Он происходил из простой семьи. Отец его называл себя экспедитором, он держал несколько извозчичьих пролеток, иногда всего одну, люди этой профессии часто пьют горькую, отец Гордона не составлял исключения. Он был неотесанный мужлан. Я с ним несколько раз встречалась. Но ни разу мне не удалось застать его совершенно трезвым. Домашних он держал в черном теле, иногда вовсе не давал им денег. Жене приходилось тяжело работать. У них было трое детей, старшая дочь никогда не показывалась; думаю, она была парализована и умственно неполноценна. По старшинству за ней шел Гордон, а за ним еще одна дочь, трогательное, тихое, запуганное существо. Она не могла много работать, — во всяком случае, работать столько, сколько от нее требовали. Из-за нее я потом часто посещала семью Гордона. В конце концов эта сестра порешила себя, она знала, что ее ждет. У нее всегда был такой вид, будто она тонет.

Чарльз, позже переименовавший себя в Гордона, был человек смелый и делал для семьи все, что мог. Он жертвовал собой, но не безропотно. Благодаря хорошему почерку — тогда еще не было пишущих машинок — его взяли в крупную фирму как переписчика. Там он скоро стал пописывать статейки для маленьких провинциальных газет о текущих событиях — о пожарах в Лондоне, о спортивных праздниках, ярмарках и так далее. Статейки давали ему приработок; кроме того, это было пробой пера. И еще: они расширяли его кругозор и помогали вырваться из тяжелой домашней обстановки.

Потом он поступил в пригородную газету на должность репортера и кое-как перебивался. Положение в семье ухудшилось, и способствовало этому как раз то, что Гордон стал больше зарабатывать. Теперь отец мог разыгрывать из себя почтенного старца и страдальца. Первый, кто извлек выгоду из повышения благосостояния семьи, был он. Старик отстроил свою конюшню и свой каретный сарай, нанял людей. Сын работал как вол, не давал себе поблажки, охотясь за информацией, а в это время папаша барствовал.

Впрочем, Гордон добровольно согласился стать рабом. Однако потом в нем развилась мстительность, ибо он увидел, к чему это привело: у самого Гордона жизни не было, а отец пустился во все тяжкие. Иногда отец брал с собой сына, эту ломовую лошадь или, как он его называл, этого тихоню, чтобы тот «рассеялся». Однако Гордон считал, что не подходит для отцовской компании. Он не знал, как вести себя с игроками и пьяницами. Для них он был чересчур тяжеловесен и серьезен, а потом и чересчур озлоблен.

Бывали случаи, когда Гордону приходилось экономить на обедах, чтобы принести домой достаточно денег, а деньги эти шли не в последнюю очередь для увеселений отца.

Как-то раз в одном из питейных заведений Лондона, о котором Гордон должен был написать ночной репортаж по заказу фирмы, поставлявшей виски, разыгрался скандал.

Как ты думаешь, кого застал в этом заведении Гордон за стаканом того самого виски, какое он должен был рекламировать?

Собственного папашу с молоденькой провинциальной субреткой.

Разъяренного репортера вышвырнули из кабака. Домой он приполз в разорванном костюме с ушибленной спиной. Все было так мрачно, так безнадежно, что Гордон не открыл правду об отце ни матери, ни младшей сестре. Он промолчал не потому, что боялся осрамить отца, а потому, что эта жизнь была ему отвратительна.

С этого и начинается первый трюк, который выкинул будущий лорд Креншоу, чтобы спастись от нужды.

Как сказано выше: дома он не стал сообщать о происшествии в питейном заведении, и отец с изумлением заметил, что никто не осыпает его упреками; стало быть, «тихоня» не предал его. Он истолковал это по-своему. Оставшись с сыном вдвоем, старик начал хвалить его и благодарить. Кроме того, он уговаривал Гордона бывать с ним почаще. Поразмыслив, сын согласился. По сравнению с отцом он имел большое преимущество, был намного моложе. Это преимущество он решил использовать. Он задумал отбить у отца его красотку. Познакомился с ней, и она стала путаться с обоими.

Эта потаскуха была его первой любовью. Гордон был совсем молодым человеком, ему только что минуло двадцать. Субретка делала вид, будто хочет избавиться от старика. На самом деле ее по-своему устраивали оба — старый пьянчуга и молодой мечтатель.

Поскольку журналистика приносила Гордону мало денег, он подрабатывал в качестве подсобного официанта в ночных ресторанах, а также нанимался на свадьбы и другие празднества. И вот однажды кто-то затащил старого Эллисона в известный ресторан, где посетителей обслуживал его сын. Старик в обществе субретки весело приветствовал Гордона. Сын выполнил свой долг: он не повел и бровью, обслуживая отца. Каждый раз, когда Гордон наполнял бокал, старик совал ему в руку мелочь — чаевые; они заведомо были взяты из тех денег, которые он получал от сына.

Но потом, когда все разошлись, уже на улице, старик заметил, что красотки с ним нет. Эллисон заподозрил, что она осталась в ресторане и продолжает развлекаться. Он вернулся обратно, была уже глубокая ночь, заведение давно закрыли. На его стук дверь отперли. В ресторане Эллисон обнаружил своего сына и красотку, которые в нежном согласии прибирали в зале.

Красотка убежала от пьяного старика и заперлась в задней комнате. Гордон хотел удержать отца, но тот сбил его с ног табуреткой: у него оказалась сломана рука.

Старик обрушил свою ярость на красотку. Незнакомые люди, подоспевшие к ресторану, уняли его, и прелестница — яблоко раздора — увезла сына в больницу, где тот провалялся несколько недель. После этого жизнь семьи Эллисонов вошла в прежнюю колею.

— Мученик! — вырвалось у Эдварда, когда Элис на секунду замолкла.

Она наполовину откинула плед, которым укрывалась. И ответила сыну:

— Ты прав. — После чего продолжила свой рассказ: — Так начиналась карьера Гордона. А потом он встретился с Хейзел Крокер. Профессия репортера, депрессия, скованность, короче говоря, судьба, рок затягивали Гордона все глубже и глубже в круг людей, выброшенных обществом.

Хейзел Крокер в свое время была знаменитостью. Она поступила в экономки к пожилому человеку, чье завещание подделала. Обстоятельства смерти этого старика так и остались невыясненными; по некоторым признакам он умер от отравления, однако при вскрытии ничего определенного установить не удалось; Хейзел Крокер повезло. В данном случае. Однако подделка завещания была раскрыта, и несколько лет экономка провела за решеткой.

После выхода из тюрьмы она была еще молодой женщиной, лет тридцати с небольшим, в общем, достаточно молодой, чтобы идти тем же путем. Впоследствии о Хейзел много писали, потом о ней забыли; на смену Хейзел пришли дамы с аналогичной репутацией. Говорят, Хейзел была серьезной, приятной, вселявшей доверие особой: все до одного комиссары уголовной полиции, следившие за ней, — как-никак Хейзел подозревали в отравлении — были уверены в ее невиновности. Позже Хейзел была не раз обязана своим устройством одной из этих женщин-комиссаров, хотя это и звучит неправдоподобно.

Крокер никогда не порывала с порядочным обществом. Видимо, она происходила из семьи, которая балансировала где-то на грани, иными словами, была тесно связана с той продажной средой, о которой я имею весьма смутное представление. Сама она все время стремилась попасть в хорошее общество, но, как только это ей удавалось, обязательно получалась какая-нибудь грязная история. Хейзел умела носить маску добродетельной буржуазной дамы, что облегчало ей работу.

Следующей жертвой Крокер был маклер по продаже недвижимости, которому она, как стало известно, поведала о своем прошлом без всякой утайки (это выяснилось позднее из его писем) и который тем не менее женился на ней в непостижимом ослеплении. Очевидно, в данном случае она была совершенно убеждена в успехе. Маклер ей не поверил, а может, поверил и именно это его привлекло. (Кто поймет человеческую душу!) Будучи на свободе, Хейзел продолжала водить дружбу с несколькими женщинами, с которыми познакомилась в тюрьме. Их-то она и натравила вскоре после свадьбы на своего мужа, маклера. Легко было доказать, что лично она не принимала участия в убийстве, которое было совершено в лесу неподалеку от их дома. Хейзел в тот день гостила у родственников в Лондоне. Наверняка убийство было не ее рук делом.