Старый негр медленно развернулся на койке и внимательно посмотрел на него огромными круглыми глазами.

— Парень, у тебя в голове каша. А теперь отойди от меня. Оставь старого Вилли в покое. Мне от тебя ничего не надо. Оставь в покое старого Вилли.

— Ты когда-нибудь трахал белую женщину, Вилли? Тебе когда-нибудь посчастливилось сунуть свой черный член в щель белой женщины? А как насчет рыжих? Ты когда-нибудь имел рыжую веснушчатую женщину с белой, шелковистой, как у ребенка, кожей? Они такие мягкие, Вилли. Их кожа и вправду, как шелк, на котором вышивают разные красивые вещи.

Старый негр наклонил голову, чтобы не ушибиться о верхние нары и поднялся в полный рост. Шесть футов шесть дюймов, если не больше. Он выставил руки вперед, чтобы оттолкнуть от себя латиноамериканца, но это было излишне. Тот, с посеревшим лицом, отпрянул сам.

— Я знаю, что ты делал, парень. Я много слышал об этом. И если бы я был ты, то помалкивал бы в тряпочку. Вилли бывал в большом доме, мальчик. Там не очень любят таких парней, как ты. То, что делал ты, может сделать любой сопляк.

Съежившись, он сидел у стены в нескольких дюймах от открытого вонючего сортира. Одно только упоминание о каторжной тюрьме повергло его в ужас. Он был небольшого роста, тело его было не тренировано и подточено наркотиками и алкоголем. Силы он черпал из беспомощности своих жертв. В пересыльной тюрьме у него были шансы выжить, в каторжной таких шансов у него не было. Он знал, что могло с ним там произойти.

Он сделал несколько шагов к окну и снова выглянул на улицу.

— Это твоя вина, сука, — прошептал он. — Это все твоя вина.

Они сидели под тентом кафе в двух кварталах от бара «Элефант», потягивали черный кофе и понемногу трезвели. Они закусывали кофе чизбургерами и весело смеялись.

Лили распотрошила свой бутерброд и, ковыряясь вилкой в мясе, обнаружила кровь.

— Совсем сырое, — пожаловалась она.

— Пошлите его назад, на кухню, — посоветовал Ричард. — Они добьют животное до конца, пока мы здесь.

— Пожалуй, я просто не стану его есть, — сказала она, одной рукой отодвигая от себя тарелку, а другой придвинув чашку кофе. — Так расскажите мне, что все-таки произошло у вас с судьей Фишером.

— Да ничего особенного, просто я застал маленького ублюдка за понюшкой кокаина. Что я еще могу сказать?

— Но как он набрался духу позвонить Батлеру да еще нажаловаться на вас? Может, Батлер, как-то заинтересован в этом деле?

— Да нет, ни черта он не заинтересован. Он просто позвонил Батлеру, сказал ему, что я псих, вломился в его апартаменты и что он не желает больше видеть меня на расстоянии пушечного выстрела от Верховного Суда.

Он вытер рот салфеткой. В его черных глазах появилось живое и озорное выражение.

— Получилось так, что я вышел в холл и оповестил нескольких встреченных мной людей, что у Фишера маленькое торжество, и если они поторопятся, то им, пожалуй, тоже достанется по паре понюшек первоклассного колумбийского кокаина.

— Ну и что же вы сделали не так? — Лили от души рассмеялась, представив себе эту сцену. — Вы что, хотели его убить? Я всегда думала, что у вас с Батлером прекрасные отношения. Я думала, что он всегда посчитает вас правым. Почему он не восстановил вас в должности?

— О, Батлер прекрасный человек. Он мне всегда полностью доверял. Поверил и на этот раз. Но просто он избрал самый легкий путь. Пошел, так сказать, по пути наименьшего сопротивления. Это его теория: если полетела грязь, то вымажутся все — и правые, и виноватые. Думаю, что он тяжело переживает случившееся. Когда все образуется, он, вероятно, отдаст мне отдел убийств. Может, месяцев через шесть.

Лили отбросила с лица прядь волос. Подошла официантка и протянула чек. Лили взяла его и кинула на стол двадцатку.

— Не представляю, как я буду справляться с новой работой, Рич. Как это выглядит — получаешь дело, а потом доверяешь его расследование другому человеку. Значит, надо на него полностью положиться.

— В этом и состоит искусство руководителя. Если ты не можешь доверять людям или начнешь вникать в каждое дело сама, ты просто свихнешься. Не придирайтесь по мелочам и не будьте нянькой, Лили, иначе вы влипнете в вековой стереотип женщины-начальника.

Лили уставилась в пространство, переваривая его совет.

— Ну все, — сказал он, направляясь к выходу и бросив взгляд на лежавшую на столе двадцатку. — Кстати, счет надо оплатить в кассе.

На улице было прохладно. Он стоял совсем рядом, почти касаясь ее.

— Я провожу вас до машины. Где вы ее поставили?

Мысленно она уже представляла себе, как возвращается домой. Первое, что она видела каждое утро, был задний двор.

— Я оставила машину в центре, — проговорила она, глядя прямо перед собой.

Полгода назад Джон решил самостоятельно переделать дождевальную систему и перекопал весь двор. Он так и не сумел заставить переделанную систему работать, после чего заложил половину двора дерном, а остальную оставил, как есть. Теперь полдвора представляло собой месиво непросыхающей грязи.

— Моя машина стоит возле бара, я подвезу вас, — сказал Ричард. — Не стоит вам идти одной по улице на ночь глядя.

По выходным дням Джон, великий и солнцеподобный, выставлял на улицу шезлонг и, поставив его на покрытую травой часть двора, восседал на нем и делал вид, что покрытой грязью части просто не существует в природе. Она сотни раз говорила ему, что это ее раздражает, что это смешно — он ни разу не сделал даже попытки хоть как-то исправить положение. Она посмотрела на Ричарда и ответила:

— Спасибо.

Ей не хотелось возвращаться домой. Ей надоело принимать решения самой, быть надзирателем, самым сильным человеком в семье. Она хотела просто смеяться и получать удовольствие от жизни, чувствовать себя привлекательной и по-женски желанной. Ей хотелось верить, что день рождения — это действительно повод для праздника.

Они шли молча. Ей надо перебороть себя именно сейчас, в этот момент. Сейчас он пройдет. Она вернется домой и ляжет в постель с Джоном. После многих лет воздержания и обвинений Джона в неверности она впервые захотела, чтобы эти обвинения наконец обрели под собой почву. Человеком, с которым она изменит Джону, мог стать только мужчина, который сейчас молча шел рядом с ней, именно его призывала она в своих фантазиях. Однако он был женат и у нее не было никаких оснований предполагать, что она привлекает его как женщина. Если Джон перестал интересоваться ею как женщиной, то почему она должна воображать, что будет привлекательна для какого-то другого мужчины. Она перестала быть желанной для мужчин. Ей надо просто смириться с этим фактом. Ей нужно примириться со всем, что происходит в ее жизни. Сейчас ей тридцать шесть. Еще несколько лет, и ей стукнет сорок.

Он открыл правую дверцу своей «БМВ» и бросил что-то напоминающее спортивный костюм с переднего сиденья на заднее. Усевшись на место водителя, он вставил ключ в гнездо зажигания и положил руки на колени. Повернулся к ней. Он потянулся к Лили и поцеловал ее, буквально всосав ртом ее губы, его руки погрузились в ее пышные волосы. Его лицо царапало ее нежную кожу однодневной щетиной.

— Поедем ко мне домой, — зашептал он. — Я прошу тебя. Ты нужна мне, я так хочу тебя.

— Но… — сопротивлялась Лили, думая о его жене и сыне-подростке и о том, что ей надо ехать домой; о том, что, страстно желая этого сегодня, она завтра будет горько жалеть о происшедшем. Он опять приник к ней губами, хозяйничая своим языком у нее во рту. Сомкнув руки на ее спине, он тесно прижал ее к себе.

Его тепло буквально затопило ее, она сама еще теснее прижалась к нему, ее плоть трепетала каждым нервным окончанием. Из ее сознания смыло все: работу, Джона, Шейну, ее день рождения, ее детство, ее опасения.

— Пожалуйста, — попросил он, подняв ей подбородок; он заставил ее взглянуть себе прямо в глаза. — У меня никого нет, если тебя тревожит именно это. И никого сегодня не будет.