— Как только тело увезут, немедленно уезжайте сами, составьте рапорт и передайте его по факсу в управление на мое имя.

— Да информации совсем немного, — сообщил молодой полицейский, — заявление строительного рабочего, о котором я уже докладывал вам. Мой сержант уверил, что он с вами уже обо всем говорил и вы согласны взять это дело на себя. У нас масса людей задействована по делам о беспорядках в Лос-Анджелесе, мы заняты по горло тем, что у нас уже есть.

Прежде чем сделать заявление для прессы, Каннингхэму необходимо доставить в морг сестру убитой и провести формальное опознание, о чем он и поведал капитану.

— Что касается прессы и прочих заинтересованных лиц, то вы можете сказать им, что это неопознанный труп убитой женщины. Это все. Вы меня поняли? — инструктировал он молодого полицейского. — Так все и опишите и не забудьте передать сержанту, что это мой приказ. Я позвоню ему позже.

Прежде чем вернуться в машину, он хлопнул по плечу Дэниелса, который в это время загружал труп в автомобиль:

— Если я смогу найти сегодня сестру убитой, то вечером приведу ее в морг. Ты будешь там, Чарли?

— Нет, сегодня меня там не будет, мой дорогой. Для меня сегодня рабочий день кончился. Позвони или приходи завтра часа в три, — проорал он, пытаясь перекричать рев пролетавшего над их головами самолета.

Двумя часами позже, после проведения идентификации и опознания трупа, Каннингхэм выходил из морга вместе с сестрой убитой, Анитой Рамирес. Женщина плакала и причитала, сокрушаясь о судьбе ребятишек — у нее трое своих, да тут еще свалились на шею двое сестриных. Слава Богу, она пришла не одна, а в сопровождении нескольких близких родственников, в объятия которых и упала у выхода из морга. Это позволило Каннингхэму спокойно уйти. Он подошел к телефону-автомату и позвонил капитану.

После того, как он получил добро на принятие дела к производству и собирался уже повесить трубку и позвонить Форрестер, капитан остановил его.

— Брюс, у меня плохие новости по делу Этель Оуэн.

По спине у Каннингхэма пробежал холодок. Дело было закончено. Обвиняемый приговорен к тюремному заключению и отправлен к месту отбывания наказания. Затаив дыхание, он ждал, что капитан сейчас скажет, будто Этель Оуэн неожиданно собственной персоной явилась в полицейский участок после длительного пребывания в Европе. Да, после этого все они будут выглядеть как скопище идиотов.

— Мне позвонили сегодня, пока ты был на месте обнаружения трупа. Франко Андраде освободили сегодня под залог, после того как он подал апелляцию на пересмотр приговора.

— Какого дьявола?..

— Послушай, Брюс, все наши доказательства, в конце концов, лишь косвенные. Начнем с того, что маленьким чудом явилось то, что жюри вообще вынесло обвинительный вердикт. Ты знал, что он подал апелляцию. Ну, а судья решил, что обвинение слишком хромает, чтобы препятствовать освобождению под залог. Что я могу сказать тебе, парень? Когда густо, а когда и пусто.

Каннингхэм повесил трубку и с силой пнул каменную стенку, у которой находился телефон. При этом он едва не сломал себе большой палец и проделал в носке ботинка основательную дыру. Еще одного убийцу отпустили на свободу. Вся работа псу под хвост. Рассмотрение апелляции может затянуться на годы, а в это время этот скользкий ублюдок найдет себе еще одну старую даму, из которой будет тянуть деньги или убьет ее. Он был страшно живуч. Все, что они могли делать — это ловить свой собственный хвост и гоняться за ним, бегая по кругу, как дворовые шелудивые псы.

— Когда густо, а когда и пусто, — процедил он сквозь зубы слова капитана, поднимая трубку и собираясь набрать номер Лили Форрестер. — Мать твою, я могу сказать, что такое это пусто. Это гребаный беспредел, вот что это такое. Хорошо бы мамаше этого самого судьи наколоться на такого вот Андраде и посмотреть, как это чудовище выглядит вблизи.

Прежде чем бросить в щель монетку, Каннингхэм взглянул на небо. Солнце уже садилось, и заметно темнело. В воздухе все еще летал пепел с пожарищ Лос-Анджелеса и садился на его чистую рубашку.

— Мы старались, Этель, — сказал он. — Это все, что мы можем делать. Мы можем стараться.

Лили сидела в спальне у телефона, когда позвонил Каннингхэм. Она ждала. Его глубокий сильный голос каким-то образом возвращал ей способность спокойно мыслить. Стоило Лили услышать его, как она переставала воспринимать его, как противника. Исчезало даже воспоминание о его внешности, и от Каннингхэма оставался лишь бестелесный голос, который доходил до нее по проводам телефонной линии.

— На теле нет ни колотых, ни резаных ран и никаких других увечий? — выспрашивала у него Лили, вспоминая ржавый нож и думая о том, что в деле Лопес — Макдональд фигурировал малокалиберный пистолет. — Что реально связывает этот труп с Бобби Эрнандесом, кроме того, что Барнс исчезла непосредственно перед его арестом?

Лили была уверена, что именно Эрнандес изнасиловал и убил проститутку, но вся картина представлялась ей в размытых серых тонах, а ей нужно было контрастное черно-белое изображение.

— Ничего. Насколько мы можем судить, кто угодно мог задушить ее во время ее работы. Даже если мы снова перетряхнем его фургон, считая, что он убил ее, а потом на фургоне привез к месту захоронения, то мы мало что отыщем — удушение, как правило, не оставляет следов. — Он замолчал. По телефонным проводам разносилось только их тихое дыхание. Казалось, они находились в одной комнате на расстоянии нескольких футов друг от друга, молчали и напряженно думали. — Дело, конечно, ни в коем случае нельзя считать закрытым, — произнес он, положив конец этому странному молчанию.

— А что по Эрнандесу? Есть ли у вас какие-нибудь зацепки? — Лили задала вопрос, который очень ее интересовал. Потом добавила: — Вы знаете, первым на подозрении у меня Мэнни Эрнандес, его брат, кроме того, я думаю, сможем ли мы увязать их с делом Лопес — Макдональд.

— Никаких данных по этому делу нет ни на Бобби, ни на его братца, кроме уже известных фактов. Если вы настаиваете, мы можем установить наблюдение за Мэнни, нам вполне по силам осуществить это.

— Установите, — велела она. — Я буду звонить по этому поводу завтра, прямо с утра. — Прежде, чем повесить трубку, она добавила: — Брюс, нам нужен прорыв в деле Лопес — Макдональд, он нам нужен просто позарез. Если нам ничего не удастся, мы отправим на скамью подсудимых двух ни в чем не повинных молодых людей.

— Я слышу вас, дружище, — проговорил он. — А знаете что, вы мне нравитесь, вы хорошая женщина. Если бы на вашем месте оказался какой-нибудь другой окружной прокурор, ему бы и в голову не пришло поинтересоваться, кого он отправляет на скамью подсудимых, — для них самое главное — приговор.

Трубка замолчала. Каннингхэм дал отбой.

В спальню вошел Джон.

— Скажи, — обратился он к Лили, — ты думаешь, это не тот парень? Это животное… я ему голову оторву.

Лили сидела на краешке кровати возле ночного столика с телефоном, лампы торшера высвечивали ее ярко-рыжие волосы. Она повернулась к Джону, и ее сузившиеся глаза засветились, как у кошки, фосфорическим зеленым светом.

— Я уже сделала это, — сказала она.

— Сделала что?

— Ты все слышал.

— Нет, я ничего не слышал. Что ты сделала?

— Я его убила.

— Ты его убила?

— Нет, я его не убивала.

Джон сунул руку в карман и достал оттуда сигарету. Он вертел ее пальцами; по его лицу было видно, что он несколько озадачен.

— Шейна говорила мне, что в полицейском участке тебе стало плохо, что для тебя чуть было не вызвали «скорую помощь». А теперь ты вообще несешь какую-то околесицу. Черт тебя возьми, что ты хочешь всем этим сказать?

Привалившись к стене, Лили продолжала смотреть на Джона.

— Я хотела сказать, что с радостью бы его убила.

— Я бы сделал это с не меньшей радостью. Но почему ты сказала Шейне, что на фотографии изображен не тот человек?