— Спасибо, Брюс, — сказала Лили. — Звоните нам, если отыщете что-нибудь новенькое.

Изумленно посмотрев на телефон, она повесила трубку. Удовольствие, подумала она, удивившись тому, насколько мало понимают люди значение тех слов, которые употребляют в небрежных словах и фразах. Она представила себе, как сидит на полу в окружении таких же, как она, а рослый следователь стоит посредине, как школьный учитель. Он смотрит на детишек и спрашивает:

— Ну, а теперь скажите, кто из вас доставил нам удовольствие и убил нехорошего мистера Эрнандеса?

И Лили гордо поднимает руку.

Она чувствовала, что сходит с ума.

Если бы не ее черный маркер, то сидеть бы ей уже в следственном изоляторе. Они ищут мужчину, профессионального убийцу. Так он ей сказал. Но Каннингхэм умен и коварен, и она хорошо понимала, что он выведет ее на чистую воду, выследит и дождется лабораторного подтверждения ее причастности к преступлению. Она уронила голову на руки, потом схватила себя за волосы и с силой рванула. Чтобы избавиться от абстрактной пустоты, ей надо было испытать реальную, настоящую боль. Но ничего не помогало. Когда она отняла руки от головы, в пальцах остались клочья ее рыжих волос.

Сидя в приемной психолога, Лили просматривала взятые с собой дела, а Шейна листала иллюстрированный журнал. Из кабинета вышла женщина — ровесница Лили, мать и дочь подняли на нее глаза, уверенные, что это и есть врач. Потом из кабинета выглянула женщина помоложе и пригласила их войти. На небольшом круглом лице выделялись мягкие карие глаза, волосы песочного цвета распущены по плечам. Она была одета в длинную юбку с цветочным узором и зеленый свитер, на ногах носки и легкие кожаные туфли.

— Меня зовут Марша Линдстром, миссис Форрестер, а это, должно быть, Шейна.

Лили встала и быстро спрятала папку с делом в кейс.

— Я думала, вы старше, — сказала она, не подумав.

— Ну что ж, это превосходный комплимент. — Она широко улыбнулась Шейне. — Знаешь, я сначала поговорю с твоей мамой, а ты подожди здесь. Мы недолго, ладно?

Шейна встала и стала возражать.

— А почему вы не хотите поговорить с нами обеими вместе? Ведь это случилось с нами обеими. Мы там оказались вдвоем.

— Может быть, ты и права, но иногда людям легче высказаться, когда они одни. Дай нам, пожалуйста, несколько минут, хорошо?

Женщина повела Лили не в кабинет, а в уютную комнату, где стояли мягкий диван, кофейный столик и два больших удобных кресла. Лили предварительно передала доктору по факсу копию полицейского рапорта из управления полиции Вентуры, и теперь женщина, держа в руках лист бумаги, начала выспрашивать у Лили подробности о ее детстве, родителях, замужестве.

На душе у Лили стало неспокойно. Она почувствовала раздражение, которое не смогла скрыть.

— Мне кажется, что все это не имеет никакого значения, — настаивала она. — Я прошу вас проконсультировать мою дочь, а не меня.

— Так вы не считаете, что тоже перенесли психическую травму в ходе случившегося инцидента? Я правильно вас поняла?

— Я не сказала этого. Я перенесла душевную травму, но я привыкла к травмам. — Лили замолчала, чувствуя себя загнанной в ловушку последней дурой. Что бы она ни сделала, что бы ни сказала — все получалось не так и невпопад. Она теряла контроль над собой. — Я имею в виду…

— Вас когда-нибудь насиловали раньше, миссис Форрестер? Лили… Можно я буду называть вас Лили?

Женщина посмотрела своими ласковыми карими глазами в лицо Лили. Та поглядела на белые носочки и кожаные туфельки юной докторши, похожей на студентку старшего курса. Она чересчур молода.

— Какая разница? — В комнате царил полумрак, из скрытых динамиков доносилась тихая мелодичная гитарная музыка. — Я пережила инцест. Это можно квалифицировать как изнасилование? Я думаю, что можно. Вы это хотели от меня услышать?

— Вы можете рассказать мне, как вы чувствуете себя при воспоминании об этом… об инцесте?

Лили наконец сказала эти страшные слова чужому человеку. До этого она говорила об этом только Джону, и вот… Шлюзы открылись, и вихрь эмоций вырвался на свободу. Это была совершенно другая категория, другая глава жизни, думала она. Окружной прокурор, жертва инцеста, убийца. Кем еще может она стать? Заключенной, тюремщицей, камерной потаскухой. Она уже видела себя с номером на груди, смотрящей в объектив фотоаппарата в ожидании, когда щелкнет затвор.

— А как вы думаете я себя чувствую? — Лили встала и пылающим взглядом уставилась на молодую женщину. — Позвольте мне сказать вам, что именно я чувствую. Если кто-нибудь когда-нибудь скажет вам, что молния дважды не бьет в одно и то же место, не раздумывая посылайте такого человека ко всем чертям. А теперь позовите в кабинет мою дочь и посмотрите, сможете ли вы помочь ей, мной заниматься уже поздно.

Лили, не оглянувшись, вышла из комнаты.

В приемной она села на стул и стала ждать. Она вела себя, как бессовестная скотина, а ведь бедная женщина старалась помочь ей. Просто сейчас Лили не могла и думать об инцесте. Эти воспоминания выбивали ее из колеи, сводили с ума. Когда час спустя Шейна вышла из кабинета, Лили вскочила, с грохотом уронив на пол лежавшие у нее на коленях папки, и подбежала к врачу.

— Могу я еще раз поговорить с вами?

— Конечно, — спокойно ответила доктор Линдстром, — но скоро придет мой следующий пациент.

Когда они снова оказались вдвоем в маленькой уютной комнатке, Лили прежде всего извинилась.

— Мне очень жаль, что я так грубо себя вела. Я понимаю, что вы хотели добросовестно выполнить свою работу и помочь мне. Но вы же понимаете, что инцест — это слишком болезненная для меня тема. Мне очень тяжело раскрыться перед вами и вылить вам на ковер много крови и желчи. Вы понимаете меня? Иногда поезда уходят навсегда. Все прошло много лет назад. Но теперь? Теперь мне надо сделать все для своей дочери и сконцентрировать для этого все свои силы и не касаться того, что может вывести меня из равновесия.

Женщина не отвечала. В комнате повисла неловкая тяжелая тишина. Лили отчетливо слышала собственное дыхание. Возможно, наступит такой день, когда эту докторшу вызовут в суд и она будет свидетельствовать в ее, Лили, защиту, доказывая суду, что она убила человека, потому что в детстве пережила инцест. Может быть, она скажет, что Лили холодна и бессердечна, расскажет, как та отказалась от врачебной помощи и выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью.

— Как, по вашему мнению, моя дочь справляется с ситуацией?

— Просто замечательно, по крайней мере, такое создается впечатление. Главное, что ее заботит, чтобы окружающие ничего не узнали об изнасиловании. Ваша дочь — очень сильная молодая женщина, весьма целеустремленная и умеющая держать себя в руках.

— Это очень точно, — проговорила Лили, подавшись вперед, — то, что вы сказали об умении себя контролировать и держать в руках. Вообще-то это не в характере Шейны. Она никогда не умела контролировать себя и держать в руках. В поведении она всегда была спонтанной, даже беспорядочной и способной на промахи и заблуждения. А теперь она внезапно стала аккуратной, спокойной и уважительной. Я боюсь, что она подавила в себе свою спонтанность и загнала ее глубоко внутрь, возможно, теперь эти качества проявятся только тогда, когда она станет взрослой.

— Вы сейчас говорите о том, что произошло с вами?

— Думаю, что да, — как-то по-детски сказала Лили. — Моя самая главная забота — это сексуальность моей дочери и то, каким образом она повлияет на формирование ее личности. Она красивая молодая женщина, и я хочу, чтобы ее жизнь была полноценной.

— Возможно, вам стоит рассказать ей, что вы пережили сами. То, что вы только что доверили мне. Дайте ей основу, чтобы она лучше поддалась лечению.

— Я не могу этого сделать. — Лили потупила глаза. Потом она подняла голову и испытующе заглянула в глаза доктору. — И я считаю, что поступить так было бы неправильно. Раньше мир казался ей надежным и незыблемым, а теперь такое чувство у нее прошло. Если я расскажу ей, что пришлось испытать мне, она поймет, что в мире еще больше опасности, зла и угрозы, чем она себе представляет. Она будет обостренно воспринимать их. Ей необходимо поверить в то, что это был случай, случайное происшествие, которое никогда не повторится. Я не хочу, чтобы она думала, что такое в жизни может произойти дважды.