Беллетризованная история, представленная рассказами, включенными в «Го юй», начинает серию исторических новелл, оформленных в основном в виде поучений, именно с рассказа о Му-ване. Му-ван собрался в поход против цюань-жунов, а его ближайший советник Моу Фу стал его от этого отговаривать. Аргументация, насыщенная конфуцианскими этическими принципами и явно несущая на себе отпечаток более поздней эпохи, отстоявшей от времен Му-вана примерно на полтысячелетия, сводилась к тому, что негоже бряцать оружием. Воздействовать на других следует добродетельным примером, для чего самому следует быть образцом добропорядочности. И тогда люди вокруг, включая далеких варваров, станут тянуться к добродетельному правителю, как то бывало во времена великих мудрых правителей. Начинать же войну против цюань-жунов — значит уповать не на добродетели, а на силу, что не принесет ничего хорошего. В заключение следует краткая сентенция; Му-ван не прислушался к совету, начал поход, но не добился существенных результатов (см. [28, с. 23—25]).
Этот беллетризованный рассказ с явно выраженной дидактической идеей был впоследствии включен Сыма Цянем в его историописание дома Чжоу (см. [86, т. 1, с. 192—195]) практически почти без изменений. Мало того, в него была, по меньшей мере частично, вставлена схема геополитической структуры Поднебесной. Схема представляла собой описание поясов-зон, населенных различными группами подвластного правителю населения с характеристикой тех видов подношений, дани и налогов, которые из них должны были поступать чжоускому правителю. В более развернутом виде аналогичная схема, как известно, представлена в поздней главе «Шуцзина» «Юй гун». Схематическая картина из «Юй гун» весьма своеобразна и глубока по представленным в ней сведениям и идеям. Но как и почему материал из текста, составленного несколькими веками позже, попал, пусть частично, в повествование о Му-ване, непонятно. Тем не менее дело обстоит именно таким образом.
Об этом можно было бы и не упоминать в историческом очерке о событиях начала Чжоу, но необходимо считаться с высокочтимой в Китае традицией. Читатель должен знать, что древние тексты связывают определенные идеи (из упомянутой схемы главы «Юй гун») именно с Му-ваном. Та же традиция, на сей раз литературная, мифологическая, приписывает Му-вану, как уже упоминалось, и поездку на далекий запад к легендарной Сиван-му, в саду которой, по преданию, растут персики бессмертия. Но и это еще не все.
Древнекитайские источники связывают с правлением Му-вана и еще одно весьма важное событие: разработку кодекса наказаний «Люй син». В «Чжушу цзинянь» вкратце отмечен лишь сам этот факт. Зато Сыма Цянь включил в биографию Му-вана изложение соответствующей части главы «Люй син» «Шуцзина». Речь у Сыма Цяня идет о пяти тяжелых (клеймение, отрезание носа, отрубание ног, кастрация, смертная казнь) и пяти легких (не обозначены) видах наказания, применение каждого из которых определяется тяжестью проступка.
В принципе вполне можно предположить, что во времена Му-вана уже применялись описанные Сыма Цянем наказания. Наверное, действовал и принцип соответствия тяжести проступка тому или иному из наказаний. Казалось бы, нет особых оснований отрицать вероятность того, что именно Му-ван позаботился об оформлении кодекса судебных нормативов. Но сомнения все же остаются...
Дело в том, что, как явствует из капитального исследования Г.Крила, концепция пяти наказаний не зафиксирована ни в одном из западночжоуских текстов. В то же время в ряде надписей на бронзе той эпохи приводятся описания судебных казусов. Об определенных писаных нормах права говорится и в раннечжоуской главе «Шуцзина» «Кан гао». Словом, западночжоу-ский Китай был знаком с восходящей к традиции судебной практикой, реализовывавшейся обычно правителями и их чиновниками, но не специальными профессионалами-судьями, о которых не упоминается нигде. Применялись и различного характера наказания (подробней см. [194, с. 161—193]). Но не было такой четкой и явно восходящей к искусственным пятеричным конструкциям схемы, которая зафиксирована в «Люй син» и воспроизведена затем в урезанном виде в «Шицзи». Похоже, что Сыма Цянь, восприняв из «Чжушу цзинянь» сведения о создании при Му-ване некоего кодекса наказаний — что само по себе не более достоверно, чем многие иные сообщения той же отнюдь не отличающейся полной достоверностью хроники, — просто расшифровал эту фразу по-своему, заимствовав материалы главы «Шуцзина», написанной не ранее IV—III вв. до н.э.
Учтя это, вновь обратимся к загадочной фигуре Му-вана. Почему он оказался столь необычным правителем? Или, вернее, почему именно ему приписано столь многое, что есть основания считать необычным, а то и вовсе невероятным? Ведь он явно не был философом, как не могли быть хорошо подготовленными философами и его советники, якобы рассуждавшие на тему о пятеричных схематических конструкциях, будь то геополитические построения, позже зафиксированные в главе «Юй гун», или правовые из главы «Люй син». Упоминания о геополитической схеме и кодексе наказаний — очевидные для специалиста интерполяции. Чем-то в этом роде следует считать и легенду о поездке вана к богине Сиван-му.
Приняв во внимание все сказанное, только что заданные вопросы можно чуть видоизменить: почему именно Му-вану приписаны события и деяния, явно недостоверные или не соответствующие его эпохе, если не выдуманные вообще? Ответа на подобный вопрос у меня нет. Можно лишь констатировать, что Му-ван как личность и как деятель резко выпадает из общего ряда его предшественников и последователей — разумеется, если верить тому, что о нем написано в значительно более поздних, а порой и во многих сомнительных источниках.
Если же отбросить все то, что приписано этому правителю и может быть сочтено сомнительным либо недостоверным вообще или в применении ко временам Му-вана, то прочие его деяния окажутся обычными. Воевал на севере и на юге, как и его предшественники. Постоянно имел дело с правителями уделов, сопровождавших его в этих войнах. Охотился. Любил лошадей и имел великолепный выезд. Строил новые дворцы и башни. Много ездил по стране. Получал подарки, подношения, дань от своих подданных. Словом, правитель как правитель (см. [255, т. 1, Prolegomena, с. 149—151]). Но одно несомненно: он был последним из раннечжоуских правителей, имевших авторитет, влияние, силу. После него те признаки ослабления, которые Сыма Цянь сформулировал применительно к царствованию его отца Чжао-вана, стали уже явственно ощущаться. Наступило время слабых, безликих западночжоуских ванов.
Гун-ван, И1-ван, Сяо-ван, И2-ван (927-858)[23]
За три четверти века, приходящиеся на долю этих четырех правителей, в стране произошло мало заметных изменений. Опираясь на наследие своих предшественников, чжоуские ваны продолжали в меру сил усиливать свое давление на соседей, особенно в южном направлении.
На юге хуай-и были еще более крепко, нежели прежде, привязаны к Чжоу. Из некоторых надписей на бронзе того времени явствует, что в ряд хуайских владений были направлены специальные представители вана, осуществлявшие надзор за ними. Чжоусцы также регулярно посылали туда сборщиков дани. Вассальное владение чжоусцев Цай, расположенное на крайнем юге современной пров. Хэнань, было своего рода аванпостом, базой для контроля над хуай-и (см. [232, с. 142]). Значительную активность проявляли чжоусцы и в районах, расположенных к западу от мест обитания хуай-и. В долину р. Хань с севера через горные гряды были проложены дороги, позволявшие им проникать в земли Сычуани. Вожди расположенных там владений тоже платили дань Чжоу.
