— Даже если бы нас не связывали кровные узы, все равно он был бы мой сын. Он мой сын и знает это и потому нападал на меня, живя дома. Я хотел бы сказать Эдварду, сказать хоть раз, что я к нему привязан и всегда был привязан. Неужели я никогда не смогу это сказать?

Дни шли. Гордон лежал в гипсе. Врачи стали приходить чаще. У него начался жар. Элис все поняла. Но она не сдавалась. Бодрствовала и читала молитвы. Запретила себе плакать.

— Давай, Гордон, помолимся вместе. Сложи руки. Молись со мной… Мы раскаиваемся в том, что были такими. Искренне, от всей души, мы раскаиваемся в своей дурной жизни… Давай, сложи руки вместе. Мой дорогой. Повторяй: «Отче наш, иже еси на небесах!..» Он наш отец, наш отец. Он знает, что с нами происходит. «Да святится имя Твое…

Да приидет Царствие Тво…е» Оно должно прийти. Оно придет, когда мы очистимся от скверны и опять станем его детьми, детьми Господа. «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе…» Да, мы хотим, чтобы была его воля, хотим повиноваться ему. Мы хотим отдать ему наше тело и душу, ибо только он властен над нами. «И прости нам грехи наши…» Ах, я молю, мы оба молим, мы униженно просим: прости нам наши ужасные прегрешения. Он простит, ведь иначе он не был бы нашим отцом. Он это сделает. Ты же знаешь, для того чтобы на нас снизошла благодать, он пожертвовал своим единственным сыном, нашим спасителем, дивным отпрыском девы Марии. А Иисус ради нас, ради тебя и меня, дал распять себя на кресте. Можешь ли ты представить себе больший подвиг? Неужели ты не осознаешь это, Гордон? «Как и мы прощаем должникам нашим…» Это ты мне прощаешь, вижу, чувствую. Да и я, я… тоже прощаю тебе все то плохое, что ты мне не сделал. Ты мне не сделал ничего плохого, ты не мой должник… Поскольку Бог простит нам грехи наши, поскольку мы просим его об этом, Эдвард нас тоже простит; он и меня простит, Бог об этом позаботится. «И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого».

Молись, Гордон, со мной, шевели губами. Ты понимаешь, что я говорю? Если ты будешь повторять за мной эти слова, я почувствую себя совершенно счастливой.

Она не успокоилась до тех пор, пока он не произнес слов Евангелия с ней вместе. А потом она отчаянно разрыдалась у его постели и выбежала из палаты.

В тот вечер он казался бодрее. Возможно, потому, что его лихорадило. Опять он перевел разговор на Эдварда, на то, как ему хотелось бы, чтобы тот был рядом. Вина перед Эдвардом гнетет его. Он вспомнил длинные вечера, когда они рассказывали Эдварду разные истории, пытаясь развеселить его. Но Эдвард умел толковать эти истории по-своему, его суда нельзя было избежать.

— Гамлет — он, я — король, а ты — Гертруда.

В полузабытьи больной продолжал:

Элис похлопала Гордона по руке, вернула к действительности. Тогда он стал вспоминать пространную историю о трубадуре.

— Какие прекрасные стихи, Элис. Те, что написал Суинберн:

— Помню.

— Певец любил женщину, которую никогда не видел, никогда в жизни не видел.

Гордон сжал пальцы Элис. Ему приходилось все время смотреть прямо перед собой, гипс лишал его возможности повернуть голову. Элис прижалась лицом к его руке. Но он продолжал бормотать:

— И случилось так, что на трубадура напала неодолимая тоска по принцессе, охватила бурная страсть. Он взял крест и отправился к ней в далекие края. Но на корабле трубадур заболел.

— Тебе вредно говорить, Гордон, дорогой мой. Я знаю это стихотворение.

— Ты знаешь его… И рыцаря отнесли на постоялый двор в Триполи. Там, вдали от родины, он, недвижимый, лежал в незнакомой комнате. Но вот пришла принцесса, которую он никогда не видел. И он увидел ее.

Элис:

— Знаю, Гордон. Это — правда. Потом она заключила его в объятия, как это делаю я, прильнула к его губам и больше не отпускала.

Элис обняла Гордона. Когда она поднялась, его губы были полуоткрыты, а глаза остекленели. Она знала, что так будет, еще до того, как приблизила свое лицо к его лицу.

Элис упала на пол рядом с кроватью Гордона.

Несколько дней Элис с полным самообладанием улаживала неотложные дела. Гордон выразил желание быть похороненным у себя на родине, в Англии. Элис договорилась о том, чтобы тело перевезли через пролив. Дала телеграмму своему брату Джеймсу о том, что Гордон умер от несчастного случая и что его тело переправляют в Англию. Пусть Джеймс встретит гроб в порту и позаботится о погребении. Он же должен заплатить за перевозку и оповестить детей. Элис сопровождала гроб до Кале, она была в черном платье, на лице — густая черная вуаль. Взошла на паром и спустилась вместе с гробом вниз. Там она упала на гроб и лежала до тех пор, пока ее силой не увели. Паром дал гудок к отправлению.

В Париже она написала письмо своему сыну Эдварду:

«Сын мой, мой горячо любимый сын, свет очей моих, мое сокровище, дитя мое, дорогой друг! Больше я никогда тебя не увижу?

Вот я и написала тебе. Написала, чтобы благословить тебя, мысленно прижать к своей груди и приласкать, как делала это, когда ты был маленький.

Прости мне вину перед тобой и Кэтлин. Простите меня оба, как это сделал ваш отец, которому я, бедная, злосчастная, покинутая всеми, закрыла глаза.

Он погиб от несчастного случая. Ударился, упав с каменной лестницы в городе, получил перелом черепа и был обречен. В больнице я не отходила от него. Жила в комнатке рядом с его палатой. Говорила с ним, с твоим отцом, Эдвард. С твоим добрым покойным отцом, и успела вымолить у него прощение за все беды, что в своем ослеплении и безумии принесла ему и вам. Он меня простил. Он снова заключил меня в свое сердце. Мне помогла Божья матерь, дева Мария. Итак, он ушел от нас примиренный и умиротворенный; теперь я непрестанно молюсь за него.

В последние дни, да и в самый последний день, он вспоминал о тебе, Эдвард. Вспоминал с любовью, с огромной любовью и с немеркнущей надеждой пожать тебе руку, сказать, что он привязан к тебе, всегда был привязан и что все дурное не касалось тебя.

Да, Эдвард, жизнь моя неожиданно кончается хорошо и радостно, ведь мне довелось дождаться того часа, когда отец примирился и со мной тоже.

Целую твое лицо, дорогое мое дитя. Ты осознаешь мое горе. Ты поймешь мое раскаяние. Так отнесись же ко мне по-доброму, хотя бы во имя той любви, которую я питала к тебе всю жизнь. Я твоя мать, остаюсь твоей матерью. Поплачь же, вспоминая меня.

Эди, родной мой, больше ты обо мне не услышишь. Я не могу вернуться к людям. Нельзя загладить то, что я натворила; по крайней мере на этой земле.

Я вспоминаю о тех давних временах, когда мы, живя в нашем загородном доме, ухаживали за тобой и когда я начала рассказывать о благочестивой Феодоре. Эта история занимала меня с юности, ты помнишь, я описывала тебе годы, когда Феодора еще жила в миру, и более поздние годы, когда она собралась покинуть этот мир. Теперь я расскажу конец истории Феодоры. Нет, я не хочу менять в ней ни слова. Я расскажу тебе и самой себе, что случилось в заключение. Каждый день я думаю об этом.

Феодора бежала из Александрии с Филиппом, своим мужем, который вернулся туда и которому она причинила столько зла. Пять дней они скитались по морю в лодке. Потом пристали к берегу, и Феодора вышла из лодки.