— Давай сначала покурим, — предлагает она. — А потом будем спать дальше. Принеси нам сигареты и пепельницу, ладно? Выкурим по штучке.
— Давай лучше спать, — предлагаю я. — Ты посмотри, сколько времени. — Приемник с часами стоит прямо у кровати. И ей, и мне видно, что он показывает три тридцать.
— Да брось ты, — говорит Айрис. — После всего этого мне надо покурить.
Я вылезаю из постели, иду за сигаретами и пепельницей. Мне приходится зайти в комнату с телефоном, но я его не трогаю. Я не хочу даже смотреть на телефон, но все равно смотрю, конечно. Трубка так и лежит на столе рядом.
Я забираюсь обратно в постель и ставлю пепельницу между нами, на одеяло. Раскуриваю сигарету, отдаю жене, потом закуриваю сам.
Она пытается вспомнить, что ей снилось, когда зазвонил телефон.
— Кажется, вот-вот вспомню, но до конца никак не могу. Что-то про… нет, сейчас уже не знаю, про что. То есть, не уверена. Нет, не помню, — наконец говорит она. — Черт бы побрал эту женщину с ее звонком. «Бад», — говорит она. — Врезать бы ей как следует. — Она тушит сигарету и немедленно закуривает другую, выпускает дым и рассеянно обводит глазами комод и занавески на окне. Ее распущенные волосы лежат на плечах. Она стряхивает пепел в пепельницу и останавливает взгляд в изножье кровати, стараясь вспомнить.
Но мне, говоря откровенно, все равно, что ей снилось. Я хочу снова заснуть, вот и все. Я выкуриваю свою сигарету, тушу ее и жду, пока докурит Айрис. Лежу неподвижно и молчу.
Кое в чем Айрис похожа на мою первую жену: ей тоже иногда снятся страшные сны. Ночью она мечется в кровати, а утром просыпается вся в поту, в прилипшей к телу рубашке. Так же как и моя бывшая, она любит рассказывать мне свои сны во всех подробностях и рассуждать потом, что они означают или предвещают. Моя первая жена по ночам скидывала с себя одеяло и вскрикивала во сне, словно ее душили. Однажды ей приснилось что-то особенно жуткое, и она ударила меня кулаком по уху. Я спал крепко, без сновидений, но отмахнулся в темноте и попал ей в лоб. Потом мы завопили: лежали и вопили оба разом. Мы сделали друг другу больно, но главное — здорово перепугались. Мы совершенно не понимали, что случилось, пока я не включил лампу, — только тогда мы во всем разобрались. После мы даже шутили — мол, подрались во сне. Но потом стало происходить так много другого, гораздо более серьезного, что нам захотелось забыть об этой ночи. Мы больше никогда о ней не вспоминали, даже когда старались уязвить друг друга.
Однажды ночью я проснулся и услышал, как Айрис скрипит во сне зубами. Это был такой странный звук — прямо у меня над ухом, из-за него я и проснулся. Я потряс ее за плечо, и она смолкла. Наутро она сказала мне, что ей приснился очень плохой сон, но этим и ограничилась. Я не допрашивал ее насчет подробностей. Если уж честно, я и не рвался узнать, что там было такого плохого, о чем она даже рассказывать не хотела. Когда я сказал ей, что она скрипела зубами во сне, она нахмурилась и ответила, что с этим придется что-то делать. В тот же вечер она принесла домой специальное приспособление под названием «ночной страж» — его полагалось вставлять в рот, когда ложишься спать. Надо же принимать меры, сказала она. Нельзя и дальше скрипеть зубами, так их скоро и вовсе не останется. И она спала с этой штукой во рту с неделю или около того, а потом бросила. Сказала, что она неудобная, и вообще, не очень-то это приятно выглядит со стороны. Кто захочет целовать женщину, если у нее во рту такая штука, сказала она. В этом, пожалуй, был резон.
В другой раз я проснулся, потому что она гладила меня по щеке и называла Эрлом. Я взял ее за руку и сжал ей пальцы. «Что такое? — спросил я. — Что с тобой, милая?» Но вместо ответа она просто отодвинулась назад, вздохнула и снова замерла. На следующее утро, когда я спросил, что ей приснилось этой ночью, она заявила, что не видела никаких снов.
«А кто тогда Эрл? — спросил я. — Кто этот Эрл, с которым ты разговаривала во сне?» Она тогда покраснела и сказала, что не знает ни одного Эрла, да и не знала никогда.
Лампа еще горит, и поскольку я не знаю, о чем еще думать, я думаю о снятой с телефона трубке. Надо бы повесить ее и выдернуть шнур. А после можно будет подумать и о том, чтобы еще поспать.
— Схожу разберусь с телефоном, — говорю я. — А потом давай еще поспим.
Айрис стряхивает пепел и говорит:
— Уж теперь-то не забудь его отключить.
Я снова встаю и иду в другую комнату, открываю дверь и зажигаю свет. Трубка так и лежит на столе. Я подношу ее к уху, рассчитывая услышать ровный гудок. Но я ничего не слышу, даже гудка.
— Алло, — невольно вырывается у меня.
— Бад! Ну наконец-то, — говорит женщина.
Я вешаю трубку, наклоняюсь и выдергиваю шнур из розетки раньше, чем телефон успевает зазвонить опять. Для меня это что-то новенькое. Странная история с этой женщиной и этим ее загадочным Бадом. Я не знаю, как рассказать обо всем Айрис, потому что это приведет только к новым разговорам и обсуждениям. Так что я решаю пока ничего не говорить. Может, расскажу что-нибудь за завтраком.
Вернувшись в спальню, я вижу, что она закурила еще одну сигарету. Еще я вижу, что уже почти четыре утра. Это начинает меня беспокоить. Если сейчас четыре утра, значит, скоро будет пять, потом шесть, потом полседьмого, а потом пора будет вставать на работу. Я ложусь обратно, закрываю глаза и решаю досчитать до шестидесяти, медленно, прежде чем снова сказать что-нибудь насчет лампы.
— Я начинаю вспоминать, — говорит Айрис. — Все понемножку проясняется. Хочешь расскажу, Джек?
Я перестаю считать, открываю глаза, сажусь. В спальне полно дыма. Я тоже закуриваю. Почему бы и нет? Пропади оно все пропадом.
— Мне снилась вечеринка, — говорит она.
— А я где был? — Обычно, не знаю почему, меня не бывает в ее снах. Я на это слегка обижаюсь, но ей не говорю. Мои ноги снова торчат из-под одеяла. Я прячу их, опираюсь на локоть и стряхиваю пепел в пепельницу. — Что, и в этом сне обошлось без меня? Даже если и так, все нормально. — Я сильно затягиваюсь и не сразу выпускаю дым.
— Тебя там не было, милый, — говорит Айрис. — Мне очень жаль, но что поделаешь. Я тебя нигде не видела. Но я по тебе скучала. Честное слово, мне тебя не хватало. Я как будто знала, что ты где-то поблизости, но тебя не было со мной рядом. Знаешь эти приступы тревоги, которые иногда со мной случаются? Если мы идем куда-нибудь в компанию и теряем друг друга, так что я не могу тебя отыскать? Примерно то же. Я думаю, ты был там, но я не могла тебя найти.
— Ладно, рассказывай дальше, — предлагаю я.
Она поправляет одеяло у талии и вокруг ног и тянется за сигаретой. Я подношу ей зажигалку. Затем она продолжает рассказывать о вечеринке, где всех почему-то угощали только пивом.
— Я ведь даже не люблю пиво, — говорит она.
Тем не менее, она выпила довольно много, а когда собралась уходить — возвращаться домой, говорит она, — в подол ее платья вцепилась какая-то маленькая собачка и заставила ее остаться.
Она смеется, и я тоже смеюсь вместе с ней, хотя, взглянув на часы, вижу, что стрелки вот-вот покажут половину пятого.
В ее сне звучала какая-то музыка — играли то ли на пианино, то ли на аккордеоне, не разобрать. Во сне иногда не поймешь, говорит она. Во всяком случае, она смутно помнит, что там маячил ее бывший муж. Может, он подавал пиво, которое наливали из бочонка в пластиковые стаканчики. Ей кажется, что она даже танцевала со своим бывшим.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Это был сон, милый, — отвечает она.
— Все равно, приятного мало: предполагается, что ты проводишь рядом со мной всю ночь, а вместо этого тебе снятся какие-то странные собачки, вечеринки и бывшие мужья. Мне не нравится, что ты с ним танцевала. Что это за ерунда, черт возьми? А если бы я рассказал тебе, что я во сне всю ночь танцевал с Кэрол? Тебе бы понравилось?
— Это же только сон, верно? — говорит она. — Ну не злись. Не буду я больше рассказывать. Не стоит. Теперь я вижу, что зря все это затеяла. — Она медленно прикладывает пальцы к губам — такая у нее манера, когда задумается. По ее лицу видно, как она сосредоточена: на лбу обозначились маленькие морщинки. — Мне жалко, что тебя во сне не было. Но если бы я сказала наоборот, получилось бы, что я соврала, разве не так?
