— Мне нравится, как ты это делаешь, — проговорила она, двигая головой в такт его движениям. Потом она откинулась назад, обняла его и прижалась к нему всем телом.

— Тебе придется просить меня об этом, как о милости, — произнес он улыбаясь. — Это моя новая философия. Если я нужен тебе, то тебе придется меня об этом просить.

Рука об руку они прошли к входной двери.

— Просить, вот как? — спросила его Лили, дугой выгнув бровь. — А что будет, если я не стану этого делать?

Улыбка сбежала с его лица. Он оперся о косяк двери и стоял так, пока она спускалась по ступенькам. Сойдя вниз, она оглянулась, чтобы помахать ему рукой на прощание, но его уже не было, дверь была закрыта, а сам он скрылся в доме. Она стояла внизу, глядя на закрытую дверь, обхватив себя руками и ежась на пронизывающем ветру. Послышался резкий звук сирены, где-то далеко внизу, на улицах города.

Если в их отношениях ничего не изменится, сказала она себе, то скоро, в самом деле, очень скоро, двери Ричарда навсегда закроются для нее. Она представила себе, как она, сбивая в кровь кулаки, изо всех сил стучится в его двери и просит впустить ее. А там, внутри, он ритмично двигается на кровати, ублажая какую-то женщину, лишенную лица.

— Брюс! — Знакомый голос доносился откуда-то издалека, он видел себя, маленького, стоящим на кухне и греющим руки у открытой печки перед тем, как выйти на холод и отправиться в школу. Он видел совсем близко розовые щеки матери и чувствовал запах туалетного мыла, исходящий от ее кожи. Мать склонилась над его ногами и завязывала шнурки его ботинок.

— Уже время ленча, я сделаю тебе яичницу с беконом, если ты сейчас встанешь. — Это уже был голос его жены, Шэрон. Она разговаривала с ним, стоя в дверях их маленькой спальни. Он попытался отключиться от действительности, вновь вернуться в свое маленькое сновидение и дождаться, когда мама одарит его длинным нежным поцелуем. Она целовала его каждое утро, провожая в школу. Но сновидение не возвращалось.

Каннингхэм перевернулся на спину, открыл глаза и уставился в потолок. Он каким-то образом ухитрялся спать по утрам, несмотря на хлопанье дверей, спускаемую в туалете воду, рычание кранов, крики и вообще весь тот шум, который поднимали в доме трое его детей, собираясь в школу. В этой ситуации он обычно вставал, шел в туалет с полузакрытыми глазами, а потом возвращался в постель и урывал еще несколько часов сна, после того как дверь наконец захлопывалась и в доме воцарялась долгожданная тишина. Проснувшись окончательно, как был, в белых боксерских трусах, он потащился по узкому коридору на кухню, на запах потрескивающего на сковородке бекона. От этого аромата у него потекли слюнки. Шэрон наверняка знала, что он поднимется, чтобы позавтракать: какие могут быть сюрпризы после двадцати лет совместной жизни?

На ней был надет спортивный костюм цвета морской волны. Таких костюмов у нее четыре. Шэрон держала их в маленьком шкафчике в ванной и надевала там, чтобы не разбудить его звуком открываемой двери, вставая по утрам. Вот уже в течение почти года он не работал в дневную смену, и, хотя по этой причине он почти не видел своих детей, за исключением тех моментов, когда заезжал домой поужинать, или тех дней, когда был свободен от службы, жена не слишком ворчала по этому поводу. Шэрон прошла хорошую школу и была многоопытной женой полицейского, не слишком сильно рассчитывая на то, что Брюс будет отдаваться исполнению родительских обязанностей. Она использовала его как пугало, в чисто дисциплинарных целях. Если в доме надо было навести порядок, достаточно было просто сказать: вот придет отец… Угроза действовала безотказно.

Она вытащила из сковородки бекон, залила туда яйца, поставила перед ним чашку с дымящимся кофе и вернулась к плите. Да, подумал он, костюмчик сидит на ней не слишком-то хорошо, да и вообще, она опять растолстела. Ее задница опять стала такой же ширины, какой была, когда Шэрон рожала последнего сына. Но, когда она поставила перед ним тарелку с яичницей и двумя тостами, намазанными маслом, он посмотрел в ее ласковые карие глаза и милое лицо без всяких сожалений. Случись ему выбирать снова, он бы опять женился на ней — с ее толстой попой и всеми прочими достоинствами.

Она села за стол напротив него.

— Томми нужны деньги, чтобы купить ежегодник. Завтра последний день взноса. Я позволила ему купить его, потому что он у нас уже старшеклассник и ему нужна эта книга. Пора платить страховку за машину, кажется, мы уже просрочили платеж. Стоматолог сказал, что если мы не внесем деньги за лечение Келли, то они не смогут его больше принять. У меня на книжке осталось триста семь долларов, а до зарплаты еще восемь дней.

— У тебя нет в запасе какой-нибудь хорошей новости? — спросил Каннингхэм с набитым яичницей ртом.

— Я беременна, — ответила она, глядя ему прямо в глаза честным и преданным взглядом.

— Да никакая ты не беременная, — сказал он, едва не подавившись куском бекона.

— Нет, беременна, — упрямо повторила она. На ее полном лице не дрогнул ни один мускул.

Каннингхэм уронил вилку на стол и стал лихорадочно соображать, когда они последний раз занимались этим делом. Он не мог припомнить. Он понимал, что это было очень давно, потому что иногда желание становилось просто невыносимым. Он даже несколько раз пытался, впрочем, безуспешно, разбудить ее в два часа ночи, когда возвращался со службы. Он улыбнулся, отодвинул от себя пустую тарелку и допил остатки кофе.

Заложив большие пальцы за пояс боксерских трусов, он втянул живот и напряг бицепсы.

— Иди за мной, — сказал он, покачивая задом из стороны в сторону, как завзятая соблазнительница из эротического шоу, — в спальне я тебе кое-что покажу.

Спортивный костюм был брошен на пол, трусы лежали где-то в ногах. Он прижал ее к себе, ощущая кожей теплую мягкость ее грудей, и, зарывшись носом в складку кожи на ее шее, спросил тихим шепотом:

— Ну, скажи мне правду, ты же совсем не беременна, правда?

— Не-а, — ответила она. — Но зато как это хорошо подействовало на тебя. А?

— Я тебе сейчас покажу одну штуку, которая на самом деле хорошо действует. — Он взял ее за руку и положил ее себе между ног. — Это действует всегда и безотказно.

Во всяком случае, подумал он, это единственная часть его тела, которая и сейчас функционирует точно так же хорошо, как и двадцать лет назад. Именно по этой причине она очень любила, когда он работал в ночную смену.

— Пусть мальчики посмотрят сегодня по телевизору местные новости. Может быть, они увидят там одну знакомую физиономию, — сказал он уходя.

По дороге в следственный отдел Каннингхэм заскочил в архив, зная, что перед тем, как встретиться с телевизионщиками с четвертого канала новостей, ему еще предстоит зайти в кабинет капитана и сделать краткий отчет о проделанной работе. Встреча с телевидением должна была состояться через час. Мелисса сидела на своем обычном месте, низко склонившись над столом. В пепельнице дымилась непременная сигарета.

— Мне что-то захотелось пойти сейчас в буфет и съесть жареный куриный стейк, — солгал он. — Пошли вместе.

Она посмотрела на него, затянулась сигаретой и вместе с дымом выдохнула:

— Ну и жопа же ты, Каннингхэм.

Сказав это, она вернулась к своей работе.

Ее волосы были аккуратно зачесаны назад, косметика наложена очень умело, и с того места, с которого на нее смотрел Каннингхэм, она выглядела пугающе хорошенькой. В таком ракурсе Мелисса была похожа на балерину. Он остановился у ее стола и хлопнул ладонью по его верху.

— У тебя есть для меня что-нибудь, несравненная?

— У меня есть герпес. Хочешь, поделюсь? — ответила она без улыбки, не подняв головы от бумаг.

Через несколько секунд она вытащила из принтера распечатки и понесла их к столу. На ней была надета длинная, до середины икры, многоклинная юбка, схваченная на осиной талии кожаным ремнем. Сквозь тонкую ткань по обе стороны ее впалого, казалось, несуществующего живота выпирали костлявые бедра. Каннингхэм вспомнил упругую щедрую плоть своей жены, которую он с таким удовольствием ощущал под собой сегодня утром, и подумал о том, может ли Мелисса при своих статях вообще заниматься сексом. Ее тело выглядело так, словно оно готово было треснуть и вот-вот надломиться, подобно сухой ветке.