Комплекс разнообразных материалов по истории Тульской губернии второй половины XVIII века подтверждает, однако, и высказанное Валери Кивельсон мнение о том, что было бы неверно говорить о безусловной приверженности русского провинциального дворянства XVIII века принципам прошлого. Вместо выбора между традиционно-патриархальной и рационально-бюрократической моделями политического управления русское дворянство еще в период «конституционного кризиса» 1730 года, который изучала исследовательница, умело использовало принципы и преимущества обеих моделей для обеспечения собственных интересов и возникавших нужд^{555}. Провинциальное дворянство второй половины века делало это с еще большим успехом, при необходимости прибегая к патерналистским практикам в условиях ежедневного общения с представителями администрации и в то же время требуя соблюдения законности со стороны властей. Введение в результате административно-территориальных реформ Екатерины II выборного начала в местном управлении отвечало чаяниям провинциального дворянства, выраженным им в наказах в Уложенную комиссию 1767 года. Однако совпадение модернизаторских намерений реформатора с желаниями дворянского общества в провинции следует объяснять скорее не проявлением успешной «европеизации» последнего, а стремлением дворян сохранить некоторые традиционные стороны отношений с властью, усовершенствовав их путем выбора носителей этой власти из своих рядов. Тем не менее, при всех возможных побочных явлениях данной ситуации, «свои люди» в местном управлении, безусловно, лучше понимали потребности региона и местного дворянского общества, что не могло не способствовать положительным сдвигам в жизни губернии. Само участие провинциальных дворян в выборах и службе по выборам в местных канцеляриях создавало новые предпосылки для формирования гражданского общества в русской провинции. Как они «сработали» и «сработали» ли вообще — предстоит еще выяснять.

Выборные практики дворянства Московской губернии в конце XVIII — начале XIX века[111]

Тема статьи теснейшим образом связана с дискуссионным вопросом о существовании гражданского общества в дореволюционной России. В настоящее время не существует единого определения гражданского общества. Джин Коэн и Эндрю Арато, часто признаваемые в литературе «ведущими теоретиками изучения гражданского общества», во многом способствовали тому, что это понятие стало размытым и, на мой взгляд, получило неоправданно расширительное определение: «Сфера социального взаимодействия между экономикой и государством, состоящая, главным образом, из сферы личной жизни (особенно семья), сферы ассоциаций (особенно добровольные общества), социальных движений и форм общественной коммуникации»^{556}. Еще более аморфный характер получила дефиниция «гражданского общества» в российском Большом энциклопедическом словаре: «совокупность отношений в сфере экономики, культуры и др. сферах, развивающихся в рамках демократического общества независимо, автономно от государства»^{557}. Полагаю, что Дж. Коэн и Э. Арато справедливо отграничили «гражданское общество» от «политического общества» и экономики, но неоправданно включили в пространство гражданского общества личную (интимную) жизнь и семью.

Более точное определение гражданского общества ввел Чарльз Тэйлор: «сеть (web) автономных ассоциаций, независимых от государства»^{558}. Это определение отсекает от территории гражданского общества все лишнее, оставаясь достаточно гибким и для того, чтобы конструировать ее исходя не только из современных реалий, и для анализа генезиса гражданского общества. Именно эту дефиницию я и использую в своей статье, хотя и с одной оговоркой: не следует абсолютизировать автономность разных объединений и ассоциаций применительно к истории Нового времени. В ряде стран с сильным абсолютистским правлением (Франция, Пруссия, Россия) именно государство способствовало формированию ряда институтов гражданского общества (прежде всего — научных, просветительских и благотворительных организаций). В России при Екатерине II не только была создана система народного образования, без которой невозможно появление граждан, но и сформированы впервые или существенно модернизированы органы местного самоуправления (городского и дворянского), ставшие пространством формирования гражданского самосознания, сферой гражданской деятельности и гражданской инициативы (пусть и в ограниченных масштабах). Сказанное не исключает важной роли «публичной сферы» (Юрген Хабермас) в формировании гражданского общества^{559}.

История выборов в органы городского и дворянского самоуправления — это своего рода призма, через которую можно рассмотреть процесс формирования гражданского общества. В России этот процесс начинается после 1762 года, когда дворянство освободилось от обязательной службы государству. Важной вехой в создании условий для формирования гражданского общества стали Жалованные грамоты дворянству и городам 1785 года, согласно которым общества дворянства и городских сословий (город) получили права юридического лица. В первую очередь именно это обстоятельство дало основание Марку Раеффу высказать гипотезу о создании основ для возникновения гражданского общества в России во время правления Екатерины II. Раефф полагал, что к 1820 году этот процесс приобрел «необратимый» характер^{560}. Борис Николаевич Миронов менее категоричен, но также утверждает, что еще до реформ 1860-х годов «каждое дворянское общество представляло из себя сложившийся элемент гражданского общества, поскольку являлось автономным от государства сообществом свободных граждан…»^{561}.

Признаюсь, что для меня было трудно понять: почему дворянские уездные корпорации (то есть строго сословные институты) можно считать элементом гражданского общества? Рассматривая степень их автономности от государства, мы видим, что она была весьма и весьма относительна. Это было обусловлено уже обширностью круга решавшихся ими вопросов, многие из которых напрямую были связаны с интересами государства. Фактически институты дворянского самоуправления занимались всеми проблемами местного управления, не затрагивавшими город. Иногда их деятельность распространялась и внутрь городских стен. Проникнуть туда было тем легче, что, как правило, никаких городских стен к этому времени уже не было. Существовали, правда, юридические препятствия, мешавшие дворянской корпорации осуществлять контроль над городской территорией. Однако время от времени правительство, решая свои сиюминутные задачи, нарушало права города, частично отдавая его под власть дворянской корпорации, как было, например, во время холеры в 1830 и 1831 годах. Такое внедрение дворянства в повседневную жизнь города рассматривалось его жителями как нарушение их прерогатив и вызывало в ряде случаев решительное противодействие со стороны органов городского самоуправления. Можно, пожалуй, и опустить борьбу органов городского и дворянского самоуправлений как не самую существенную для понимания характера дворянской корпорации. Куда важнее, что среди вопросов, решавшихся дворянскими обществами, была и поставка рекрутов для армии. Таким образом, дворяне — члены «гражданского общества» (согласно М. Раеффу и Б.Н. Миронову) — решали не просто вопрос о службе в армии других людей, не членов «гражданского общества» — крепостных крестьян, — они решали сами их судьбы. И тут возникает фундаментальный вопрос: возможно ли существование гражданского общества без демократии? Вероятно, большинство социологов и политологов будут удивлены такой постановкой проблемы. Многие же современные историки дают на этот вопрос утвердительный ответ. В ряде европейских стран институты гражданского общества сформировались до утверждения в них либеральной демократии. А во Франции и в Пруссии и вовсе именно абсолютистское государство дало толчок к формированию институтов гражданского общества^{562}. Тот же феномен наблюдается и в России, где правительство Екатерины II сформировало систему самоуправления, создало систему народного образования и санкционировало возникновение научных обществ и ассоциаций, которые политологи, социологи и историки считают непременным атрибутом гражданского общества.