— Боже мой, — воскликнула Лили, сидя на краю кровати с тряпкой в руке. — А отпечатки пальцев?

— Ну, тут мы ничего не узнаем до полудня понедельника. Хорошо сработано, не правда ли? На самом деле, хорошо. Так что прорыв, которого вы ждете, может состояться очень скоро.

— Вы очень хорошо поработали по этому делу, Брюс, — проговорила она, затем замолчала, что-то обдумывая. — Может быть, вы как-нибудь заглянете с материалами на двух подозреваемых, которые сидят у нас в тюрьме? Если это тот самый пистолет и Бобби с Мэнни являются соучастниками, то кажется весьма правдоподобным, что эти двое тоже замешаны.

— Почему бы мне не прийти к вам в понедельник. Мы бы сели и разобрались в этом деле вместе. Я предлагаю выйти на Ньевеса. Если на пистолете не окажется его отпечатков, то в общей картине преступления он выглядит достаточно бледно.

— Вы хотите предложить ему сделку?

— Вы можете пока обдумать это. Я знаю, что вы в прокуратуре не очень любите такие вещи, но если предъявить обвинение в изнасиловании и пригрозить обвинением в соучастии в убийстве, то он просто выплюнет вместе с кишками нужные показания, и дело у нас в кармане. Но откуда мне знать?..

— Мне надо обсудить этот вопрос с Ричардом Фаулером и, конечно, с Батлером. Приходите часов в одиннадцать. Может быть, вам удастся встретиться с Ньевесом и допросить его, кто знает, может, удастся обойтись без сделки.

— Но без латунного кастета обойтись вряд ли удастся, — произнес он, смеясь, — но я не собираюсь задирать нос. Пусть имеет шанс. Надо будет выяснить все с его адвокатом.

— С этим не будет никаких проблем. Его адвокат — Кенсингтон, это общественный защитник, наш человек.

Повесив трубку, Каннингхэм достал фоторобот, сделанный по описанию Эрнандеса, так называемый мужчина, который застрелил Бобби. Подчиняясь какому-то импульсу, он сложил рисунок, на котором раскрасил губы, и разорвал его на мелкие клочки. В его ушах продолжал звучать тихий голос Лили с едва заметным техасским акцентом. В ней было что-то такое, чему он не знал названия, но что трогало его до глубины души. Во время их разговора в воздухе висело что-то тяжелое и такое густое, что Каннингхэму казалось — стоит ему протянуть руку, как он сможет дотронуться до этой неведомой субстанции. Это нечто было страхом, причем не только ее страхом, но и его страхом тоже. Он посмотрел на кучу обрывков у себя на ладони. В этой руке он держал ее жизнь, ее будущее и будущее ее ребенка и мужа. Протянув руку к мусорной корзине, он высыпал туда обрывки, которые посыпались в корзину, как конфетти.

Он заменил в папке с делом рисунок дубликатом, на котором не было следов его художественных упражнений. Единственным свидетелем по делу Лили проходил Мэнни, а он был мертв. Женщина, которая заявила, что записала номер машины, не видела лица водителя. Он еще раз посмотрел на рисунок и попытался вообразить, что же именно видел Мэнни. Все это казалось ему какой-то дичью. Они застрелили возможного подозреваемого по одному делу, и заодно его же, как свидетеля по другому. Спекулятивные размышления — очень забавная вещь, подумал он. Может быть, это был какой-то женоподобный убийца, который разъезжает по округе и стреляет в людей, пока он, Каннингхэм, сидит здесь и пытается повесить это дело на своего коллегу.

Нет, то, что он видел, независимо от того, в чем он старался себя убедить, было лицом Лили Форрестер, с волосами, спрятанными под синей вязаной лыжной шапочкой. Это Лили Форрестер и никто другой застрелила человека, который изнасиловал ее дочь.

Каннингхэму требовалось нечто более крепкое, нежели шесть банок пива, чтобы забыть обо всем. Ему требовалось нечто более крепкое, чем то, что могли переварить его желудок и его сознание.

Он позвонил в пятницу утром, когда Шейна собиралась в школу.

— Это Грег, — сказал он. — Мы встретились позавчера вечером, я был с отцом, помнишь?

— Привет, — отозвалась она. Вытянув телефонный шнур, Шейна вместе с телефоном перешла в свою спальню и закрыла за собой дверь. Щенок следовал за ней по пятам, как привязанный. — А я как раз собираюсь в школу.

— Хочешь завтра покататься со мной на доске?

— Я хочу, но я не умею.

— Хочешь, научу?

— Конечно, — ответила она. Вспомнив, как мать настраивала ее против Грега, она уже обдумывала, как бы ей обойти это препятствие. — Скажи мне, когда ты сможешь за мной заехать. Я буду в гостях у подруги.

Шейна услышала, как на заднем дворе открылась дверь гаража, и поняла, что отец вывел машину на подъездную дорожку, готовясь отвезти ее в школу. У Грега было водительское удостоверение. Какая будет поездка! Как здорово, что он может водить машину.

— Я заеду где-то в пять тридцать. Дай мне адрес. Погоди, я только отыщу ручку… Давай, — проговорил он.

Провести ночь у Шарлотты — с этим не будет никаких проблем, но вот улизнуть из дома в пять тридцать, когда ее отец возвращается с работы — это целая проблема.

— Не знаю, смогу ли я, — засомневалась Шейна. — А мы не сможем встретиться в другой день?

Она услышала за окном короткий автомобильный гудок. Обычно отец никогда не сигналил. Наверное, они уже здорово опаздывали.

— Не хочешь вставать в такую рань, угадал? Но это самое лучшее время.

— Ты имеешь в виду пять тридцать утра в субботу? — Произнося эти слова, она поняла, что показала свою глупость, ну конечно же, кто занимается серфингом вечером, самое лучшее время для этого — утро. — Я согласна — это будет просто великолепно.

Вечером Шейна осталась ночевать у Шарлотты. Почти все время она рылась в платяном шкафу подруги, вытаскивая оттуда вещи и с раздражением бросая их на пол.

— У тебя нет чего-нибудь совсем нового? — спросила она. — Я собираюсь на свидание с выпускником. — Она улыбнулась, вздернула плечи и крепко обняла себя. Обе девочки захихикали.

— Ну, выпускником он станет только на будущий год. Ты же сама мне сказала. — Шарлотта лежала в постели на животе, подперев голову руками. — Вы же собираетесь только на серфинг. Так какая разница, во что ты оденешься? — Она свесилась с кровати. — Возьми вот это и вот это, — предложила она.

Шарлотта подняла с пола джинсы с отрезанными штанинами и бумажный спортивный свитер. Шейна надела джинсы, которые оказались ей слегка великоваты и держались на бедрах. Раньше одежда Шарлотты была ей идеально впору. Шейна посмотрелась в зеркало и подняла ночную рубашку, оголив пупок. Ей понравилось, что шорты были немножко велики. Она наденет верх от бикини и будет выглядеть, как девушки, которые на ярмарке гуляли с парнями, похожими на Грега.

Накануне Шейна проинструктировала Грега: он должен просто остановиться на улице напротив окон Шарлотты и ждать. В пять часов Шейна уже проснулась и прилипла к окну, нетерпеливо глядя на улицу. Казалось, прошло несколько часов, когда на улице наконец появился зеленый «фольксваген» со снаряжением для серфинга на крыше, подрулил к тротуару и остановился. Шейна толкнула Шарлотту и поднесла палец к губам, чтобы та спросонья не перебудила весь дом. Шарлотта пообещала сказать своим родителям, что за Шейной рано утром заехала мама и отвезла ее к бабушке.

— Он приехал, — шепнула Шейна, — только не выглядывай в окно, чтобы он тебя не видел.

Когда Шейна с Грегом отъезжали, рожица Шарлотты торчала в окне, как маска тыквы в канун Дня всех святых. Заметив ее, Грег приветственно помахал рукой. Шейна от смущения попыталась свернуться на сиденье невидимым калачиком.

Из Камарильо они поехали по направлению к Лос-Анджелесу, а потом повернули к каньону Топанга, что в Малибу. В утреннем полумраке машина сотрясалась и скрежетала, петляя по извилистой дороге. Багажник был набит бутербродами и гамбургерами, заплесневелыми полотенцами и мокрыми спортивными костюмами. Шейна вообще-то думала, что Грег приедет за ней на белом отцовском «БМВ».

— Как тебе нравится мой фургон? — спросил он. — Я купил его на распродаже за семь сотен. Я просто влюблен в него.