение было столь ужасно и мучительно, что не мог же я подвергать себя еще большей опасности, защищая вас. Впрочем, теперь я сам себе хозяин и могу вознаградить вас. Верьте мне, я вознагражу вас, я заглажу прошлое.