– Честно говоря, я и не ставил себе такой цели, – признался он. – Что бы я ни думал о Кеннете, я убежден: его сестра не имеет к убийству никакого отношения.

– Меня это нисколько не удивляет, – сухо сказал Ханнасайд. – Более того, я очень надеюсь, что вы правы, – ради вас обоих.

Джайлс молча протянул ему стакан. На его загорелом лице появился легкий румянец, и суперинтендант, пожалев о своих словах, неожиданно резко сменил тему:

– И все-таки почему – возможно, это самый важный вопрос – тело поместили в колодки?

Джайлс Каррингтон опустил уже поднесенный ко рту стакан и, удивленно нахмурясь, посмотрел на суперинтенданта.

– Да, конечно, важный, – сказал он. – К сожалению, я о нем не задумывался. Интересно, означает ли это что-нибудь?

– Думаю, да, – ответил суперинтендант. – В прошлом Верекера есть некое темное, связанное с колодками событие. В нем-то и кроется причина поместить в них труп.

– Если только это не странный юмор убийцы, – вставил Джайлс, не успев сдержаться.

Две пары глаз встретились: ясные глаза Джайлса Каррингтона не выражали ничего, в глазах суперинтенданта сквозило удивленное понимание.

– Верно, – констатировал Ханнасайд. – Я уже думал об этом. И теперь буду полностью откровенен. Я легко могу представить, что юный Верекер склонен к такого рода юмору.

С минуту Джайлс курил молча. Потом заговорил:

– Нет. Сейчас я говорю как человек, который – в какой-то мере – знает Кеннета Верекера. Для вас это может оказаться полезным. Кеннет не поместил бы в колодки тело единокровного брата ради бессмысленной грубой шутки. Если это сделал он, то по какой-то основательной, возможно, загадочной причине. Я искренне так считаю.

Суперинтендант кивнул:

– Хорошо. Но вы признаете, что допускаете наличие обстоятельств, при которых он мог это сделать.

– Да, допускаю. Но вы считаете, что тело поместили в колодки после наступления смерти.

– Такой вариант представляется наиболее вероятным.

– Крови на траве возле колодок не обнаружено, – напомнил Джайлс.

– Наружное кровотечение было очень слабым, следы борьбы отсутствуют, – ответил Ханнасайд. – Так что если вы склоняетесь к версии, что Верекер был убит после того, как его ноги оказались в колодках, то должны исходить из предположения, что он сел туда добровольно. Время – между одиннадцатью вечера и двумя часами ночи. Из медицинского заключения нам известно, что Верекер не был пьян. Возможно ли такое, что он решил в этот поздний час испытать, каково это сидеть в колодках, – хотя мог сделать это в любой день, когда бывал в деревне?

– Согласен, не очень правдоподобно, – признал Джайлс. – Хотя представляю ситуацию, когда такое может быть вероятно.

– И я могу, – согласился Ханнасайд. – Если он ехал в веселой компании, скажем, после спектакля, и все были в приподнятом настроении. Или даже если он находился в обществе одного лица, предположительно женщины. Мы знаем, что по пути в деревню у него случился прокол ската. Предположим, это произошло в Эшли-Грин. Сменив колесо, он сел полюбоваться лунным светом, или охладиться, или по любой другой причине. Я могу допустить, что ему захотелось сунуть ноги в колодки, но не представляю, чтобы женщина тут же ударила его ножом. Это не могла быть мисс Верекер, хотя она вызывает у меня серьезное недоверие, я охотно верю, что она была в отвратительных отношениях с единокровным братом и не села бы с ним в машину. Но тогда это была какая-то другая женщина не особенно строгих нравов, ехавшая с ним провести выходные в коттедже?

– Вероятно, – согласился Джайлс. – Я понимаю, к чему вы клоните, хотя, признаюсь, не могу предложить объяснение.

– Конечно, понимаете. Что могло побудить такую женщину убить его? Вы видели нож. Это какой-то причудливый кинжал – вероятно, испанский или южноамериканский. Такие вещи обычно при себе не носят. Это доказывает, что убийство было преднамеренным.

– Какая-то женщина, имевшая на него зуб, – предположил Джайлс.

– Наверное, очень большой зуб, – ответил Ханнасайд. – Более того, такой, которому Верекер не придавал особого значения. Если он причинил женщине такое зло, что дал ей мотив для преднамеренного убийства, допускаете вы, что он, ничего не подозревая, поставил себя по ее просьбе в беспомощное положение?

– Нет. Он по натуре был довольно подозрителен, – ответил Джайлс. – И отдавая должное недоброму человеку, должен сказать – не думаю, что он причинил бы женщине серьезное зло. Он был распутным, но любезным и щедрым со своими любовницами.

– У меня создалось такое же впечатление, – сказал Ханнасайд. – Я не исключаю в данном случае присутствие неизвестной женщины – но, знаете ли, наше управление не бездельничало, и пока что мы не нашли ни одной дамы, имевшей хоть какой-то мотив для убийства Верекера. Не скрою, мы проверяли нескольких. Тот неопрятный незнакомец, которого нам описывал дворецкий, навел меня на мысль, что, возможно, какая-то женщина забеременела, потому что этот странный визит отдает шантажом. Но я не обнаружил ничего подобного. Наоборот, Верекер как будто был вполне порядочным, и его женщины могли о себе позаботиться.

Джайлс сел на подлокотник кресла.

– Да, надо полагать, могли. Арнольд был не дурак. И я готов признать – вы представили убедительные доказательства того, что убийство вряд ли было совершено, когда Арнольд уже сидел в колодках. Но давайте взглянем на другую сторону картины. Вы можете допустить, что убийца, заколов человека, перенес труп к колодкам – самому заметному месту, какое могло прийти ему на ум, – и старательно усадил его там в естественном положении, что, по-моему, должно быть не только ужасной, но и трудной задачей? Для мисс Верекер она непосильная, для Мезурье – слишком жуткая, для Кеннета – слишком бессмысленная.

– Может, и не бессмысленная, – с этими словами Ханнасайд взглянул на часы и поднялся. – Это я должен постараться выяснить – помимо всего прочего. Кстати, мы пытались найти записи Верекера, которые у него были при себе в день смерти. Помните, мы обнаружили корешок чека на сто фунтов, выписанного им на себя, и только тридцать фунтов у него в кармане? Так вот, из тех семидесяти обнаружена пока только десятифунтовая кредитка, которой некий человек в синем костюме расплачивался с официантом за ужин в «Трокадеро грилл» в субботу вечером. Костюм мог быть темно-серым, и лица того джентльмена официант не припоминает, потому что тем вечером там обедало много людей. Нельзя сказать, что полицейские получают много помощи! Послушайте, мне надо идти! Большое спасибо за самые приятные часы, какие пока что провел, работая над этим делом.

Джайлс засмеялся:

– Надеюсь, они окажутся полезными.

– Может быть, – сказал Ханнасайд. – Всегда имеет смысл знать иную точку зрения.

Мистер Чарлз Каррингтон, узнав на следующий день от сына об этом визите, прекратил поиски карандаша, который, как он точно помнил, положил на стол пять минут назад и воскликнул:

– Нелепость! Ты не можешь быть одновременно и дичью, и охотником. Всегда остро отточенный карандаш – ты, наверное, сотни раз видел его у меня! Значит, суперинтендант Ханнасайд не знает, что думать об этих невоспитанных Верекерах! Теперь мне начинает казаться, что этот парень и меня сбил с толку. В нем есть нечто такое, о чем я не догадывался. Черт возьми, не мог же этот карандаш уйти!

Кеннет, узнав о визите Ханнасайда, громко подтвердил вердикт своего дяди, добавив, что если здесь какой-то обман, то ему следует немедленно сменить адвоката. Когда Джайлс объяснил ему всю утопичность этого намерения, он забыл о жалобе и заговорил о своих достоинствах как клиента. Кеннет пребывал в скверном настроении, и неблагоразумное замечание кузена, что он не замечал этих хваленых достоинств, подвигло его на громогласное изложение своего дела. Он расхаживал по студии, глаза его горели, на губах играла улыбка – Антония называла ее улыбкой эльфа, – и вызывал у кузена смешанное с тревогой восхищение изобретательностью, с которой описывал всевозможные фантастические способы, какими мог, будь у него такое желание, убить единокровного брата.