Впоследствии цинами стали именовать владетельных аристократов, которые имели субуделы в рамках разросшегося удела, а дафу — тех, кто своего удела не имел и получал за службу кормление от гуна или цина, а то и просто выдачи из казны, содержание от патрона. Не исключено, что категория да-ши (да-ши-ляо) из рассматриваемых надписей была прототипом этой группы лиц на ступенях формирующейся иерархической лестницы уделов. Иными словами, в лице да-ши-ляо, которые в период Чуныцо стали именоваться просто дафу — если отождествление тех и других справедливо, — мы имеем достаточно многочисленных чиновников и особенно воинов, рыцарей-аристократов, служивших главе удела или находившихся в команде одного из влиятельных сановников-цинов того же удела.

Раскол единой клановой структуры цзун-цзу в рамках небольшого раннечжоуского удела на несколько в пределах укрупнившегося княжества вел к структурному ослаблению разросшегося удела. Клан правителя в нем оказывался уже не единственной силой, но лишь главным среди нескольких влиятельных соперничающих клановых групп, возглавлявшихся сановниками-министрами, наследственными владельцами их субуделов-вотчин. Правда, вплоть до середины VIII в. до н.э. существование такого рода субуделов-вотчин, видимо, официально не признавалось. И существовали они до того времени, похоже, лишь де-факто, но не де-юре. Однако сам принцип сосуществования соперничающих клановых групп и соответственно субуделов (вначале, возможно, лишь временных и условных кормлений, еще не вотчин) уже возник, так что юридическое его оформление было лишь делом времени.

Это время наступило тогда, когда мощь раннечжоуских ванов окончательно ослабла, а западночжоуский Китай рухнул, уступив свое место новой политической структуре, в рамках которой ван был уже только владельцем домена с центром на востоке, в Чэнчжоу-Лои. Но к такому повороту событий влиятельные уделы западночжоуского Китая были уже подготовлены. Сам ход вещей, логика процесса эволюции политической структуры уделов вели именно к этому, т.е. к ослаблению внутренней мощи удела, пусть даже не сразу, а по мере институционализации власти владетельных аристократов-цинов в их владениях внутри уделов.

Почему же удельные правители-гуны, сами возвысившиеся и обретшие независимость от центра, от чжоуского вана именно потому, что стали во главе автономных образований-уделов, и поэтому хорошо знавшие, к чему ведет феодально-удельная децентрализация, шли на создание наследственных вотчин для цинов в рамках собственных уделов? Почему это происходило практически во всех значительных уделах-царствах чжоуского Китая, правители которых, спохватившись, перестали создавать новые владения для цинов уже достаточно поздно, когда для некоторых из них ситуация складывалась настолько неблагоприятно, что становилась критической? Можно, конечно, сослаться на классический афоризм о том, что история никого не учит. Но только ли в этом дело?

Дело в том, что еще в IX, даже в VIII в. дс н.э., спустя два-три века после поражения Шан, когда государство Западное Чжоу уже близилось к своему концу и даже когда оно уже рухнуло, а чжоуский ван перенес столицу на восток, превратившись из некоего всесильного правителя в своего рода первого среди равных в ряду правителей самостоятельных царств, тот механизм централизованной редистрибуции, о котором уже столько было сказано, еще не сложился. И именно в этом была главная причина возникновения субуделов-вотчин в старых укрупнившихся уделах. Разумеется, этот механизм формировался — но в силу обстоятельств и в первую очередь в результате противодействия дезинтеграционных процессов и ослабления власти центра достаточно медленно. А коль скоро так, то не приходится удивляться, что формой вознаграждения для наиболее близких и заслуженных — причем особенно в таких обстоятельствах, когда не пожаловать крупную награду было просто невозможно, — по-прежнему было выделение наследственного удела, вотчины. К этой форме, к слову, на рубеже IX—VIII вв. до н.э., т.е. уже накануне гибели западночжоуского государства, прибегали и сами чжоуские ваны.

Известно, что именно в то время были созданы два новых удела, Шэнь, пожалованное тестю Ю-вана, сподвижнику его отца Сюань-вана, и Чжэн. Известно также, что после перемещения столицы земли, прежде находившиеся в столичной зоне на западе, были опять-таки даны в форме удела тому, кто оказал поддержку Пин-вану в трудные дни переезда на восток и кто после этого стал правителем нового удела — Цинь. То самое Цинь, что спустя пять с лишком веков покончило с Чжоу, было создано на исконных чжоуских землях по повелению Пин-вана в момент, когда все уже отлично знали, что создание новых уделов — путь к дезинтеграции государства.

Упомянутые уделы были последними из тех, что создавались по золе вана. Больше он уже не мог следовать по такому пути по той простой причине, что не имел для этого возможностей. Зато в крупных уделах, превращавшихся в независимые царства, такие возможности были, в чем и состоит одна из важных причин, почему в уделах в VIII и особенно в VII в. до н.э. продолжалась практика создания новых наследственных владений (имеются в виду владения цинов). Практически только в VI в. она себя изжила — и именно этим временем источники датируют появление в широком масштабе новых форм редистрибуции, которую можно было тогда уже считать не только централизованной, но и, что весьма существенно, бюрократизированной и дефеодализировавшейся.

Однако, хотя ростки этих форм фиксируются и до VI в. до н.э., практически не только весь период Западного Чжоу, но и половина следующего исторического периода, Чуньцю (VIII— V вв. до н.э.), прошли под знаком древнекитайского удельного феодализма — формирования его, зрелости и увядания, дефеодализации. Как же выглядели нецентрализованные, феодальные формы редистрибуции, характерные для чжоуского Китая в XI— VII вв. до н.э.?

Для Западного Чжоу источники позволяют вычленить три региона, в которых организация производства, прежде всего сельскохозяйственного, отличалась от других вследствие различий в условиях существования. Соответственно неодинаковыми были и формы редистрибуции. Эти три региона — исконные земли чжоусцев, населенные чжоусцами, т.е. столичная зона Цзунчжоу на западе; населенная преимущественно шанцами, а также и чжоусцами вторая столичная зона Чэнчжоу на востоке; территории уделов.

Об условиях жизни, формах существования, характере производства и взаимоотношений производящих низов с управляющими верхами в источниках сохранилось достаточно много сведений. Скажем, в песне «Ци юэ» («Седьмой месяц») из «Ши-цзина» повествуется, как считают специалисты, о жизни чжоуских земледельцев еще до крушения Шан. Если связать упомянутые в песне эпизоды хозяйственного года (вся ее композиция — перечисление месяцев и соответствующих работ), то возникает достаточно стройная картина: крестьяне пашут, сеют, убирают урожай, выращивают овощи, ухаживают за скотом, заготовляют тутовник для шелковичного червя, ткут и прядут, шьют и готовят пищу, собирают травы и топливо, строят и ремонтируют, заготовляют лед на летний сезон и даже участвуют в охоте. Лучшую часть охотничьей добычи, лучшую ткань и лучшие одежды они предназначают для правителя-гуна. Мужчины после сбора урожая используются в качестве рабочей силы для сооружения его дворца. Лучший кусок жертвенного мяса на ритуальных торжествах в дни праздника урожая тоже предназначается ему. Не приходится говорить и о том, что вся производственная сторона повседневной жизни крестьян протекает под присмотром тянь-цзюня (букв, «господин полей», «хозяин земли»), контролировавшего работу (см. [96, с. 183—187; 154, т. 7, с. 676—691]).