На сложности с дальними поездками указывает тот факт, что для доставки дворян на выборы в город подавались фургоны[236]. В Москве и Санкт-Петербурге средства передвижения вызывали, напротив, иные проблемы. В 1775 году был опубликован императорский манифест «для прекращения излишества в экипажах», регулировавший отделку экипажей. Поводом к его изданию стал тот факт, что «дворянские домы […] в немалом же числе отягочены неоплатными долгами»^{1430}.[237] Нарушения сложившейся в том числе и для экипажей Табели о рангах были неизбежны. Поездка помещицы Прасковьи Александровны Апухтиной и ее племянника по Брянску «в екипаже классу ея не принадлежащих» стала причиной для доноса, написанного местным городничим в 1799 году^{1431}. Даже те представители недворянских слоев, кто мог позволить себе собственный транспорт, стремились с его помощью продемонстрировать более высокий статус, чем они имели в действительности. Это могло приводить даже к вмешательству властей. Указ 1775 года запрещает лицам недворянского звания иметь «позолоченные или посеребренные кареты»^{1432}.

Между двумя столичными губерниями и остальными регионами России существовала огромная разница в состоянии дорог. Если в XVIII веке в устройство великолепной трассы Петербург — Москва было вложено так много ресурсов^{1433}, то еще в XIX веке в 22 губерниях вообще не было шоссейных дорог^{1434}. В регионах дороги связывали между собой уездные города или вели к ярмаркам или речным пристаням — важным пунктам на транспортных путях^{1435}. Об улучшении инфраструктуры в провинциях и связи с крупными путями сообщения может идти речь начиная с последней трети XVIII века^{1436}. Губернаторы прикладывали много усилий к тому, чтобы заявленное в указе 1782 года совершенствование путей сообщения воплотить в реальность^{1437}. Улучшению дорог способствовало и усадебное строительство. Например, Захар Григорьевич Чернышев, губернатор смоленский, могилевский и полоцкий, повелел проложить на севере Московской губернии, у своей вотчины, прямолинейные дороги-аллеи^{1438}.

Безопасности на дорогах угрожали банды разбойников. А.Т. Болотов, если ему предстояло ехать по считавшейся опасной дороге, брал с собою в дорогу больше слуг, чем обычно, причем вооруженных^{1439}. Дорожные разбойники (так называемые «подлеты») были грозой, например, для Елецкого уезда, да и для всего Орловского края[238]. Некоторые путешественники, как, например, орловская помещица Надежда Алексеевна Манцева, опасались «нападения в дороге» со стороны враждебно настроенного соседа, с которым давно велась судебная тяжба^{1440}. Поэтому описания поездок в XVIII веке часто заканчивались такой формулой: «Итак, благополучно кончился наш вояж»^{1441}.

Многие дворяне были в дороге, будь то поездка к родственникам или соседям, на ярмарку, в церковь или в монастырь, на смотр в Петербург или Москву, по другим служебным делам. Эта культурная практика не была специфически дворянской — ездили и купцы, и крестьяне, и духовенство. Типичным для дворян в этой практике был тот факт, что поездки составляли значительную часть их свободного времяпрепровождения, демонстрируя тем самым их сословный статус. Кроме того, существенная разница наблюдается в регулярности и частоте поездок. Дворяне зачастую преодолевали один и тут же путь, туда и обратно — к таким поездкам их принуждали распыленные земельные владения и постоянная купля-продажа собственности^{1443}. Во второй половине XVIII века сезонная смена между городом и деревней становится обычным делом. Отчетливо видно это в высказывании, относящемся к 1765 году и принадлежащем одному старосте: «…жительство де оная помещица ево переезжая имеет — в Москве в своем доме и в Тульской своей вотчине»^{1444}. Тот, кто мог себе позволить, стремился зимой убежать от сельской жизни и проводил холодное время года в Москве, Санкт-Петербурге или в ближайшем городе. Типичное описание сезонной смены места жительства находим в воспоминаниях Елизаветы Петровны Яньковой, записанных ее внуком: «По зимам мы живали в Москве, а весной по просухе уезжали в Боброво»^{1445}. Насколько дорогостоящим и накладным был такой переезд, становившийся в то же время поводом «блеснуть» позолоченной каретой, показывает описание отъезда графа Василия Васильевича Головина (1696–1781) из усадьбы Деденово (Дмитровский уезд, Московская губерния):

Практика сезонной смены места жительства не ограничивалась лишь Москвой или Петербургом, но распространялась и на губернские города, превращавшиеся в пространства, где встречались провинциальные дворяне. Кроме того, в провинции поводов для встреч было значительно больше. Прежде площадкой для встреч местного дворянства наряду с семейными праздниками были ярмарки. Николай Яковлевич Озерецковский в путевом дневнике начала 1780-х годов так описывал Макарьевскую ярмарку: «Наиболее дворяне, вблизи сего живущия, которыя на сию ярмарку съежаются для препровождения времени и для свидания»^{1447}. После 1775 года к этим традиционным формам добавились и специфические — дворянские собрания, установленные Учреждением о губерниях, а также общественные празднества, такие как торжественные открытия школ^{1448}, театральные премьеры[239] и балы в ближайшем губернском городе^{1449}. Новостью было и то, что дворяне начали оставлять записи о своих поездках и визитах. Дневники или пометки в годовом календаре являются документальными свидетельствами повседневного течения жизни^{1450}. При этом внешние события — поездки («поехали» — «приехали») и визиты, то есть встречи с другими людьми, стали играть весьма существенную роль.