– О нет! – саркастично ответила Антония. – Я взяла нож, всадила его в Арнольда, а потом пошла и провела ночь в его доме исключительно с той целью, чтобы вы поняли: я убийца. К тому же я сказала вашему тупому полицейскому, что у меня на юбке были пятна крови. – Она умолкла, ее злобная насмешливость мгновенно улетучилась. – А это не так глупо, как кажется. Теперь думаю, что если бы я убила Арнольда, это был бы хороший план. Даже блестящий. Никакие присяжные не поверили бы, что у меня хватило глупости оставаться возле места преступления и демонстрировать запятнанную кровью одежду. Нужно будет сказать Джайлсу.

В эту минуту в студию вошел Кеннет. Антония тут же выложила ему свои соображения.

Суперинтендант уже достаточно познакомился с Верекерами и почти не удивился горячности, с которой Кеннет немедленно включился в дискуссию.

– Все это замечательно, – сказал он, – но как быть с подравшимися собаками?

– Я вполне могла спровоцировать эту драку, – с величественным видом промолвила сестра.

– В это время ночи нет, – возразил Кеннет. – Если ты убила Арнольда и твоя одежда была в крови, то встреча с охотничьей или какой бы там ни было собакой оказалась чистой случайностью. И ты не собрала достаточно улик против себя. Очевидно, если бы у тебя хватило ума совершить убийство и потом укрыться в доме убитого, тебе следовало бы сказать кому только возможно, что ты едешь разобраться с Арнольдом. После этого никто не поверил бы, что его убила ты. Что скажете, суперинтендант?

– Скажу, – ответил раздраженный Ханнасайд, – что ваши языки не доведут вас до добра.

– Ага! – воскликнул Кеннет с озорным блеском в глазах. – То есть вы не знаете, что о нас думать.

– Очень может быть, – сказал Ханнасайд без улыбки и с этими словами удалился. Но впоследствии он признался сержанту Хемингуэю, что парень верно оценил ситуацию.

А Антония пригласила жениха приехать, как только тот окончит работу. Появившись в начале седьмого, Мезурье застал брата и сестру спорившими по поводу того, сколько абсента вливать в шейкер. Невеста почти не обращала на него внимания, пока не было достигнуто согласие. Только когда Кеннет наконец одержал верх на том основании, что он старше, коктейль хорошо взбили и разлили по стаканам, Антония кивнула жениху и сказала:

– Я рада, что ты смог приехать. Здесь был этот суперинтендант, и, думаю, нам следует обсудить положение дел.

Рудольф бросил на нее быстрый взгляд.

– Дорогая, какой у тебя серьезный вид! Нельзя так из-за этого нервничать. Что теперь на уме у почтенного суперинтенданта?

– Коктейль никуда не годится, – бесстрастно заметил Кеннет. – Ты сбила его не так, как я сказал. Если думаешь, что эта ищейка в человеческом обличье интересуется тобой, ты ошибаешься. Он идет по моему следу, и я не направил его в другую сторону. А вот и Лесли! Лесли, дорогая моя, поднимайся! – Он высунулся из окна и во весь голос обратился к мисс Риверс: – Дорогая, я, можно сказать, в оковах, так что поднимись на последний коктейль. Хотя нет, не надо. Его сбивала Тони. Я угощу тебя выпивкой в «Кларенс армс».

Он поставил стакан на стол и стремительно выбежал из студии.

Антония, вновь отвлекшаяся от жениха, высунулась из окна и общалась с мисс Риверс, пока Кеннет не появился в извозчичьем дворе и не повел гостью в сторону «Кларенс армс». Только тогда она повернулась к Рудольфу и спросила, о чем у них шла речь.

– О, наверное, ты очень беспокоилась из-за этого суперинтенданта, так ведь? – сказал Мезурье. – Дорогая, тебя это ужасно расстраивает.

– Нет, – резко сказала Антония. – Но я хочу знать, Рудольф, что ты замышлял?

Он побледнел, но ответил с веселым смехом:

– Замышлял, Тони? Как это понять?

– Так вот, – сказала Антония, допивая свой коктейль, – у меня создалось впечатление, что ты подделывал подпись Арнольда или что-то в этом духе.

– Тони! – возмущенно воскликнул он. – Если ты обо мне такого мнения…

– Замолчи, – попросила Антония. – Это серьезно. Из-за этого я и поехала к Арнольду в субботу вечером. Он написал, что хочет привлечь тебя к суду.

– Свинья!

– Знаю, но объясни мне, в чем дело?

Мезурье, сунув руки в карманы, прошелся по квартире.

– Я в чертовски опасном положении! – неожиданно сказал он. – Видит Бог, я не хотел тебя в это втягивать, но если сам не скажу, скажет кто-нибудь другой. Думай обо мне что хочешь, только…

– Извини, что перебиваю, но, будь добр, открой тот шкаф, посмотри, есть ли там банка с соленым миндалем, – попросила Антония. – Я вдруг вспомнила, что покупала его и положила то ли туда, то ли…

– Здесь его нет, – обиженно сказал Рудольф. – Конечно, если соленый миндаль для тебя важнее, чем мои…

– Нет, но я точно помню, что покупала его, – сказала Антония. – И если он у нас есть, то жаль… Ладно, это не важно. Рассказывай дальше о своем подлоге.

– Никакого подлога нет. Хотя, видит Бог, при такой острой нужде в деньгах даже удивительно, что я не совершил ничего подобного.

– Бедняга! – сказала Антония с вежливым, но ехидным сочувствием.

Мезурье умерил пафос.

– Полицейские кое-что раскопали. Только это не может причинить мне вреда. То есть не доказывает, что Арнольда убил я, хотя, естественно, наводит их на подозрения. Я… понимаешь, Тони, я находился в отчаянном положении. Мне срочно требовалось раздобыть деньги, поэтому я… в общем, одолжил кое-что у фирмы – у фирмы Арнольда. Само собой, нет нужды говорить тебе, что это просто заем, и, собственно, я постепенно выплачивал взятые деньги. Ты понимаешь, так ведь, дорогая?

– Да, конечно, – ответила Антония. – Ты подделывал счета, и Арнольд узнал об этом. Кстати, я часто задавалась вопросом, как это делается. Как ты это делал, Рудольф?

Он покраснел.

– Прошу тебя… Тони, это… это мне очень неприятно. Так поступать не следовало, но я рассчитывал, что смогу все выплатить до ближайшей ревизии. Я и не подозревал, что Арнольд следит за мной. Потом он напустился на меня – в то субботнее утро. Грязно оскорблял – ты знаешь, каким он может быть! Мы… мы слегка повздорили, и он угрожал передать дело в суд, боюсь, дорогая, главным образом из-за того, что ты сказала ему о нашей помолвке. Я не виню тебя, но это, с учетом всех обстоятельств, очень несвоевременно. А хуже всего, что нашу… ну… ссору слышала эта противная особа Миллер и, разумеется, выложила все суперинтенданту в весьма преувеличенном виде. И в довершение всего… – Он сделал краткую паузу и, хмурясь, уставился на свои ногти с безупречным маникюром. – Самое удивительное, – медленно произнес он. – Признаюсь, я не понимаю этого. Какой-то идиот, деревенский констебль, вообразил, будто видел в субботу вечером мою машину в десяти милях от Хенборо. Разумеется, это полнейшая чушь, но сама видишь, какую угрожающую окраску это придает делу.

Антония внезапно выпрямилась:

– Рудольф, откуда ты знаешь, когда был убит Арнольд?

Он захлопал глазами:

– Не понимаю, что ты имеешь в виду?

– Прекрасно понимаешь. В воскресенье, когда ты пришел сюда на ужин, то сказал, что поссорился с Арнольдом в день его смерти.

– Я так сказал? Тогда, наверное, узнал от тебя. Не представляю, как еще мог бы узнать.

– Хватит юлить. Если ты убил Арнольда, можешь спокойно сказать об этом, потому что мы с Кеннетом ничего не имеем против, и нам в голову не придет тебя выдать.

– Я его не убивал. Ради бога, не говори больше этого!

– А как быть с твоей машиной, которую видели возле Хенборо?

– Это была не моя машина! То есть я не знаю, моя или нет, но меня в ней не было. Я весь вечер сидел в своей берлоге. Доказать этого не могу, но если взять слово какого-то сонного констебля против моего…

– Дело в том, что никто из нас не может ничего доказать, – бодро сказала Антония. – И ты вступил в благородную армию подозреваемых. Если станешь главным подозреваемым, Кеннет очень расстроится. Он считает себя ужасно умным. Думаю, так оно и есть – мой брат может быть умным, когда захочет.