Когда китайская Народно-освободительная армия вторглась в пределы страны, Рита еще ничего не подозревала, но когда правительство начало возню с договором долгосрочной аренды, в памяти моментально всплыли подробности подслушанного ею разговора Горского с деятелями из правительства. Вспомнила она и материалы, которые попались ей на глаза в Тихой Роще. Поддавшись эмоциям, Рита тут же высказала все супругу, пообещав выставить его в дурном свете перед друзьями ее покойного отца, тем самым разрушив все то, чего он так долго добивался. За что Горский, как говорится, не отходя от кассы, ее и обезвредил.

История с подкупленным работником клиники была правдой. По приказу Горского Риту действительно задушили и приготовились сжечь в крематории местного кладбища. Но пока возились, «останки» очнулись и незаметно покинули здание, да так, что ее губители, наверное, даже не заметили пропажи.

Ужасные подробности, не смущаясь, Рита рассказывала в присутствии дочери: Ольга ходила за ней хвостом, боясь отойти на шаг. В ненормальность матери она никогда не верила, поначалу рвалась ее навестить, пока отец не показал ей запись, где констатировалось, что Рита в клинике вытворяла очень уж неприличные вещи. С того момента девочка ощутила себя одной на всем белом свете и, обвинив в этом отца, отгородилась от него стеной безразличия.

Когда, не помня себя от страха, Рита набрала странный непривычно короткий телефонный номер, который дал ей отец, предчувствуя свой скорый уход, и который она, по его просьбе, хорошенько запомнила, все проблемы мгновенно улетучились. Не прошло и полутора часов, как ее вытащили из лесочка на выезде из Сиреневых Ручьев и увезли в Тройку, тогда еще заурядное село на границе с недавно образовавшейся полосой. В те времена дом, в котором ее поселили, стоял на окраине, выходя окнами на реку, теперь это был практически центр города, застроенный трех и пятиэтажными бетонными коробками. Как получилось, что её, медика, устроили в школу, Рита расспрашивать не стала. Она была довольна и такой занятостью.

Неподалеку от школы проходила неширокая улица, сплошь состоящая из харчевен, ресторанов, кафе и рюмочных, не конфликтующих между собой только лишь потому, что они, в своем большинстве, принадлежали одному хозяину, китайцу Вэю, перебежавшему из полосы в самом начале её существования. Постепенно, с ростом своего благосостояния, Вэй перетащил в Тройку всех своих родственников, и родственников их родственников, и даже знакомых, которые и составили большинство китайского населения.

Рита пригласила Виктора и Марину к себе, но по дороге завела их в один из кабачков, где повар китаец шустро приготовил им изумительно вкусную свинину с рисом и яйцами.

- Я дома почти не готовлю, даже собаке поесть приношу, -сказала Рита.

- А надписи на китайском для кого? - спросила Марина, - тут что, так много китайцев? Или они вообразили, что Тройка тоже в полосе?

- Китайцев тут полно, чуть ли не половина населения. Прячутся, - иронично заметила Рита, - но иероглифы вывешивают. Зачем? Кто их поймет, может быть, ностальгия у них по родине.

- А что было потом? - спросила Ольга у матери, - ну, после того, как ты тут оказалась?

Да, ничего особенного, - продолжила рассказ Рита, - живу тихо и не высовываюсь, как рекомендовали ребята, которые меня сюда привезли. Учительствую, вот, но знаете, иногда у меня складывается впечатление, что меня испытывают. Как будто следят за мной. Что я буду делать и как.

- Маргарита Сергеевна, а потом они появлялись? - спросила Марина.

- Один раз. Приехал парень, привез денег и спросил, нужна ли помощь. Я в то время пыталась устроиться в местную поликлинику, но поняла, что мои профессиональные навыки и знания безнадежно устарели, и бросила эту затею. Вот и все, больше ни разу не появлялись, а что?

- Мы недавно вас из плена вызволяли, - объясняла Марина, -ребята совершили набег на Сиреневые Ручьи, но безрезультатно. Мы хотели предложить вам занять место Горского.

- Что!? - изумилась Рита, - каким образом, Мариночка? О чем ты говоришь?

Зазвонил телефон и Рита, извинившись, взяла трубку.

- Здравствуйте, - ответила она, насторожившись, - да, могу. Я... я с дочерью, и... с друзьями. Да... а вы откуда... - она несколько секунд слушала собеседника, покусывая губу, - нет... ладно, да... сейчас будем.

Рита посмотрела на Виктора и недоуменно пожала плечами.

- Ну вот, только что вспоминали... Это они звонили. Ждут нас всех у меня дома, - Рита недоуменно пожала плечами, -интересно, как их Директор впустил?

- Директор? - удивленно спросил Храмов.

- Это пса так зовут, - Директор.

Виктор уже не знал, как быть в сложившейся ситуации. Он чувствовал себя неловко, то засовывал руки в карманы, то теребил край скатерти. Рита улыбнулась ему и сделала неопределенный жест, так, как обычно она его делала в минуту нерешительности. И вдруг больше всего Храмову сейчас захотелось остаться одному и... напиться до чертиков. Почему-то всплыло ощущение тоски, какой-то опасности, которая еще далеко, но неминуема.

Не зря люди говорят про телепатию. Ставший самым близким Храмову человеком, Палыч, действительно попал в трудную ситуацию...

Проведя два дня у приятеля в деревне, в сотне километров от Равска, такой маленькой, что новая власть в лице трех парней на броневике, лишь раз удостоила ее своим вниманием, Палыч поспешил домой. Его никто ни разу не остановил, и он до такой степени расслабился, что решил проехать на электричке прямо в Калинино. На небольшой станции, куда он доехал на попутном грузовичке, народу было немного. Он сел на разогретый весенним солнцем парапет и стал ждать поезда. Через час подошла электричка. Открылись двери, и мимо изготовившегося к посадке Палыча из вагона прошел рыжий парень с большим синим рюкзаком за спиной.

- Хэй, ти! - послышалось от здания станции, откуда вышел патруль, - сиуда! Бистро!

Обвешанный как новогодняя елка, весь в шнурах, в каске и броне, патрульный сделал пару шагов в направлении открытых дверей тамбура. Рыжий парень вздрогнул и со всех ног побежал вдоль состава.

Хэй, - крикнул патрульный еще раз, - стой!

Солдат обернулся на старшего и, видимо получив одобрение, прицелился и выпустил две пули вдогонку рыжему. Парень мгновенно рухнул на гравий между путями и затих, и патрульные вразвалку двинулись к нему. Электричка тронулась. Упавший парень лежал на боку, вместо лица была большая развороченная рана, наверное, пуля попала в затылок.

А несколько минут спустя и самого Палыча настигла беда. Как только он вошел в вагон, ему навстречу сразу же встали двое полицейских, из оккупантов, в желтой форме с шевронами-звездочками на рукавах. Они подскочили и вцепились в него, стараясь завалить на пол. Была ли это случайность, или они на самом деле искали именно его, Тарасов разбираться не стал, резким движением стряхнул с себя одного, ударом в горло обездвижил второго, и рванул. Вдогонку прогремел выстрел, но Палыч был уже в тамбуре. От мелькавших лиц, пролетавших мимо скамеек и дверей рябило в глазах. Палыч несся по проходу очередного вагона электрички, сбивая с ног всех, кто не вовремя уступал ему дорогу. В следующий вагон он ворвался слишком резво, и в нем, как назло, тоже оказались полицейские, тут же взявшие его на мушку. Выстрелить они не успели. Отбросив в сторону бездыханные тела, срывая ногти, Палыч попытался открыть двери очередного тамбура. Это ему, в конце концов, удалось, но резкий порыв ветра и сопровождающий его характерный звук заставили его отшатнуться от открывшегося проема, железные клепаные балки моста с шумом замелькали мимо, открывая блестевшую далеко внизу гладь реки.

Вот я и вступил в партизаны, - подумал Тарасов, выпрыгивая из последнего вагона на насыпь, едва поезд миновал мост. Что есть силы, оттолкнувшись от шаркнувшего под ногами гравия своей единственной родной ногой, он кубарем покатился под откос к бурно разросшимся у берега кустам ивняка.