«Залили глаза, сволочи, — с неприязнью подумал милиционер. — Совсем обнаглели, гады! Взять бы их да в обезьянник[19] запереть!»

Исполнить таковое намерение старшина не успел, несмотря на то что мужичонка разразился нецензурной бранью уже непосредственно в адрес самого милиционера, его коллег, начальства и даже руководства МВД. Из дверей отделения торопливо вышли несколько работников милиции в касках, бронежилетах и с автоматами в руках. Все они поспешили к «уазику».

— А тебе, Муслимов, особое приглашение нужно? — с казенным раздражением в тоне крикнул один из милиционеров, обращаясь к старшине.

— Да тут, Николай Петрович, вон… — начал было он, но начальник оборвал его:

— Быстро, на Средне-Тишинском какой-то шизик заперся в квартире, жену и детей угрожает убить, садись давай!

«Уазик» уехал. Мужичонка, поняв, что ему не поверили, и осознав, что остался один на один с опасным преступником, с убийцей, кинулся было бежать, но теперь уже Илья схватил его за руку.

Некоторое время ушло на то, чтобы успокоить мужчину, убедив его в том, что он обознался, еще какое-то на то, чтобы отправиться выпивать вдвоем, плюнув на тетку с ее стольником. Поступить подобным образом предложил Илья, сказав, что у него с собой есть, и похлопал себя по животу, где за поясом джинсов якобы находилась бутылка.

Иванов немножко позабавился — у мужичка сделалась такая чудная физиономия, когда в руках у предполагаемого собутыльника вместо бутылки оказался револьвер. Но долго возиться с несостоявшимся помощником органов правопорядка Илья не мог. Истратив на него последний патрон, он отправился в третью и последнюю школу, в которой и получил искомый адрес.

Жаждавшие крови владелец и пассажир побитого джипа едва не нагнали «семерку» возле Банного переулка. Пришлось отделаться от машины и прикинуться добропорядочными пешеходами. Спустя пять минут Богданов и его спутница уже спускались в глубокое чрево станции метро «проспект Мира».

Сделавшись «безлошадным», майор не стал человечнее, инстинкт зверя, пробужденный в нем обстоятельствами, рвался наружу. По счастью, Валентин оказался достаточно умен для того, чтобы осознавать это и не кидаться из крайности в крайность — сначала бить, а потом каяться в содеянном.

«Со мной происходит нечто подобное, что и с Сашкой в прошлом году, — подумал Богданов. — Я, как и он, — зверь, только пока еще в облике человека, зверь, которого загоняют псари. Для кого?.. Для того, для кого идет по следу кровавая ищейка — аз воздающий. — Ему вспомнился труп старика с перегрызенным запястьем правой руки, все еще сжимавшей пистолет, с вырванным зубами хищника горлом.

Оборотень убил всех, но стал жертвой… настоящих оборотней, которых — майор не раз думал об этом — оставил напоследок, как бы для эффектного завершения пьесы — яркого финала. Генерал Орехов, в молодости знавший Оборотня, говорил как-то Валентину, что тот не считал себя исполнителем заданий, он претендовал на большее — звание творца смерти…

История повторялась: неуловимый убийца, исполнявший танец Маккоя, усеивал свой путь трупами, находя удовольствие как в самих убийствах, так и в безнаказанности.

На марш-бросок от станции метро до улицы Красина ушло меньше десяти минут. Зинаида едва поспевала за Валентином и не задавала уже никаких вопросов. Не встретив во дворе ни единой души, майор поднялся на площадку и принялся яростно звонить в квартиру. Как он и ожидал, одна из соседних дверей отворилась и высунувшийся из нее старичок после обмена вопросами посоветовал:

— Они вроде уехали, с вещами выходили, а вы вот что, вы к Нюре сходите.

Последнюю удалось застать дома, женщина оказалась довольно словоохотливой, но, видимо, в связи с убийством, произошедшим по соседству, не в достаточной степени откровенной. Город, в который направилась Калачева с сыном и с «ее новым», тетя Нюра назвала, а на вопрос, не знает ли она адреса бабушки Ирины, спросила:

— А вам на что?

Богданов достал «корочку». Документ произвел на женщину такое впечатление, будто беседа происходила, скажем, в восемьдесят третьем, а не в девяносто шестом году. Тетя Нюра перепугалась так, словно хранила в квартире, по меньшей мере, полтонны марихуаны и ведро героина.

— Щас, щас, — запричитала она, — щас, това… гражданин май… начальник. Адреса не знаю, ей-

Богу, ну к чему мне? А телефончик Ира оставила, щас принесу, а адреса, ну, правда, ну к чему мне? А телефончик… — она вернулась буквально через пол-минуты, — вот телефончик, а адрес мне ни к чему, сами вы посудите!.. А что такого Ирочка-то… А, ну ясно, — затрясла она головой, поймав хмурый взгляд Валентина. — Ясно, нельзя говорить, понятно, понятно.

— Можете не беспокоиться, — заверил тетю Нюру Богданов. — Ничего страшного, просто формальности.

— Да они и не доехали еще, поди…

— Это нам известно, — веско произнес майор. Сделав шаг к лестнице, он помедлил: — И вот что, если будут приходить и спрашивать…

— Позвонить вам?

— Не надо, — обронил майор голосом из самых страшных шпионских фильмов своего детства, звучало это так, точно каждый из звуков, произнесенных им, весил по полпуда.

— А-а-а… — понимающе закивала тетя Нюра.

— Если спросят, скажите — ничего не знаю, уехали, а куда — не сказали, когда вернутся, вы тоже не знаете, все.

— Есть! — ответила женщина.

— Никому ни слова, — напомнил Богданов. — Про меня, естественно, тоже.

— Нема как рыба…

Майор удалился не прощаясь, только Зина бросила на прощание короткое «досв-дань».

Валентин, подумав о том, что напуганная его удостоверением тетя Нюра точно так же расколется, если решительного вида мужчины сунут ей в нос подобную «корочку», решил поспешить.

Выйдя на Тверскую, он стал голосовать. Везти его в Кашин и даже до Твери за сто долларов не соглашался никто, а один парень на «девятке» предложил:

— Ты на Ленинградский езжай, там до Твери автобус ходит, быстро и всего стольник «деревянных».

Появляться на Ленинградском вокзале Валентину по известным причинам не хотелось.

«Следующего, наверное, придется просто выкинуть из машины, — мрачно заключил Богданов. — А если мне кто-нибудь еще что-нибудь посоветует, то и убить!»

Но тут, видимо почувствовав его настроение, вмешалась подруга:

— Давай я поймаю? Хочешь? Кстати, милиционер там, на вокзале, ко мне подходил. Я ему сказала, как ты велел, протянула полтинник, а он сказал, что сам даст мне два, если я ему свой телефончик оставлю. Я ему рабочий записала.

— И дал?.. Чего-чего? Два полтинника?

— Нет, но и штраф не взял, — Зинаида протянула майору купюру.

— Оставь себе.

Понимая, что в таком случае придется тащить девушку с собой, по крайней мере, до Твери, майор, не видя иного выхода вообще попасть туда, вынужден был согласиться.

— Ты к киоску отойди и купи мне «фанты» и шоколадку, самую вкусную, — не терпящим возражения тоном заявила Зина, уверенная в успехе.

И точно, не успел Валентин расплатиться, как услышал звук остановившейся машины. Он обернулся, Зинаида уже садилась в салон иномарки. Богданов спикировал на «пойманный» подругой «полонез», как ястреб на лису, и через секунду, широко улыбаясь, произнес, обращаясь к ошалевшему от счастья водителю:

— Здрассь…

— Ваше задание выполнено, товарищ майор, — раздалось с заднего сиденья.

Машина тронулась.

— На сколько договорились, младший лейтенант? — не оборачиваясь бросил через плечо Валентин.

— На сто.

Богданов извлек из бумажника последний «зеленый» стольник и протянул водителю, чтобы не передумал. Поборов желание взять купюру, владелец «ауди» проговорил:

— Рублями.

Майор протянул ему две пятидесятитысячных банкноты. Косо зыркнув на них, водитель махнул рукой:

— Оставь!

До Твери доехали быстро и в полном молчании.