Услышав эту роковую новость, Крошка Ле решила тут же покинуть Арагонский двор. Но на нее обратили внимание некоторые придворные. Жофи снискал похвалу за смелое новшество — он ввел в свой хор женский голос; нетрудно догадаться, что все ласкали молоденькую, умную, соблазнительную девушку, хорошо разбиравшуюся в рыцарском этикете. Однако Ле хотела поскорее уехать, ибо люди уже говорили, правда шепотом, что Жофи, все думы и чаяния которого направлены на принцессу из Триполи, жаждет увидеть свою далекую любовь, чуть ли не готов сразу же пуститься в путь. Эти коварные слухи возникли как результат любовных козней, их распускало одно высокое лицо, влюбленное в Крошку Ле: высокое лицо хотело отправить рыцаря Жофи в путешествие, а само выступить в роли его преемника.

Жофи и Ле бежали, но слух опередил их. В замке Блэ мать рыцаря Валентина, сияя, заявила, что она восхищена сыновней отвагой. Словом, вопрос решен, он едет в Антиохию. (Валентина была рада избавиться от очередного родича мужского пола.)

Жофи улыбался и стенал.

Ему пришлось скитаться по стране, чтобы удрать от матери, которая, ни о чем не спрашивая, начала снаряжать его в дальний путь; она не желала слушать никаких резонов. Но лишь только он принимался петь о принцессе из Триполи, как слушателей охватывало умиление: значит, это и есть рыцарь, затмивший всех остальных чувствительностью и возвышенным образом мыслей, — он любит даму, известную ему лишь понаслышке, и настолько извелся от этой любви (его вид — красноречивое тому свидетельство), что, несмотря на слабое здоровье, не может себя сдержать и готовится ехать в Триполи. Дамы были потрясены, нежнейшие ручки протягивали Жофи ленты и банты. Пусть едет — говорили все. А они будут помнить о нем.

Ясно, что отношения Жофи с Крошкой Ле вступили в самую тяжелую фазу. Она выплакала себе все глаза — он обвинял Ле (и, как она признавала, не без оснований) в том, что именно она после несчастного случая с Робертом и Розамундой затеяла историю с Триполи. И именно она плела ему небылицы о львах и летающих рыбах. Никто не видел принцессу, но, несмотря на военную неразбериху в Антиохии, сия особа так и не погибла — очевидно, обладает железным здоровьем. Ле скрежетала зубами: принцесса — ведьма, иначе ничего не объяснишь. Она убьет эту ведьму.

Жофи издевался: интересно, как Ле туда попадет? Он ни при каких обстоятельствах не желает ехать в Антиохию! Принцесса из Триполи его совершенно не касается. Это целиком и полностью личное дело Крошки Ле. И пусть Крошка Ле придумает, как из него выпутаться. Он сочиняет стихи, и только.

Друзья, навещавшие Жофи в Блэ, друзья, которым он пел свои новые песни, посвященные, разумеется, все той же далекой персоне, с безмерной восторженностью хвалили его не только за прекрасные стихи, но и за серьезное отношение к чувствам, за то, что он, как все утверждали, собирался предпринять чудовищно трудное путешествие.

«Неужели нельзя просто сочинять стихи, не выслушивая всякие пошлости об их серьезности и неподдельности? — орал Жофи. — Что у вас за дурацкие представления о поэзии?»

Да, у них были дурацкие представления, и они тупо стояли на своем. Абстрактного искусства для этих невежд не существовало. Жофи отвернулся от них.

Но когда его пригласили ко двору в Арагоне, так как король и королева пожелали увидеть трубадура, гордость всего племени трубадуров, перед отъездом в Триполи, то Жофи понял: от судьбы не уйдешь. Да и Крошка Ле это поняла. Она умно и храбро боролась за своего друга, но его все равно отнимали у нее.

Молча они возвращались верхами из королевского замка. А потом в Конси постояли немного в саду у Крошки Ле. Жофи, державший коня за повод, грубо сказал, что он спешился только на минуту — хочет сообщить Ле, что намерен покориться своей судьбе. Отныне их дороги разошлись. Она ввергла его в несчастье.

Ле ответила столь же холодно:

«Я буду тебя сопровождать. Разделю твою участь».

«Ты мне не нужна. Кроме того, поскольку мне суждено ехать, я женюсь на принцессе из Триполи. Ты заварила эту кашу».

Он ускакал. Между ними все было кончено.

Жофи справился у патера Барнабаса, на каком языке изъясняются в Триполи. Хотел подготовить тронную речь. По мнению Барнабаса, во всем мире говорят по-латыни. И если он даже сделает несколько ошибок, король есть король, никто не заметит.

Жофи продолжал расспросы: считает ли патер обязательным для Жофи жениться на принцессе, став королем?

Благочестивый старец пришел в изумление. Ведь Жофи постоянно воспевал принцессу. Ей он обязан своей славой.

«Но теперь я сыт принцессой по горло, — бушевал Жофи, — я бы дорого дал, чтобы никогда ее не видеть… То есть я хочу сказать, чтобы никогда о ней не слышать».

Однако отступать было поздно. Чему быть — того не миновать. Как только поездка стала реальным фактом, Крошка Ле бесследно исчезла. Брат ее Готфрид, один из жонглеров Жофи, сделал своему сюзерену это сообщение, прибавив, что сестра оставила у патера Барнабаса весточку для Жофи. Жофи поспешил к патеру. Он хотел увидеть Ле, чтобы сорвать на ней злость. Кроме того, ему недоставало Крошки Ле, да и мысль о том, что он пустится в это ужасное путешествие без нее, была невыносима.

Барнабас заговорил, озабоченно покачивая головой: неустрашимая, неженственная Крошка Ле пешком отправилась в один из соседних замков, где, по ее сведениям, как раз гостил известный рыцарь, служивший королю Арагонскому, и тот увез ее с собой в Арагон, куда Ле в свое время приглашало некое высокопоставленное лицо.

Передав сие известие, патер горячо пожал руку Жофи. Жофи оцепенел. Ну и дьяволица! Ему она наколдовала кошмарную поездку за тридевять земель, а сама будет весело проводить время при Арагонском дворе. Явный заговор! Его нарочно отсылали в Триполи. Хотели от него избавиться. Но он выведет их на чистую воду.

Жофи мигом оседлал коня и помчался в Арагон. Они с Ле поговорили с глазу на глаз. Между прочим, Ле встретила его в придворном туалете, который ей, как она призналась, подарили. Выглядела Ле восхитительно.

«Подарили? За что? Кто тебе подарил? Чем ты его отдарила?»

Она сделала вид, будто не слышит вопросов Жофи, и сказала, что очень рада его видеть, благодарна ему за этот визит в Арагон накануне отъезда. И еще она обещает помочь ему во всех начинаниях, пользуясь своими связями при дворе; пусть скажет, что ему надо. И Ле назвала Жофи множество привалов, заезжих дворов, удобных дорог и доверенных лиц, к коим в случае надобности он мог бы обратиться. Соответствующие рекомендательные письма она ему обеспечит.

Жофи пришел в ярость. Он вообще, как ей известно, не желал уезжать.

«Ну тогда оставайся дома», — великодушно посоветовала Крошка Ле.

«Это невозможно, ты же знаешь».

«Что я могу в таком случае для тебя сделать?»

Да, Ле уже разыгрывала из себя меценатку. Все ее поведение и слова показывали, что за ней стоит высокий вельможа.

Целую долгую неделю Жофи пребывал в страхе, добиваясь от Ле нескольких слов, которые с легкостью мог бы услышать раньше, слов о том, что она хочет поехать с ним. Да, она хотела поехать с ним. Впрочем, уже давно Ле твердо знала: Жофи явится в Арагон, чтобы забрать ее. Ни в коем случае она не дала бы Жофи путешествовать одному.

«Однако, — разъяснила она, все еще не выходя из роли придворной дамы, — разве может существовать любовь без борьбы? Параграф восьмой куртуазного кодекса гласит: ревность укрепляет любовь».

В Блэ их снарядили в далекий путь. Патер Барнабас благословил отъезжающих — Жофи и его жонглеров, среди которых была и Крошка Ле. Сын попрощался со своей матерью Валентиной; много лет назад она уже провожала по подъемному мосту замка другого члена их семьи, грубияна Пьера (и без горечи наблюдала, как рыцарь скрывался из виду).

Долго они скакали, а потом пришла пора плыть. С ужасом разглядывал Жофи море: змееподобное, блестящее и переливающееся нечто распростерлось у его ног, и это нечто все время делало почти неуловимые, но коварные движения. Он часто пел о злокозненности моря, рисовал слушателям опасности, которым оно подвергает людей. Он, этот эстет, думал, что тем самым совладал с водной стихией. Но теперь Жофи столкнулся с доподлинным морем.