Фасбиндер учинил Чеботареву допрос. Побаиваясь его, стоял на всякий случай на удалении. Чеботарев, выслушав вопросы, долго смотрел на обер-штурмфюрера, потом спокойно, будто ничего и не случилось, сказал:

— Вы меня не мучьте. Я все равно с вами говорить не буду. Вы не достойны, чтобы с вами говорили люди, — и замолчал. Потом добавил: — Можете сразу убивать меня… Вам все равно отомстят… Отомстят тем же, что вы несете нам, а то и похлеще.

— Тем же никогда отомстить нельзя, — обрезал его, выходя из себя, Фасбиндер. И к Зоммеру: — Смотрите, ваш бывший однополчанин в патриотическом угаре. — И опять к Чеботареву: — Да знаете ли вы, что скоро вашей большевистской России не будет? И вообще не будет вашей России! Не будет!

— Не кричите, как девка, — усмехнулся Чеботарев. — Не загибайте!.. Это вас скоро не будет, а Россия была, есть и будет.

— Ваши мозги, господин солдат, — пьяно взревел, краснея, Фасбиндер, — затуманены большевистской демагогией! — И как бы поучая: — В жизни все случается проще. Скоро мы пройдем вашу страну вдоль и поперек, потому что… — Он запнулся, ему хотелось сказать «русский солдат — плохой солдат», но память, оживив историю, запротестовала, тогда барон гневно бросил, стараясь хоть чем-то унизить Чеботарева: — Вы не умеете воевать, вам нечем воевать… Вы можете только… как дикари, руками, на кулаки! — Он кивнул в сторону сарая, где остался лежать Закобуня. — А сейчас век машин, век науки…

— Мы по-всякому умеем, — перебил его спокойно Чеботарев, а сам не отрывал глаз от окна. — Наука, она и нам служит. Дайте разыграться крови… Вспомните. Будет близок локоть, да не укусишь. — Чеботарев замолчал.

Зоммер с непроницаемым, каменным лицом стоял сбоку от барона, взбешенного последними словами Чеботарева еще больше. Пользуясь паузой, учетчик сказал Фасбиндеру, торопливо подбирая слова:

— Позвольте взять себе эти… как их… хотелось бы, значитса, вещички… красноармейцев… и землицы бы — меня в тридцатом годе оне всего лишили…

— Принесите хорошую веревку, — оборвал его, не сдержавшись, Фасбиндер. — Потом забирайте это тряпье и убирайтесь ко всем чертям!

Чеботарева вывели из избы.

Закобуня лежал у сарая. Рядом валялась его винтовка.

Фасбиндер окинул взглядом печально смотревшего на Закобуню старосту. Приказал, поняв его по-своему, винтовку взять себе.

— Это для самоохраны… — сказал он старосте и отправил его в деревню.

И староста пошел. Винтовку нес, как палку, положив на плечо.

Чеботарева, как был в трусах, повели. По сырому, уже подернутому вечерними сумерками лесу шли всей группой. Фасбиндер, идя в голове, полупокровительственно-полунасмешливо сказал Зоммеру по-русски, чтобы не поняли эсэсовцы:

— Этот солдат необыкновенно мужественный человек. Учитесь мужеству у него. Вам недостает мужества.

Зоммер молчал — перед глазами все маячила, покачиваясь из стороны в сторону, голая спина Петра, связанные на ней руки. Слова Фасбиндера коснулись слуха так, вскользь.

За полурасчищенной делянкой и стеной разнолесья уткнулись в болото. Фасбиндер остановился. Отмахивался от комаров. Приглядывался. Зоммер подумал: «Здесь и искать будешь, не найдешь — дебри».

— Я выдерживаю слово, — опять по-русски сказал Фасбиндер Зоммеру и заговорил по-немецки: — Убивать его не будем. Пусть съедают комары… — И торжествующе добавил: — Голодной смертью умрет он. Это ради вас. Но и вы должны быть прилежней.

Миллер, облюбовав молодую ель, сбил тесаком с нижней части ствола сучья. Притягивал к нему Чеботарева. Притягивал со спокойствием палача и умением мастера, постигшего тайны своего ремесла. Некоторые, посматривая на Карла, посмеивались. Предвкушали, как будет мучиться, умирая, Чеботарев. С безучастными лицами оставались, пожалуй, только два человека — сам Чеботарев да Зоммер. Но это… с виду.

Когда стали уходить, к Чеботареву подошел Лютц.

Карл втыкал в рот Петру кляп из мха. Ударил его ладонью по лицу. Этого показалось мало, и он, подняв хворостину, стал хлестать ею по его телу. Уходившему с эсэсовцами Зоммеру слышались эти удары, и у него возникло ощущение, что избивают не Петра, а его, и от этого тело мелко-мелко вздрагивало.

Фасбиндер, обернувшись, похвалил Карла и сердито окликнул Лютца.

— Я глядел: крепко ли… — оправдывался Ганс Лютц, подойдя к нему.

Фасбиндер приказал ему идти не отставая.

Сам шел последним. Плетущийся перед ним Зоммер, к ужасу своему, вдруг понял, что Чеботареву помочь сейчас ничем нельзя, а ведь для этого стоило бы лишь… разрезать веревку. Фасбиндер, как бы догадываясь, о чем он думает, пошел рядом. И когда стали выходить из лесу, спросил весело:

— Что вас угнетает, Зоммер? Просьбу вашу я… выполнил, должны радоваться. Мне хотелось этого битюга привезти в Псков, но, — и он развел руками, — долг рыцарства!.. А может, вы боитесь, что ваш бывший сослуживец убежит оттуда? Не убежит. Я даже охрану не стал ставить: в таком глухом лесу и искать станешь — не найдешь его. Да и Миллер хорошо его обработал.

— Я думаю, — чтобы что-то сказать в ответ, выдавил Зоммер из пересохшего горла, — провидение действительно существует.

Он смотрел себе под ноги и мысленно просил прощения у однополчан. Ему все виделся убитый Григорий и прикрученный к ели Петр, в спину которому впиваются острые комельки, оставшиеся от обрубленных Миллером веток. Когда поднял лицо, то первое, что бросилось в глаза, — была стена леса, а над нею серое, низкое-низкое небо.

В деревне Фасбиндер выговорил старосте, что он плохо следит за порядком, не знает, что делается вокруг. Приказал подобрать из крестьян полицаев. Распорядился, кивнув на площадь:

— Толпу эту… держать, — и подошел к распахнутой в амбар двери.

— Насиделись? — спокойно сказал он, обращаясь к заложникам. — Я готов ждать еще. — И Фасбиндер усмехнулся.

Из амбара уставились на него непримиримые, осуждающие глаза.

Фасбиндер отошел. Вернувшись в свою избу, приказал Миллеру готовить ужин с «весельем». И часам к шести в избе опять началось то же — теперь пили за успех. Зоммер, у которого не выходил из памяти Чеботарев, старался быть спокойным, сначала пил как все, а потом начал хитрить: одну рюмку не допьет, другую опрокинет, третью…

Девушек Фасбиндер приводить не разрешил. Поэтому, нахлеставшись коньяку и до отвала наевшись, унтерштурмфюреры ушли. «Девчат промышлять», — смекнул Зоммер и стал думать, как же ему выбраться незаметно из деревни, чтобы отвязать Чеботарева. Фасбиндер время от времени подозрительно на него поглядывал. Наконец сказал по-русски, еле выговаривая слова:

— Вы не расстраивайтесь, Зоммер… Эти красные… не мы бы их, так они… нас.

Зоммер, притворяясь пьяным, сунулся к столу, запихнул в рот кусок жареной баранины, не дожевав, выплюнул, подражая унтеру-толстяку, на стол. Обхватив голову руками, проговорил, невнятно произнося русские слова:

— А я знаю это… сам… Меня… они… — и, оттолкнувшись от стола, направился к выходу. Слышал, как Фасбиндер говорил Миллеру, чтобы тот следил за ним, Зоммером.

Выйдя из избы, Зоммер нарочно, будто запнувшись, упал с крыльца. Подоспевший Миллер поднял его. Посмеивался — тоже был пьяный:

— Так напиваться… нельзя, герр Зоммер. Это немцу… неприлично.

Зоммер оттолкнул его и, шатаясь, пошел на улицу. Возле плетня сел прямо на землю. Миллер снова поднял его, стал ругаться. Говорил, что немцев-колонистов в России русские испортили — привили им свои дурные привычки. Зоммер прошел еще немного и, подгибая ноги, растянулся на лужайке перед избой, которую отвели ему, Карлу Миллеру и Гансу Лютцу.

— Продрыхнешься — встанешь, — зло проговорил уставший его поднимать Миллер и ушел в избу.

Зоммер так пролежал минут десять. Потом, трудно поднявшись, шатающейся походкой направился к избе. В комнате он свалился прямо на Миллера, который уже засыпал на кровати. Тот стал ругаться. Столкнув Зоммера на пол, сказал:

— Проспись на досках, а потом постелешь.

С другой кровати Лютц сердито оборвал Миллера: