Господа и дамы сидели за маленькими столиками, бродили по дому, гуляли в саду и любовались яркими, заботливо взращенными цветами, на которые уже однажды в проливной дождь смотрели Эдвард и Джеймс Маккензи. (Тогда Маккензи казалось: главное — ничего не спрашивать, ничего не хотеть, не разговаривать, надо лишь смотреть на сад и открыть свою душу; тогда, да, тогда в тебя вольется окружающее, и ты станешь самим собой.)

Конечно, эти люди несли на себе груз прошлого — восшествие на престол королевы Виктории и то, как она старела и с годами становилась все старше; ее наследником был король Эдуард, во время царствования которого бушевала первая мировая война. В воздухе стоял запах духов: Оскар Уайльд, его скандальная история и печальная смерть в Париже. В саду стало холодно, дамы кутались в шали, перекидывая их через плечо: кардинал Ньюмен и «Оксфордское движение», шали запахивались, набрасывались на плечи — Варфоломеевская ночь. Высадка Вильгельма Завоевателя. Гости поднимали руки, помогая себе в разговоре жестами, — по дому проносилась тень Пунических войн и разрушения Карфагена.

Разговаривая, толпа поднималась и спускалась по лестницам. Люди переходили из одной комнаты в другую, гуляли по саду; все они были там: и лорд Креншоу, и Элис, и Эдвард, и Кэтлин, и задумчивый профессор, который все знал, но обходил острые углы, и гости, явившиеся к Эллисонам; гости ходили в блестящих ботинках и щебетали. Их голосовые связки вибрировали. Пели птицы. Ревели быки. Поколения живой материи сменяли друг друга; медузы, растения, колонии кораллов. Здесь присутствовали доисторические эры и катаклизмы, всемирный потоп, эдем. В лаковых туфлях, в шелковых чулках шагали дамы, шагали господа. Динозавры.

Хотя Элис казалась прелестной и юной — фея с мягкими пухлыми губами — и хотя она прекрасно играла роль хозяйки дома, она не могла заставить себя перестать оглядываться на великого мага, лорда Креншоу, и не подходить то и дело к нему. Он был окружен множеством людей и выглядел потрясающе молодым. В этом обществе он расцвел. Жир, сало сделали его бесформенным. И он опять превратился в чародея с магическими атрибутами власти — браслетом и жемчужной булавкой. Элис притягивало к нему; словно пчелка, она хотела вкусить его мед.

Саломея, Саломея; нет, она не могла пересилить себя; она плясала перед ним. Саломея! И в то же время восседала на троне, обнимая царя Ирода, чьей женой стала вопреки закону. Стоило ей взглянуть на Гордона, и сердце ее начинало биться сильней, а стоило увидеть приближающегося Эдварда в форме, как ее охватывал стыд. Она старалась избегать сына, настораживалась, уклонялась от встречи с ним.

Голова Иоанна? Элис мучилась, вздыхала, не находила себе места. Моя вина перед Эдвардом. Он вступил на этот путь из-за меня.

Однако полчаса спустя Элис, к радости гостей, прошлась через сад рука об руку с Эдвардом; вот он, мой сын, мой помощник, мой защитник; мой сын, мое молодое, мое лучшее «я».

Временами мать и сын оказывались поблизости от Гордона, который болтал в кругу своих поклонников и лондонских друзей. И каждый раз, подходя к Гордону, Эдвард на несколько минут останавливался и прислушивался к разговорам; Элис взглянула на сына:

— Хочешь присесть здесь, Эдвард? Может быть, и ты примешь участие в беседе?

Он покачал головой, поморщился:

— Я никогда не видел отца таким. Люди не знают себя. А своих близких знают лишь в определенной роли. Ты тоже заметила в отце перемену? Раньше отец был всегда таким?

Кажется, ему здесь нравится. Элис потянула Эдварда в дом. Прочь оттуда.

— Ну, разумеется, Эдвард, в обществе люди оживают. А уж тем паче в такие праздники.

Эдвард ее беспокоил. В доме она усадила сына рядом с Кэтлин, в комнате которой собрались молодые девушки. Кэтлин и ее приятельницы как раз опустошали огромные ящики и коробки поменьше, в которых оказались самые удивительные предметы. Часть ящиков и коробок принесли с собой юные гостьи, часть притащила Кэтлин. Их содержимое, судя по разговорам девиц, предназначалось для маленького представления, о котором еще не было объявлено. Перед званым обедом решено было устроить спектакль в честь Гордона и в ознаменование его юбилея.

Гости решили разыграть перед «лордом Креншоу» его собственную новеллу. С этой целью часть сада была соответствующим образом подготовлена, а также добыты костюмы и реквизит для нескольких актеров — солидный колокол для кондуктора, усы и сабля для полицейского и так далее. Все это распаковали в комнате у Кэтлин. Молоденькие гостьи-заговорщицы были в полном восторге. Даже серьезная Кэтлин весело носилась взад и вперед.

Элис, которую быстро выставили из комнаты, могла со спокойной совестью оставить сына в обществе этих девушек. У нее были свои заботы как у хозяйки, и она исчезла.

Скоро и Эдвард незаметно выскользнул в сад. Его тянуло туда; хотелось понаблюдать за отцом в отсутствие матери. Не замеченный Гордоном, Эдвард встал за деревом, отсюда ему было хорошо видно веселого, совершенно раскованного, жирного человека в огромном кресле, которое гости вытащили на свежий воздух. Эдвард слышал его монологи и поражался. Это был его отец. Он и сам с удовольствием вышел бы из своего укрытия, сел поблизости и принял участие в общем разговоре.

Какая диковинная история, ежедневно я общаюсь с ним, но таким я его не знаю. Роль. У нас в доме он взял на себя определенную роль, но ее он играет только у нас.

Гости, окружившие отца, смеялись. Как приятно видеть его, слушать его речи!

Стоя за деревом, Эдвард опять вспомнил: «Твой меч, о Эдвард, Эдвард, от крови красен был…» Эдвард покачал головой. Это еще что такое?.. Молодые гостьи уже отправили в сад гонца. Они призывали его.

А кто бродил между деревьями, большей частью в одиночестве, заложив руки за спину, серьезный, полный мрачных мыслей? Иногда он присоединялся к какой-либо из группок, затем переходил к другой, а потом, задумавшись, продолжал свою прогулку по саду. Никто не интересовался, о чем думает ученый Джеймс Маккензи. Было известно, что его всегда занимают глубокомысленные, но далекие от жизни мифологические сюжеты. Господин, умевший обходить острые углы, впутался на сей раз в опасную историю. В этой ситуации он намеревался вести себя как человек осмотрительный и умеренный — его всегдашняя манера, — как сторонний наблюдатель, чтобы при желании вовремя выйти из игры. Но оказалось, что он слишком завяз, и это его беспокоило. Джеймс чувствовал себя беспомощным, хотя применил весь свой опыт. Роковое невезение! Роковая мысль о том, что основанные на древнеиндийских учениях теории, которые он развивал, оказались безрезультатными. Но почему? Ах, как хорошо было бы, если бы сестрица Элис не впутала его в эту неприятную историю!

Под вечер все собрались в саду; молодежь подготовила «Праздничное представление», она хотела разыграть новеллу «Волшебные превращения лорда Креншоу».

Элис оставила рядом с собой место для сына. И сказала ему это. Но он не появлялся. Она оглядывалась по сторонам. Потом привстала, так как беспокоилась за Эдварда. Ее спросили, кого она, собственно, ищет. Засмеялись и показали на полотняный занавес, натянутый между деревьями.

— При чем здесь это?

— Но ведь Эдвард тоже выступает.

Элис села, не веря собственным ушам. Она положила руку на пустой стул рядом с собой. В чем дело? Что он задумал? Элис была поражена.

Наконец-то занавес раздвинули. Зрители увидели маленькую площадку-лужайку и наспех сделанное дощатое сооружение, на котором стояли стулья; три девушки и три молодых человека помогали поднять его на настил: занавес открыли на минуту раньше, чем надо. Но публика не обращала на это внимание, равно как и действующие лица.

Один из актеров сел спереди на стул и взял что-то вроде дышла: вытянув руки, он как бы рулил, наклоняя дышло то направо, то налево, двигая его и вращая. Это был, очевидно, водитель. О его намерениях и о маршруте машины сообщала картонная табличка, укрепленная наверху на проволоке: