Уриил — архангел, имя которого в переводе с древнееврейского означает «Бог есть свет». У Трона Господнего он стоит по левую сторону от Бога; в раннехристианской литературе рассказывалось, что именно Уриил сломает засовы ворот ада и выведет души мертвых на истинный Суд Божий.

Гавриил — у него был самый сладкий голос — см. прим.

…язычником Геркулесом — Дёблин воспринимал Геркулеса как антипода Христа (ср. UM 200 f)

Он задушил двух змей — Гера, ревнивая супруга Зевса, отца Геракла, подослала во дворец Амфитриона двух змей, которые должны были задушить восьмимесячного младенца. В то время как Амфитриона и его жену Алкмену, мать Геракла, при виде гигантских змей у колыбели ребенка сковал ужас, Геракл с легкостью задушил чудовищных гадов. По другой версии, змей в колыбель Гераклу подложил сам Амфитрион, чтобы узнать, какой из двух сыновей его жены (у Геракла был брат-близнец) имеет божественное происхождение.

Немейский лев… все предостерегали Геркулеса, не советовали ему связываться… — Геркулес должен был в течение двенадцати лет добровольно служить царю Эврисфею и выполнять его поручения, чтобы обрести бессмертие. Первым заданием Геракла на службе Эврисфею было убить свирепого Немейского льва.

Лернейская гидра — Орифиил пересказывает второй подвиг Геракла.

Дальше были Авгиевы конюшни — Орифиил пропускает третий, четвертый и пятый подвиги мифического героя: Геракл должен был поймать коринфскую лань, схватить эриманфского вепря и победить стимфалийских птиц.

…рассказывал о Данциге — Данциг — ныне польский город Гданьск. Захват немцами в 1939 г. Данцига стал поводом ко Второй мировой войне.

…словно горящий факел — ср. прим.

…у нас в доме что-то неладно — ср. прим.

…чтобы он мог видеть заснеженный сад — Зима и связанные с ней образы — снег, лед, холод, мороз, стужа — как метафоры застывшей, остановившейся жизни, одиночества, смерти — одни из наиболее частых мотивов в литературе.

…тайну времен года — По Дёблину, Бог сотворил жизнь словом, поэтому слово — неотъемлемая часть живой природы. Все живое развивается по принципу цикличности: все рождается, живет, умирает и вновь рождается и т. д. до бесконечности; эта цикличность прослеживается в созданном Богом мире на всех уровнях, в нескончаемом многообразии форм. (UM 68). По такому принципу должно строиться, согласно Дёблину, и художественное произведение. Свои натурфилософские представления писатель воплощает в поэтике «Гамлета». Характерно, что здесь важную роль играют вегетативные мифологические сюжеты (Прозерпина, Деметра, Дионис, спуск в Царство мертвых); описания времен года (лето, зима); растительная символика (деревья, цветы); более того, многие мотивы, темы и образы в романе существуют наподобие живого организма: будучи однажды упомянуты, они начинают постепенно развиваться, достигают пика своего развития и исчезают из поля зрения читателя для того, чтобы изменившись, возникнуть вскоре вновь.

Выслушай одну сентенцию — Джон Маккензи цитирует «Упанишады» — памятник древнеиндийской философии.

Человеку надо стремиться… избавиться от слов — В уста Маккензи Дёблин вкладывает тезисы, которых он сам придерживался во время работы над своим «китайским романом» «Три прыжка Ван Луна» (1912—13, оп. 1915). Они, однако, резко контрастируют с религиозно-философской концепцией позднего Дёблина. По Дёблину, человек существует в двустороннем мире: одна его сторона — внешняя, другая — внутренняя (Innere). Внешнее — «упорядоченное и молчаливое» «бесконечное разнообразие одних и тех же повторяющихся форм», «космическое тело», оно живет и пульсирует; человека с ним «связывают тысячи нитей», а из него «к человеку устремляются тысячи потоков… и так человек ширится во все стороны, погружается в землю и поднимается к небесам» (UM 29). Но есть и внутреннее, «хаотичное» начало, «моллюск, студень, который нельзя ухватить, а если схватишь его, то в миг раздавишь; там (внутри — А.М.) текут и просачиваются, и неизвестно откуда, из скольких ручьев и источников, представления, образы и идеи. Нити чувств связывают их, они растворяются в ощущениях; время от времени они создают бурные водовороты; и лишь иногда, словно свет маяка над темным, неспокойным морем, пробивается сознание» (UM 30). Это внутреннее «хочет выразить себя». Человек, по Дёблину, состоит из двух частей: зоологической и первоосновы (Urgrund; ср. UM 138); эта первооснова — божественное начало в человеке — и состоит, в частности, в том, что существует язык, с помощью которого человек — как Бог, сотворивший словом мир, — может выразить свое внутреннее: «Язык… предлагает себя неоформленному внутреннему, приглашает творить… Язык, с которым соединен человек и который коренится в человеке, ищет свежий человеческий дух, которым он хочет овладеть. Он связывает и переваривает все, что попадает внутрь и лишь переваренное входит в тело. Как соляная кислота, пепсин, который переваривает белок в желудке человека, как панкреатин и желчь, разрушающие жир, чтобы лишь полезные вещества попали в тело…, так и язык работает над материалом, который ему предлагает внутреннее» (SÄPL 518). Внутреннее, которое стремится прорваться наружу, но не может найти языка, выражает себя через жесты (ср. частые описания различных жестов героев, которые, по-видимому, образуют еще один смысловой уровень в романе).

Я кажусь себе Гамлетом… — С этого момента Эдвард начинает осознанно отождествлять себя с героем шекспировской трагедии.

Мне не являлся призрак… Если бы в самом начале не появилась тень отца Гамлета — ср. «Гамлет» I, 1; I, 4.

Эдип — герой греческой мифологии, сын фиванского царя Лайоса и его супруги Иокасты. Лайосу было предсказано, что он погибнет от руки своего сына, поэтому сразу после появления Эдипа на свет царь отдал младенца на воспитание пастухам. Те же отнесли малыша бездетной супруге коринфского царя Полибоса Меропе, которая вырастила его как своего сына. Случайно узнав, что он не родной сын царя, Эдип отправился к дельфийскому оракулу, чтобы раскрыть тайну своего происхождения. Оракул сообщил юноше, что тот убьет своего отца и женится на матери. Эдип, посчитавший, что речь идет о Полибосе и Меропе, решил больше не возвращаться в Коринф и отправился странствовать. Однажды Эдип шел по узкой дороге; по той же дороге проезжала колесница Лайоса. Царь Фив ударил странника своим посохом, требуя освободить ему путь. Эдип был так разозлен этим поступком царя, что в гневе, сам того не зная, убил своего отца. Вскоре он оказался у стен Фив. Здесь Эдип столкнулся со Сфинксом — чудовищем, поедавшим фивян. Освободить город от Сфинкса мог только тот, кто знал ответ на загадку: «Кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?». Брат царицы Иокасты Креон пообещал любому, кто разгадает эту загадку, власть в Фивах и вдову Лайоса. Таким образом, Эдип, ответивший на загадку Сфинкса, стал царем и мужем своей матери. Вскоре в Фивах разразилась чума. Эдип послал в Дельфы своего гонца с приказом разузнать, какие жертвы нужно принести, чтобы болезнь оставила город. Оракул ответил: надо найти убийцу Лайоса. Ясновидящий Тиресий открыл царю истину: он рассказал Эдипу, что тот убил своего настоящего отца и женился на собственной матери. Потрясенная Иокаста покончила с собой, а Эдип наказал себя, выколов себе глаза. Слепой, в сопровождении дочери Антигоны, он покинул Фивы. Судьба Эдипа была излюбленным сюжетом античных трагиков («Царь Эдип» Софокла). На исходе XIX столетия миф об Эдипе привлек внимание Зигмунда Фрейда. Венский психоаналитик перенес мифологический сюжет в сферу психиатрической медицины своего времени. В своем «Толковании сновидений» Фрейд утверждает, что сюжет об Эдипе производит драматическое впечатление не потому, что он отражает трагическое противоречие между «роком и человеческой волей», а потому, что он содержит в себе конфликт, характерный для каждой отдельно взятой человеческой души. В основе древнего сюжета об Эдипе, по Фрейду, лежит материал типического сновидения: желание ребенка овладеть своей матерью, «сексуальное влечение к матери и ненависть к отцу… Царь Эдип, который убил своего отца и женился на своей матери, это лишь исполнение нашего детского желания» (Freud S. Die Traumdeutung. Berlin, 1990. S. 319–320). «В той же почве, что и „Царь Эдип“, — пишет далее Фрейд, — коренится и другая величайшая трагедия: „Гамлет“ Шекспира. Но в измененной обработке того же самого материала становятся очевидными и все различия в душевной жизни двух далеко отстоящих друг от друга культурных периодов, нам открывается эпохальный прогресс вытеснения в духовной жизни человечества. В „Эдипе“ детская фантазия-желание, лежащее в основе трагедии, выявлено и исполнено; в „Гамлете“ оно остается скрытым, и мы узнаем о его существовании — примерно так же, как мы узнаем и о неврозе — лишь по косвенным симптомам. С захватывающим воздействием более современной драмы оказалось своеобразным способом совместимо то, что можно остаться в полной неясности относительно характера героя. Пьеса построена на колебаниях Гамлета в осуществлении выпавшей ему задачи — отомстить за отца; каковы основания или мотивы этих колебаний, в тексте не объяснено; многочисленные толкования драмы не смогли решить этого. Согласно господствующему сегодня, обоснованному Гете толкованию, Гамлет представляет собой тип человека, чья актуальная сила воли парализована излишним развитием интеллекта („От мыслей бледность поразила“). Согласно другой интерпретации, художник попытался изобразить болезненный, нерешительный, склонный к неврастении характер. Однако фабула пьесы показывает, что Гамлет ни в коем случае не должен казаться нам личностью, которая вообще неспособна действовать… Итак, что же сдерживает его при осуществлении задачи, поставленной перед ним призраком отца? Здесь опять напрашивается мысль, что сдерживает особая природа этой задачи. Гамлет может все, только не исполнить месть по отношению к человеку, который устранил его отца и занял место последнего возле его матери, к человеку, на деле реализовавшему его вытесненные детские желания. Ненависть, которая должна была подвигать его на месть, заменяется у него самопопреканием, угрызениями совести, напоминающими ему, что он сам, в буквальном смысле, ничуть не лучше грешника, которого он обязан покарать. Тем самым я перевожу в осознанную форму то, что бессознательно таится в душе героя; если кто-нибудь назовет Гамлета истериком, я сочту это всего лишь выводом из моего толкования». (Ibid. S. 322–324). Психологический конфликт — бессознательное желание сына овладеть матерью — Фрейд назвал «эдиповым комплексом».