Энн положила трубку, поговорив со своей сестрой. Пока она искала следующий номер, телефон зазвонил. Она сняла трубку после первого звонка.

— Алле, — сказала она и услышала на заднем плане какое-то жужжанье. — Алле, — повторила она. — Ради бога, кто это? Что вам нужно?

— Ваш Скотти, я его приготовил для вас, — сказал мужской голос. — Вы что, забыли про него?

— Ты, чертов ублюдок! — закричала она в ответ. — Как ты можешь, чертов сукин сын?

— Скотти, — повторил мужчина. — Вы забыли о Скотти? — и бросил трубку.

Ховард услышал крик и, войдя, увидел, что она сидит за столом и рыдает, уронив голову на руки. Он поднял трубку и услышал гудки.

И уже гораздо позже, почти в полночь, когда они переделали множество дел, телефон зазвонил снова.

— Подойди ты, Ховард, — попросила она, — это он, я знаю.

Они сидели за кухонным столом, пили кофе. Рядом с чашкой Ховарда стоял маленький стаканчик с виски. После третьего звонка он снял трубку.

— Алле! Кто это? Алле! Алле!

Звонок оборвался.

— Он положил трубку, — сказал он. — Не назвавшись.

— Это он, — сказала она. — Этот ублюдок. Убила бы его. Подстрелила бы и потом смотрела бы, как он мучается, — сказала она.

— Господи, Энн, — изумился Ховард.

— Ты что-нибудь расслышал? На заднем плане? Шум, механические звуки, жужжание?

— Нет, ничего. Ничего подобного, — сказал он. — Времени было мало. Мне кажется, по радио играла музыка. Да, там работало радио. Больше ничего не было слышно. Ради бога, что тут такое происходит?

Она помотала головой.

— Мне бы только до него добраться!

И вдруг ее осенило. Она поняла, кто это был. Скотти, торт, номер телефона. Она отодвинулась от стола и встала.

— Отвези меня в торговый центр, Ховард, — сказала она.

— Куда-а?

— В торговый центр. Я знаю, кто нам названивает. Я знаю, кто это. Это кондитер, поганый сукин сын, вот кто, Ховард. Я заказала у него торт на день рождения Скотти. Вот кто звонит. Вот у кого есть номер и кто продолжает названивать. Кондитер, этот ублюдок.

Они поехали в торговый центр. Небо было ясное, усыпанное звездами. Было холодно, и они включили печку. Припарковались перед пекарней. Все лавки и магазины были уже закрыты. Только чуть подальше, у кинотеатра, еще стояли машины. Окна пекарни были темны, но когда они заглянули внутрь, то они увидели свет в задней комнате, и крупного человека в фартуке, то входившего в белый, ровный круг света, то выходившего за его границы. Сквозь стекло Энн увидела витрины и маленькие столики со стульями. Она подергала дверь. Постучала в стекло. Но если кондитер и слышал их, он не подал виду. Он не смотрел в их сторону.

Они объехали пекарню и снова припарковались. И снова вышли из машины. Одно окно было освещено, но находилось слишком высоко, и в него они заглянуть не могли. Табличка рядом с задней дверью гласила: «КОНДИТЕРСКАЯ. СПЕЦИАЛЬНЫЕ ЗАКАЗЫ». Энн расслышала тихий звук включенного радио, и какой-то скрип — как будто открывали дверцу духовки? Она постучала в дверь и подождала немного. Потом постучала снова, уже громче. Радио выключили, и послышался скрежет, такой, будто выдвигают и задвигают ящик.

Наконец, кто-то отпер и открыл дверь. Кондитер, он стоял на свету и смотрел на них.

— Я не работаю, — сказал он. — Что вам нужно в такое время? Уже полночь. Пьяные вы что ли?

Она вошла в полосу света, падавшего из распахнутой двери. Он прищурился, опустив тяжелые веки, — узнал ее.

— Ах это вы…

— Да я, — сказала она. — Мать Скотти. А это его отец. Можно нам войти?

Кондитер сказал:

— Сейчас я занят. Мне нужно работать.

Она уже все равно стояла в дверном проеме. Ховард вошел за ней. Кондитер отступил.

— Здесь пахнет, как в булочной. Правда ведь, Ховард, совсем как в булочной?

— Что вам нужно? — спросил кондитер. — Может быть, вы хотите ваш торт? Точно, вы решили забрать его. Вы же заказывали торт, верно?

— Вы слишком умны для кондитера, — сказала она. — Ховард, вот мужчина, который нам звонит. — Она сжала кулаки. Она уставилась на него яростным взглядом. В душе ее пылал жгучий гнев, благодаря которому она почувствовала себя великаншей, ростом с обоих этих мужчин.

— Подождите минуточку, — снова заговорил кондитер. — Вы хотите забрать ваш торт трехдневной давности? Правильно? Я не хочу спорить с вами, леди. Вон он, стоит на полке, черствеет. Я отдам вам его за полцены. Нет, я отдам вам его даром. Вам он нужен? Берите! Мне он не пригодится, никому уже не пригодится. Я потратил на этот торт свое время и деньги. Если вам он нужен — хорошо, нет — тоже хорошо. Я пошел, меня ждет работа.

Он смотрел на них, с трудом сдерживаясь.

— Новые заказы, — сказала она. Она знала, что владеет собой и тем чувством, что в ней поднималось. Она была спокойна.

— Леди, я работаю шестнадцать часов в сутки, чтобы заработать себе на жизнь. — Он вытер руки о фартук. — Я пропадаю здесь днем и ночью, пытаясь свести концы с концами.

На лице Энн появилось такое выражение, которое заставило его отступить и снова сказать:

— Минуточку.

Он подошел к стойке, взял в правую руку скалку и стал постукивать ею ладонь левой.

— Так вы берете торт или нет? Мне нужно идти работать. У нас, пекарей, ночная работа, — повторил он.

У него злые, подлые глазки, заплывшие жиром, подумала она, дряблые щеки, заросшие щетиной. И толстый загривок.

— Я знаю, что кондитеры работают по ночам, — сказала Энн. — Еще они звонят по ночам. Ты, ублюдок, — добавила она.

Кондитер продолжал постукивать скалкой по руке. Он посмотрел на Ховарда.

— Вы бы поосторожнее, — сказал он ему.

— У меня умер сын, — спокойно произнесла Энн, с холодной обреченностью. — Его сбила машина в понедельник утром. Мы были с ним, пока он не умер. Но, конечно же, вы не могли этого знать, никто от вас этого и не ждал. Кондитеры не могут знать все, правда же, господин Кондитер? Но он умер. Он умер, ты, ублюдок!

Гнев отступил так же внезапно, как и обрушился на нее, уступив место другому — оглушающему чувству отвращения. Она навалилась на деревянный стол, засыпанный мукой, закрыла лицо руками и заплакала, ее плечи затряслись.

— Это несправедливо, — пробормотала она. — Несправедливо, несправедливо.

Ховард обнял ее за талию и посмотрел на кондитера.

— Как вам не стыдно, — сказал он ему. — Стыдитесь!

Кондитер положил скалку обратно на стойку. Он развязал фартук и тоже бросил его на стойку. Посмотрел на посетителей и медленно покачал головой. Он вытащил стул из-под столика, на котором лежали карточки и бланки, калькулятор и телефонный справочник.

— Пожалуйста, сядьте, — сказал он. — Минутку, вот вам стул, — сказал он Ховарду. — Пожалуйста, сядьте.

Он прошел в переднюю часть магазинчика и вернулся с двумя маленькими коваными стульями.

— Пожалуйста, садитесь, ребята.

Энн вытерла глаза и посмотрела на кондитера.

— Я хотела убить тебя, — сказала она. — Я хотела, чтобы ты умер.

Кондитер расчистил для них место за столом. Он отодвинул в сторону калькулятор, бумагу для записей и квитанции. А телефонный справочник спихнул на пол, тот с глухим стуком упал. Ховард и Энн сели и придвинули стулья к столу. Кондитер тоже сел.

— Позвольте мне выразить вам свое соболезнование, — сказал кондитер, ставя локти на стол. — Один Бог знает, как я вам сочувствую. Послушайте, я простой пекарь. Я не могу претендовать на что-то большее. Может быть, когда-то, много лет назад, я был другим человеком. Я забыл, я точно не знаю. Но если и был, то сейчас уже перестал им быть. Сейчас я просто пекарь. Это не извиняет того, что я сделал, я знаю. Но я ужасно сожалею. Мне жаль вашего сына, и что я вот так вас донимал, — сказал кондитер.

Он вытянул руки на столе и перевернул их ладонями вверх.

— У меня у самого нет детей, поэтому я могу только представить, что вы, должно быть, чувствуете. И о чем тут вообще можно говорить? Только выразить сожаление. Простите меня, если сможете. Я не могу сказать, что я злобный человек. Вы так меня называли по телефону. Нет, я не злобный. Поймите же — все это оттого, что я, кажется, больше не знаю, как себя вести. Пожалуйста, простите меня, ну, если, конечно, сможете.