При внуке Бу Ку, Гун Лю, чжоусцы переселились в район р. Вэй и снова занялись земледелием, перейдя к оседлому образу жизни. Окружающие племена тянулись к Гун Лю и с охотой селились на его землях, шли под его власть. С этого момента, повествует Сыма Цянь, начался подъем дома Чжоу. Далее из его текста явствует, что чжоусцы при сыне Гун Лю переместились в Бинь, после чего на протяжении семи-восьми поколений не вполне следовали образу жизни великих предков. Лишь при знаменитом правителе Гу-чэн Дань Фу чжоусцы вернулись к занятиям и образу жизни Хоу-цзи и Гун Лю. Правда, под давлением жунов и ди Дань Фу пришлось покинуть Бинь и разместиться в районе Цишань (тоже в долине р. Вэй). Снова к чжоускому вождю стали тянуться соседи, желавшие жить под его властью. Дань Фу с охотой принимал всех, стал сооружать окруженные стенами города и предместья вокруг них, расселять там увеличивавшихся численно своих подданных. Он создал пять управлений, т.е. положил начало регулярной администрации. «Весь народ восхвалял в песнях» Дань Фу (см. [86, т. 1, с. 179—181]).
Львиная доля информации, сообщенной Сыма Цянем, зафиксирована в поэтической форме в песнях и гимнах «Шицзина». В песне № 245 («Шэн минь» из раздела «Дая») рассказана история о Цзян Юань и Хоу-цзи, в песне № 250 — о Гун Лю, в песне № 270 (раздел «Чжоусун») — о Дань Фу (он же Тай-ван). В песне № 300 (гимны «Лусун» того же раздела) вкратце воспроизведена вся предыстория чжоусцев от Цзян Юань до Вэнь-вана и У-вана, после чего воспет дом Чжоу-гуна в Лу (см. [96, с. 353—355, 364—366, 417, 453—454]). Это означает, что Сыма Цянь в общем-то не отклонялся от традиции, хотя, естественно, не может считаться ответственным за нее: традиция складывалась и история переинтерпретировалась в основном задолго до него.
Обратимся теперь к материалам археологии. Понятие «додинастический период», или «предчжоуская культура», вошло в нее недавно, не ранее 70-х годов XX в. Речь идет прежде всего о нескольких могильниках из Доуцзитая, Чжанцзяпо, Сямэнцуня, Кэшенчжуана и ряда других мест в бассейне Вэй. В большинстве случаев имеются в виду слои, расположенные сразу же поверх слоев шэньсийского Луншаня, т.е. хронологически соответствующие середине II тысячелетия до н.э., а в культурном плане близкие к позднелуншаньским. Специалистами исследован массовый керамический материал из упомянутых местонахождений, прослежены гипотетические культурно-генетические связи и поставлена проблема генезиса Чжоу.
Не вдаваясь в детали и споры, можно сформулировать основные выводы, с которыми так или иначе согласны почти все. В чжоуских слоях явственно прослеживается сильное влияние нетолько шэньсийского Луншаня, но и культуры Цицзя (ганьсуй-ский Луншань), которая некоторыми современными исследователями, как, например, Цзоу Хэном, связывается с этнической общностью цянов. Это те самые многочисленные цяны, о которых применительно к Шан уже упоминалось и к которым, если исходить из иероглифики и некоторых иных косвенных показателей, следует отнести и легендарную мать Хоу-цзи Цзян (Цян) Юань. Кроме того, специалистами ставится вопрос о воздействии поздних пережиточно-яншаоских культур Сыва и Синьдянь (пров. Ганьсу) и культуры Гуаншэ (пров. Шэньси), а также о связи их с местностью Бинь из древних текстов (подробней см. [48, с. 32—35; 232, с. 33—53]).
Большего археология пока что дать не в состоянии. Но в сочетании с приведенными уже письменными свидетельствами кое-что все же проясняется. Прежде всего, археология подтверждает многолинейность процесса генезиса этноса чжоусцев. Одна из линий корнями связана с земледелием, другая ведет на север — в зону степей (вспомним упоминания источника о жунах и ди), что связано с иными занятиями, прежде всего скотоводством. Не исключено, что двусоставность (местные земледельцы и пришлые, мигрировавшие на юг скотоводы) этноса чжоусцев нашла отражение как в подчеркнутой письменными памятниками разнице между родовыми именами Цзян (мать Хоу-цзи) и Цзи (сам он), так и в весьма невнятных историях о том, что вначале чжоусцы были вместе с Хоу-цзи земледельцами, затем вместе с Бу Ку стали обитать в землях жунов и ди, потом вместе с Гун Лю снова оказались в зоне оседлого земледелия, после чего долго опять не были стопроцентными земледельцами, пока не настало время Дань Фу.
В том, что истории подобного рода не более, чем историзованные легенды, сомнений нет (достаточно напомнить, что Хоу-цзи, согласно «Шицзи», жил и при Яо, и при Шуне и даже при Юе, т.е. несколько столетий). Но в историзовандой легенде всегда есть рациональное зерно. И его целесообразней всего искать именно в том, что процесс генезиса чжоусцев включал в себя как важный, быть может ключевой, этап контакт между земледельцами Цзи (фамильный знак отличен от цзи из имени Хоу-цзи, где цзи — просо) и скотоводами Цзян (цяны). Как известно, и впоследствии чжоусцы из рода Цзи (род вана) брали по традиции себе в жены женщин из знатного чжоуского же клана Цзян — об этом немало материалов в «Цзо-чжуань».
К сказанному стоит добавить, что ряд современных исследователей зафиксировали связи между индоевропейскими и древнекитайским языками. И хотя параллелей пока обнаружено сравнительно немного, сам факт несомненен — вопрос лишь в том, как его интерпретировать (см. [17, с. 300—302; 55, с. 77— 79]). И если напомнить, что индоевропейское племя тохаров реально обитало рядом с чжоусцами, в районе современного Синь-цзяна [281], то есть все основания не только согласиться с идеей о многолинейности процесса генезиса чжоусцев, но и связать ее с проблемой генезиса шанского очага цивилизации. Ведь аньянская фаза существования шанцев — тот же рубеж второй и третьей трети II тысячелетия до н.э., когда формировалось и структурировалось протогосударственное образование Чжоу. Как тут не согласиться с идеей Э.Паллиблэнка, согласно которой мало что могло удержать степняков-индоевропейцев «от того, чтобы вторгнуться в Китай и осесть там, принеся с собой технические достижения Ближнего Востока, которые могли заложить основы цивилизации с письменностью, металлургией и т.п.» [281, с. 30]. Иными словами, те самые процессы, которые привели к возникновению основ китайской цивилизации Шан, на ее периферии могли сыграть свою роль в формировании небольшой этнической общности чжоусцев, оказавшейся затем в сфере культурного воздействия шанцев.
Важно оговориться, что чжоусцы существовали именно на периферии гипотетического процесса, итоговым результатом которого было возникновение очага цивилизации в районе Аньяна, восточнее местонахождения чжоусцев. Эта оговорка весьма существенна, поскольку позволяет не удалиться от реалий: чжоусцы не были знакомы ни с металлургией (во всяком случае сколько-нибудь развитой), ни с письменностью, ни с иными элементами аньянской цивилизации — по меньшей мере до того, как вступили в шанцами в тесный контакт.
Вместе с тем генеральный процесс, о котором идет речь, был, видимо, общим и для шанцев, и для чжоусцев, и для иных соседних этнических общностей бассейна Хуанхэ. И похоже на то, что этническая общность чжоусцев, складывавшаяся практически параллельно с этнической общностью аньянских шанцев, была ей близка настолько, насколько могут быть близки друг другу родственные народы. Не исключено, что это сыграло определенную роль в ускорении и активизации процесса заимствования чжоусцами основ шанской культуры.
Необходимо обратить внимание на еще одно существенное обстоятельство: в чжоуских источниках нет сетований на какие-либо языковые трудности в общении с шанцами. Между тем общение было в таком объемном масштабе, что в случае полного непонимания чжоусцами шанского языка оно как-либо дало бы о себе знать. Можно упомянуть в этой связи о том, что о языковой разнице между чжоусцами и жителями южного государства Чу в несколько более позднее время, в середине I тысячелетия до н.э., чжоуские источники говорили вполне определенно.
