Только в начальный период екатерининской школьной реформы — в сентябре 1784 года — училищная комиссия приняла решение о систематических ревизиях всех частных учебных учреждений в Москве и Санкт-Петербурге в целях предотвращения их бесконтрольного роста{703}. Предпринятая в этом же году в Санкт-Петербурге ревизия 23 пансионов с 720 учащимися (501 мужского и 219 женского пола) и 17 частных школ с 159 учащимися обнаружила серьезные недостатки в условиях размещения воспитанников и качестве преподавания. Как следствие, все школы и пансионы (в отдельных случаях, правда, только временно) были закрыты{704}. Год спустя была проведена ревизия всех частных образовательных пансионов в Москве. Хотя созданная с этой целью комиссия рекомендовала сначала приостановить деятельность всех русскоязычных частных пансионов и школ, был закрыт только французский школьный пансион{705}. Более жесткие действия в Санкт-Петербурге объясняются, с одной стороны, статусом метрополии, учебные заведения которой служили образцом для провинции, а с другой стороны, явно ограниченным влиянием комиссии на реализацию образовательных программ в провинции[127].
Подводя итог сказанному, отметим, что этот образовательный сектор ввиду недолговечности пансионов и редких проверок не поддавался государственному контролю. Можно было бы предположить, что дворянские дети получали именно то образование, которое для них предусматривали их родители. Однако и к этому предположению следует относиться с осторожностью. Родители, как и государственные инспекторы, очень редко интересовались качеством образования. Дети «исчезали», как правило, на несколько лет в пансионе в губернских городах, и об их успехах в образовании было мало что известно.
Предпосылкой для успешной карьеры на службе была грамотность. Где, однако, она приобреталась, предоставлялось решать дворянину самостоятельно. Екатерининские государственные школы с их стандартизованными учебными программами оставались непривлекательными. Всесословные школы превратились в школы без дворян, тогда как дворяне предпочитали обучать свое подрастающее поколение неформально. Что же касается женского образования, то екатерининской концепции — дать общеобразовательные навыки детям обоих полов — не суждено было воплотиться в жизнь. Дворянство — и здесь можно сослаться на пример Смольного института благородных девиц, служившего образцом для провинции, — предпочитало обучать будущих жен и матерей словесности и рукоделию{706}.
Многообещающими в карьерном плане и охотно посещаемыми были кадетские корпуса{707}. Их учреждение предусматривалось также и в провинции, что повышало шансы подрастающего поколения из менее богатых дворянских родов на получение образования. За Сухопутным шляхетским кадетским корпусом (учрежденным в 1732 году), а также открытыми в эпоху Елизаветы Петровны Морским шляхетским корпусом (1752, с 1762 года — Морским кадетским корпусом) и Пажеским корпусом (1759) последовало основание дополнительных кадетских корпусов в губернских городах в конце XVIII — начале XIX века[128]. О степени популярности этих заведений даже в начале царствования Александра I говорит, в частности, история учреждения Харьковского университета: Василию Назаровичу Каразину удалось добиться от харьковского дворянства пожертвований на новый университет в размере 100 000 рублей под предлогом учреждения в Харькове кадетского корпуса{708}. Корпуса, несмотря на царившую в них суровую атмосферу, считались в среде дворян подходящим местом для получения подобающего образования{709}. В свою очередь, выпускники корпусов во многом способствовали распространению французской «дворянской модели»: если в 1732 году и несколькими годами позже из первых 245 русских воспитанников кадетского корпуса 237 изучали немецкий и 51 — французский языки, то уже в скором времени это соотношение стало прямо противоположным{710}.
* * *
Реконструкция исторических жизненных миров провинциального дворянства в Российской империи XVIII века остается трудным предприятием, успех которого может быть обеспечен только с помощью микроисторических исследований. В дальнейшем изучении нуждается проблема воздействия образования на развитие индивидуализма в среде провинциального дворянства на рубеже XVIII и XIX веков{711}. Ответ на вопрос, какое образование считалось подобающим с точки зрения дворянства, стремившегося позиционировать себя в имперском пространстве XVIII века, зависит от различных контекстов. Если дворянин-землевладелец искал достойного положения для себя и своей семьи в рамках уездного дворянского собрания, то его ответ безусловно отличался бы от тех, что дали бы вращавшиеся в губернском городе или стремившиеся попасть на службу в Санкт-Петербург дворяне. Все они ориентировались по ситуации и выбирали образовательные модели с учетом достоинства, пользы, групповых социальных норм и требований государства, следуя при этом логике субъективной рациональности. Последняя безусловно не совпадала с рациональностью просветителей, во главе которых в России стояла Екатерина II. В свою очередь, адаптация «западных» моделей дворянской жизни и дворянского образования не являлась прямолинейным и равномерным процессом на уровне всей империи{712}. Тем не менее вплоть до начала XIX века все это имело немалое значение для устойчивости и дальнейшего развития образовательных традиций дворянства. В заключение выражу надежду, что мой краткий обзор дворянских представлений о моделях и значении образования в XVIII веке послужит импульсом для дальнейших исследований в этих областях.
Перевод Нателы Копалиани-Шмунк
Юлия Вячеславовна Жукова.
Наказы в Уложенную комиссию 1767—1768 годов как источник для изучения истории Орловского края[129]
Проявившийся в последнее время устойчивый интерес к осмыслению провинции как социального, культурного и политического феномена обусловил необходимость использования как можно большего количества самых разнообразных источников. К малоизученным и редко используемым в исследованиях, посвященных истории русской провинции, источникам следует отнести наказы Уложенной комиссии 1767–1768 годов. Хотя к ним обращались как дореволюционные, так и советские ученые, сведения, содержащиеся в наказах, анализировались обычно в масштабах всей Российской империи или значительных ее территорий. В советские времена особое внимание уделялось крестьянским и однодворческим наказам. С актуализацией национального самосознания стало уделяться внимание наказам отдельных регионов, прежде всего с инородческим населением{713}. В данной статье изучается возможность использования наказов, подготовленных для Уложенной комиссии 1767–1768 годов представителями различных сословий, проживавших на одной территории, в качестве исторического источника для локальных исследований. Особенности данного источника, а также перспективы его использования в таких исследованиях выявляются путем анализа наказов, подготовленных дворянами Орловского края. Для сравнительного анализа привлекаются наказы городских жителей региона, а также наказы, возникшие в других регионах. Краткий экскурс в историю социально-экономического развития и географического своеобразия Орловского края, предваряющий анализ наказов, необходим для уяснения содержания наказов и отражения в них интересов и нужд местного населения.