— Сегодня ночью я три раза вставала и заходила к тебе. Ты крепко спал, у тебя вроде бы не было температуры, но…

— Все в порядке, мам. Не волнуйся.

Шарли сняла с плиты кастрюльку с горячим шоколадом и разлила его по чашкам.

— Что произошло вчера вечером, Давид? — мягко спросила она. — Ты можешь мне об этом рассказать? Это твое обычное… недомогание?

Он пожал плечами:

— Не знаю… просто голова болела, и все.

Шарли вздрогнула:

— Это похоже… на тот случай, в прошлом году?

— Нет… кажется, нет. Сначала заболела голова, а потом… ну, ты знаешь, как у меня бывает… когда память как будто скачет из прошлого в будущее.

Лицо Шарли омрачилось.

В прошлом году Давиду пришлось сделать энцефалограмму — он неудачно упал во время игры в мяч, и рентген обнаружил легкую черепную травму.

Именно тогда Шарли выяснила реальное положение дел: необычные способности сына были следствием изначально неправильного строения мозга.

— У вашего сына уже проявлялись какие-то особые свойства? — спросил ее невролог, элегантный мужчина с серебристыми висками, важный, как китайский мандарин, сидевший за столом в своем кабинете, оборудованном по последнему слову медицинской техники.

Шарли почувствовала, что краснеет.

— Нет, — солгала она.

Серж рядом с ней сидел не шелохнувшись, но она знала, что он стережет каждое ее слово, словно цербер.

— Видите ли, меня кое-что заинтересовало… Может быть, у него особенно хорошая память? Или какие-то необычные сны?..

Шарли очень хотелось рассказать ему обо всем. О том, как быстро Давид научился говорить, читать, писать. О том, как хорошо он все запоминал. Об этой его… аномалии, о «небольшом отличии», которое, возможно, могло в будущем сделать его настоящим гением. И о своем собственном ужасе, который она испытала, когда это стало для нее очевидно.

Но она промолчала. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы ее сына изучали, как подопытного кролика.

— Нет, доктор… ничего такого.

— Странно. Дело в том, что одна часть мозга вашего сына необыкновенно развита. Я говорю о конечном мозге, который находится в левом полушарии и отвечает за долговременную память. К тому же — и это делает вашего сына совершенно уникальным — его гиппокамп — иными словами, желудочек головного мозга, который обеспечивает связь кратковременной память с долговременной, — также имеет объем больше обычного. Это как если бы… в голове вашего сына находился огромный многопиксельный экран, на котором одновременно отражается множество событий.

— Я… я даже не знаю, что вам сказать, доктор. Да, мой сын довольно развит для своего возраста, он очень быстро все усваивает в школе, у него хорошие отметки, но… ничего сверхординарного.

— И у него не было ничего похожего на дежавю?

Кажется, доктор не заметил, как она вздрогнула. Да, судя по объяснениям Давида, это действительно напоминало дежавю: мгновенное, словно вспышка, воспоминание. Не предвидение — именно воспоминание, словно образы из будущего уже хранились где-то в глубинах его памяти и вдруг неожиданно всплыли на поверхность.

— Нет… а при чем здесь дежавю? — неуверенно спросила Шарли. Серж рядом с ней слегка пошевелился на стуле, отчего тот скрипнул.

— Согласно последним научным исследованиям, дежавю — некое кратковременное расстройство памяти. Осечка, можно сказать…

— Нет, доктор, — перебил его Серж с любезной улыбкой уличного торговца, которая всегда была у него наготове для щекотливых ситуаций. — Мы никогда ничего подобного за ним не замечали. Не правда ли, дорогая?

Доктор, слегка нахмурившись, в течение нескольких секунд переводил взгляд с одного на другую и обратно, как будто что-то подозревал. Наконец вздохнул и произнес:

— Что ж, хорошо. Было бы любопытно провести несколько тестов… но если вы ничего не замечали… На всякий случай все же присматривайте за вашим сыном. Если вдруг он испытает шок в результате какой-то чрезвычайной ситуации, это может… пробудить в нем нечто…

«…пробудить в нем нечто…»

— Этой ночью не случилось ничего особенного? — спросила Шарли.

Давид бросил на мать один из тех непроницаемых взглядов, которые порой ее раздражали — можно подумать, говорила она себе в такие моменты, что его невероятная память развилась за счет того, что одолжила немало клеток у системы, отвечающей за коммуникабельность.

— Тебе не снились… какие-то необычные сны?

Вместо ответа Давид низко опустил голову и отпил глоток из чашки с шоколадом.

— Почему ты спрашиваешь? — наконец спросил он, выпрямляясь. Над верхней губой были шоколадные «усы».

Шарли вздохнула. Нет, хватит на сегодня… на утро уж точно.

— Так просто, сокровище мое. А теперь беги, скоро придет автобус. Не опоздай.

Почему он выглядит таким отстраненным?.. То есть отстраненным гораздо больше обычного?.. Конечно, из-за вчерашней сцены. Из-за обморока… Разве могло быть иначе?

Через минуту после того, как Давид вышел из кухни, Шарли почувствовала дуновение сквозняка. Она выглянула в прихожую и увидела, что сын стоит неподвижно возле настежь распахнутой входной двери.

— Давид, что случи…

Он обернулся, и Шарли осеклась. На золотисто-смуглом личике, с огромными черными глазами и четко очерченным, несмотря на юный возраст, подбородком, она ясно прочитала два чувства: панику и вместе с тем решительность. Сходство с отцом было поразительным. То же самое выражение, которое…

…которое появилось на его лице, когда она объявила, что он скоро станет отцом…

Паника.

И решительность.

Это абсолютное сходство даже заставило Шарли испытать мгновенный приступ головокружения. Она слегка пошатнулась.

Давид протянул к ней руку.

— Держи, — прошептал он.

На его ладони она увидела что-то непонятное и машинально взяла это, даже не глядя, — на ощупь предмет казался просто бумажным комком, — поскольку не отрывала глаз от лица сына.

Она очнулась лишь тогда, когда Давид повернулся, вышел из дома и побежал к автобусной остановке.

— Давид!

Но крошечная фигурка уже почти растворилась в синеватом зимнем тумане, который окутывал все предместье последние несколько дней, и вскоре скрылась за поворотом.

Охваченная тревогой, Шарли закрыла дверь, потом с некоторым замешательством развернула смятый листок.

2, 7, 14, 17, 35.

3, 6.

Две последние цифры были обведены контуром, напоминающим звезду.

«Что за…»

Она вглядывалась в цифры, пытаясь понять, расшифровать это послание, этот код — и заодно выяснить, какое отношение он имеет к…

И вдруг ее сердце лихорадочно заколотилось — даже раньше, чем она успела полностью осознать смысл этих цифр.

Нет, воскликнула она про себя, ведь не может такого быть, что это… оно?..

Она пересчитала цифры. Семь. И две последние обведены звездой.

С трудом передвигая ноги, Шарли вернулась в кухню и опустилась на стул, словно придавленная неожиданно свалившимся грузом. Теперь она все понимала — и то, что произошло, и то, что это может означать для их будущего.

Если вдруг он испытает шок… это может пробудить в нем нечто…

Она поняла, что произошло этой ночью и почему наутро Давид так странно взглянул на нее, когда она спросила про сны. И конечно, она поняла, что он ей дал несколько минут назад.

Счастливый билет. Их билет к свободе.

Тома Миньоль неторопливо допивал вторую чашку кофе, когда дверь кафе распахнулась и вошел высокий худощавый человек, по виду явный выходец из Северной Африки. Он быстро взглянул в сторону бара, где три четверти здешнего населения уже потягивали свою первую порцию красного за день, потом разглядел в полусумраке кафе лицо Тома, сидевшего за одним из разделенных перегородками столиков, и решительно направился к нему бесшумной, слегка развалистой походкой. Подойдя, он сел напротив юного лейтенанта на банкетку, обтянутую потертой искусственной кожей, спиной к залу.