Пройдя широкими шагами по коридору мимо множества клерков и секретарей, Каннингхэм остановился у двери Лили Форрестер. Некоторое время он тихо постоял в коридоре, наблюдая за ней сквозь стеклянную прозрачную стену. Низко опустив голову к столу, она что-то писала. Лица ее видно не было. Наконец он вошел и покашлял. Она вздрогнула от неожиданности, подняла голову, уронила на стол ручку и быстро посмотрела на часы. Не было никакого сомнения, что она ждала его прихода. Он же рассчитывал, что ему удастся застать ее врасплох, свалиться, как снег на голову, наблюдать ее смятение.

— Брюс. — Она судорожно проглотила слюну, стараясь подавить нервозность, которая охватила ее при виде детины-следователя. — Вы пришли так рано, что я вас сразу и не узнала. Кажется, я скоро совсем ослепну из-за этих проклятых бумаг.

Он вошел в кабинет, похлопывая себя по животу. Пиджак был расстегнут, он был маловат Каннингхэму, и, когда тот его застегивал, пузо начинало сильно выпирать.

— Кажется, я набрал несколько лишних фунтов, — проговорил он и, подойдя к ее столу, с размаху бросил на него стопку листков, сколотых между собой. — Вот заключение по вашему случаю.

Она взволнованно посмотрела на него.

— Об оружии? — спросила она. — Мне помнится, вы сказали, что данные будут готовы в полдень.

— Я проезжал мимо, по дороге зашел к ним и выбил из них акт экспертизы, — пояснил он и замолчал. Лили начала перелистывать заключение экспертов, потом бросила бумажки на стол.

— Послушайте, у меня не так уже много времени, — сказала она. Глаза не были ей подвластны, буквы расплывались, к тому же она была в таком смятении, что не могла сосредоточиться. Короче, читать она не в состоянии. Единственное, что она отчетливо понимала — это то, что Каннингхэм стоит в нескольких футах от нее и смотрит ей прямо в глаза.

— Так каково заключение? То это оружие или не то?

— Почитайте и увидите. — Он оперся спиной на стену и улыбнулся ей.

Лили опять взяла в руки пачку листов и начала просматривать их. Не приняв утром валиум, она сделалась раздражительной и нетерпеливой. Одно присутствие Каннингхэма вызывало у нее такое ощущение, словно она расползается по всем швам, но мало этого, он еще затеял какую-то дурацкую игру. Она швырнула бумаги на стол.

— Это то гребаное оружие или нет?

Он оттолкнулся спиной от стены.

— То самое.

— И?.. — Подавляемый страх превратился в ярость. Она не могла ее сдержать. Она загнана в угол. Она находится в маленькой комнатушке наедине с человеком, который может уничтожить ее одним движением пальца.

— Можно я закурю? — спросил он, доставая из кармана пачку сигарет.

— Нет, здесь не разрешается курить, — ответила она. Сердце ее билось частыми тяжелыми толчками. Он стоял слишком близко от нее. Она следила за каждым его движением.

— Понятно. — Он спрятал в карман сигареты и, продолжая внимательно изучать ее лицо, начал ерошить пальцами усы. Он подошел к ней сзади, склонился над столом, перегнувшись через ее плечо. Теперь он жарко дышал ей прямо в шею.

Лили ощущала его запах, затылком чувствовала его теплое дыхание. У нее задрожали руки, и она, чтобы он ничего не заметил, спрятала их, положив на колени. «Каждую секунду, — думала она, — я могу взорваться, выскажу ему все и положу конец этому сумасшествию».

— Каннингхэм, может быть, вы сядете и расскажете мне то, что я хочу знать? Вы же понимаете, что мы не можем просидеть тут вот так целый день.

Он повернулся по направлению к свободному краю ее стола, но продолжал стоять на месте.

— Ну, в общем дело обстоит так. Кажется, нам удалось найти на пистолете отпечатки пальцев Бобби и Мэнни Эрнандесов, а также Ричарда Наварро. Удалось также определить, что именно этим оружием была убита Кармен Лопес. Вот и ответ на ваш вопрос — это то самое гребаное оружие. — Он улыбнулся.

Она приложила руку к груди и посмотрела на него снизу вверх.

— Господи, значит, они оба соучастники. И Наварро тоже был с ними.

— Вы все еще хотите, чтобы я поговорил с Ньевесом? — спросил он, прикуривая и оглядываясь в поисках какой-нибудь жестянки, куда можно было бы стряхнуть пепел. Увидев на столе стаканчик с остатками кофе, он подошел к нему и прямо перед Лили стряхнул туда пепел с сигареты. Она нервничает, чего-то боится. Он чувствовал это. Если он нажмет немного посильнее, подумал он, еще немного сильнее…

— Батлер хочет, чтобы вы напугали его. Заставили его говорить без всяких обещаний с нашей стороны. Единственное, что мы можем ему предложить — это предварительное заключение под усиленной охраной и отбывание срока в федеральной тюрьме общего режима. Конечно, в том случае, если он расколется.

Лили говорила усталым надтреснутым голосом. Лицо ее было бледным и осунувшимся. Под глазами резко обозначились темные круги. Она не могла сосредоточиться на разговоре. Совсем неважно, что она хотела казаться жесткой и крепкой, на самом деле она хрупкая, маленькая и беззащитная. Она выглядела как женщина, которая вот-вот сорвется. По ее носу и щекам рассыпались веснушки.

— У моей маленькой сестренки были точно такие же веснушки, как у вас, — вдруг ни с того, ни с сего, ляпнул он.

— Да? — ответила Лили, помолчав и не поднимая глаз.

В этот момент они были просто двумя человеческими существами, а не следователем и прокурором. Затем она быстро взглянула на него.

— Вы не будете возражать, если мы поговорим о допросе Ньевеса, а не о моих веснушках?

— Если мне нечего будет ему предложить, то я просто потеряю свое время.

Лили внезапно лишилась остатков самообладания. Она вскочила, грохнув кулаками по столу, стаканчик с остатками кофе и окурком Каннингхэма скатился на пол, рассыпая по ковру пепел и разливая кофейную гущу.

— Вы говорите о своем времени? — заверещала она. — Сейчас вы хрен знает на что переводите мое время. Я хочу, чтобы вы допросили Ньевеса, все, разговор окончен. Мне наплевать, что вы можете предложить ему. Он убийца. Об освобождении здесь не может быть и речи.

В течение секунды Каннингхэм оказался снова возле стола, он оперся обеими ладонями о столешницу и вплотную приблизил к ее лицу свое. Он даже чувствовал теплоту ее дыхания.

— Об освобождении не может быть и речи, я не ослышался?

Он замолчал, его слова тяжело повисли в воздухе. Он знал, что Лили поняла его еще до того, как роковые слова были произнесены. Он видел, как краска схлынула с ее и без того бледного лица, когда он просто повторил ее собственные слова. Она все поняла. Он ясно это видел. Еще чуть-чуть и она расколется.

— Ну вот что, — сказал Каннингхэм, — если он заговорит, он рискует жизнью, будет он сидеть в федеральной тюрьме или нет. Кто-нибудь достанет его и там. Я лично не стал бы раскрывать свою душу, рискуя тем, что в один прекрасный день мне в сортире перережут глотку, даже если это будет расчудесный сортир федеральной тюрьмы. — Он отошел, обернулся и пристально посмотрел на нее. — А вы стали бы?

Она коротко взглянула на него. Он продолжал.

— Вы требуете, чтобы он дал вам фунт кокаина в обмен на щепотку марихуаны.

Она часто моргала глазами, на лбу у нее выступили капли пота. Она отпрянула от него, вдавившись в кресло. Опустив глаза, проговорила глухим голосом:

— Батлер сказал, что, возможно, подумает о прошении о помиловании… но сначала попробуйте нажать… он не хочет, чтобы мы заходили с козырного туза.

Звуки вылетали из ее горла, как слабеющие всплески, ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее последние слова. Каннингхэму стало жарко в пиджаке, он сильно вспотел. Ему пришлось распустить узел галстука, чтобы не так страдать от жары. Все складывалось совсем не так, как он себе представлял идя сюда. Все, что ему сейчас хотелось сделать, это поскорее уйти, пока он не сказал ничего такого, о чем впоследствии ему пришлось бы сожалеть. Обвинение было слишком слабым, чтобы можно было арестовать ее без постановления генерального прокурора. Свидетель мертв, а у него самого нет стопроцентной уверенности в своей правоте. Если бы он уже твердо решил засадить окружного прокурора за решетку, то он бы лучше знал, что ему сейчас делать. Но он этого не решил.