– Тебе безразлично, красива вещь или нет, лишь бы от нее несло деньгами.

Виолетта поднялась, быстро, но грациозно.

– Ну и что, если я люблю роскошь? – В ее негромком голосе зазвучали резкие нотки. – Если бы ты родилась со вкусом к хорошим вещам и имела бы лишь те деньги, что зарабатываешь тяжким трудом, то испытывала бы те же чувства! – Длинной, умелой рукой она с презрением провела по своему платью. – Я даже одежду себе шью сама! А хочу… хочу носить парижские модели, хорошие меха, хочу каждую неделю делать прическу у Юджина и… да, хочу иметь все те замечательные вещи, ради которых стоит жить!

– Не надо из-за этого так шуметь, – посоветовала совершенно нерастроганная Антония. – У тебя все это будет, если Кеннет получит наследство.

– Конечно, получу, – раздраженно сказал Кеннет. – Тони, готовь побыстрее выпивку!

Она внезапно снова отставила бутылку джина в сторону.

– Не могу. Давай сам. Я вдруг вспомнила, что должна была встретиться с Рудольфом за ленчем. Надо позвонить ему.

Она сняла телефонную трубку и стала набирать номер.

– Не знаешь, он мне звонил?

– Не знаю. Вряд ли. Сколько джина ты наливаешь?

– Много… Алло, это квартира мистера Мезурье? Рудольф, это ты? Послушай, я очень сожалею по поводу ленча. Ты долго ждал? Но тут не моя вина. Право, не моя.

На другом конце провода возникла пауза. Потом мужской голос, тонкий, слегка гнусавый, неуверенно ответил:

– Тони, это ты? Я не все разобрал – было плохо слышно. Что ты сказала?

– Ленч! – четко произнесла Антония.

– Ленч? О господи! Совсем забыл! Извини! Как же я мог… Ума не приложу…

– Ты там не был? – спросила Антония.

Снова пауза.

– Тони, дорогая, очень плохо слышно. Не могу разобрать ни слова.

– Стукни по трубке. Ты забыл о ленче?

– Дорогая, простишь ли ты меня? – послышался умоляющий голос.

– Да, – ответила Антония. – Я тоже забыла. Поэтому и звоню. Я была у Арнольда в Эшли-Грин и…

– В Эшли-Грин?

– Да, почему это тебя так пугает?

– Не пугает, но что заставило тебя туда ехать?

– Не могу сказать по телефону. Приезжай сюда. И привези какой-нибудь еды; здесь почти ничего нет.

– Тони, я не могу понять, зачем ты поехала в Эшли-Грин. Что-нибудь стряслось? То есть…

– Да. Арнольд убит.

Опять пауза.

– Убит? – повторил Рудольф. – Господи! Ты имеешь в виду – умышленно?

– Конечно. Захвати холодного мяса или чего-нибудь еще и приезжай ужинать. Будет шампанское.

– Шам… О, прекрасно. Я хочу сказать – большое спасибо. Сейчас приеду, – сказал Рудольф Мезурье.

– Насколько я понял, – заметил Кеннет, профессионально сбивая коктейли, – твой жених едет сюда. Он будет дружелюбным?

– Надеюсь, – беспечно ответила Тони. – Рудольф просто не выносил Арнольда.

В квартире Верекеров гостиную заменяла большая студия. Ужин накрыли на конце черного дубового стола, предварительно убрав оттуда хлыст для собак, два тюбика краски, газету «Обсервер» (открытую на странице с кроссвордом, составленным человеком, взявшим псевдоним Торквемада), словарь Чеймберса, атлас газеты «Таймс», том Шекспира и оксфордский сборник стихотворений. Пока Мергатройд ходила на кухню и обратно со стаканами и тарелками, Кеннет бросил последний взгляд на недорешенный кроссворд и по обыкновению заявил на свой неизменный манер, что будь он проклят, если возьмется еще хоть за один. Рудольф Мезурье, приехавший с телятиной, мясным пирогом и половиной ковриги хлеба, сказал, что знает человека, который решил весь кроссворд за двадцать минут. Виолетта, старательно пудрясь перед венецианским зеркалом, сказала, что для решения таких кроссвордов нужно иметь разум Торквемады.

– Откуда взялись эти бутылки? – спросила Мергатройд, потрясенная видом роскошных золотистых горлышек.

– Остались от вечеринки у Фрэнка Кру на прошлой неделе, – объяснил Кеннет.

Мергатройд громко фыркнула и с громким стуком поставила блюдо на стол.

– Надо же, – сказала она. – Можно подумать, что это уже поминки.

Гости почувствовали себя скованно. Виолетта поджала красивые губки и откашлялась. Рудольф Мезурье поправил галстук и робко произнес:

– Ужасная история с мистером Верекером. Это кажется просто невероятным.

Виолетта грациозно повернулась и одарила его медленной, обаятельной улыбкой.

– Да, кажется, правда ведь? Я его не знала, но мне жутко об этом думать. Не думаю, что Тони и Кен полностью это осознали.

– Не думаешь, моя милая? – насмешливо произнес Кеннет.

– Кеннет, как бы ты ни относился к бедному мистеру Верекеру, когда он был жив, думаю, ты мог бы по крайней мере притвориться опечаленным.

– Это бессмысленно, – сказала Антония, доставая маслины из высокой банки. – Принимай нас, Виолетта, такими, какие мы есть. Кеннета не отучишь говорить то, что придет ему в голову.

– Не думаю, что это хороший план, – холодно ответила Виолетта.

– Это только из-за его слов, что твоя зеленая шляпка похожа на курицу в обмороке. К тому же это не план: это диагноз. Маслину, Рудольф?

– Спасибо. – Мезурье отошел в дальний конец комнаты и присел на угол обеденного стола. Взяв маслину с конца штыка, которым девушка добывала их из банки, он вполголоса спросил: – Как это произошло? Почему ты там оказалась? Я никак не могу понять.

Она твердо выдержала его взгляд.

– Из-за нас с тобой. Я написала ему, что мы хотим пожениться, решив, что он будет рад и, возможно, сделает нам щедрый подарок.

– Да, я знаю. Жаль, что сначала ты не посоветовалась со мной. Я не представлял…

– Почему? – перебила его Антония. – Передумал?

– Нет-нет! Что ты! Дорогая, я без ума от тебя, но сейчас не время. Ты знаешь, я на мели, и такой человек, как Верекер, сразу бы пришел к мысли, что мне нужны твои деньги.

– Никаких денег у меня нет. Нельзя назвать деньгами пять сотен в год. К тому же в этом году несколько фирм не платят дивидендов, так что я почти нищая.

– Да, но у него-то деньги были. В общем, я жалею, что ты так поступила, потому что это ставит меня в неловкое положение. Надеюсь, не очень неловкое, но непременно выяснится, что мы повздорили в тот день, когда он был убит.

Антония посмотрела в другой конец студии на другую пару. Они как будто были поглощены ссорой. И она спросила без обиняков:

– Откуда ты знаешь, когда он был убит?

В темно-синих глазах Рудольфа, окаймленных черными ресницами, появилось испуганное выражение.

– Я… разве ты мне об этом не говорила?

– Нет, – отрезала Антония.

Он издал неуверенный смешок.

– Но ты сказала. По телефону. Ты забыла. И все же мое положение, ты же понимаешь, не так ли? Конечно, в сущности, это не важно, но у полицейских непременно возникнут подозрения, а оказаться замешанным в чем-то мне бы не хотелось – в моем положении нужно быть осмотрительным.

– Не беспокойся, – сказала Антония. – Это меня подозревают полицейские. Я там была.

– Тони, я тебя не понимаю. Почему ты там была? Что привело тебя туда? Месяцами не разговаривала с Верекером, а потом вдруг понеслась в коттедж «Риверсайд» на выходные – никакого смысла тут я не вижу.

– Смысл есть. В субботу утром Арнольд отправил мне из конторы отвратительное письмо, которое я в тот же день получила. И поехала поговорить с ним по этому поводу.

– Ах, моя дорогая! – сказал Мезурье, благодарно пожимая ей руку. – Можешь не рассказывать. Он написал обо мне что-то клеветническое. Могу представить! Только не нужно было делать этого, милая. Я могу сам за себя постоять.

– Да, наверное, можешь, – ответила Антония, – но все равно я не хотела позволять Арнольду распускать о тебе ложь.

– Дорогая! Что он тебе сказал?

– Он мне ничего не сказал, потому что мы не виделись. Написал несколько страниц чуши о том, что очень скоро пойму, за какого подлеца собираюсь замуж, что ты негодяй, вор и все такое прочее.

– Черт возьми, он был свиньей! – воскликнул Мезурье, покраснев. – Само собой, понимал, что через год не сможет воспрепятствовать нашему браку, поэтому пытался очернить меня перед тобой. Письмо у тебя?