— Не знаю… Я правда не помню. Все произошло так быстро… О господи, что теперь с нами будет?..

Брижитт уже собиралась что-то сказать — наверняка по своему обыкновению утешить, ободрить… Но ей помешал какой-то шум. Разглядев сквозь душистую дымовую завесу маленькую фигурку, переступившую порог комнаты, Шарли тут же вскочила:

— Ты почему не спишь, котенок?

— Не могу уснуть…

— Почему?

— Не знаю… У меня как будто… электричество во всем теле. Оно проходит сквозь меня…

Обе женщины тревожно переглянулись. Брижитт снова непроизвольно кивнула. Шарли приложила ладонь ко лбу сына, чтобы проверить, нет ли у него жара.

После некоторого молчания Брижитт спросила:

— Вы здесь переночуете?

— Нет, я думаю, нам лучше подыскать какой-нибудь маленький отель… Сейчас всего час ночи… Так будет надежнее.

Брижитт поняла, что настаивать бесполезно, и скрылась в кухне, откуда вышла через пару минут с небольшим пакетом в руках.

— Я собрала вам кое-какие лекарства… на всякий случай, — пояснила она, протягивая пакет Шарли. — Парацетамол, аспирин… и теместа. Если Давид так сильно нервничает, то, может быть…

Брижитт замолчала. Продолжать и впрямь не было смысла. Так или иначе, она знала, что Шарли никогда — никогда! — не даст сыну транквилизатор, если только это не будет вопрос жизни и смерти.

— И вот мои ключи от машины, — добавила она.

Шарли уже собиралась отказаться, но Брижитт не позволила ей даже рта раскрыть.

— И без возражений! Это допотопная «клио», она уже почти ничего не стоит. Потом объясню, где она припаркована. Я так поняла, ты приехала на его машине. Ее будут искать в первую очередь. Пока оставь авто здесь, завтра я им займусь. А теперь поезжайте. Не будем тратить время на разговоры…

На прощание она расцеловала Шарли и Давида, после чего быстро шепнула подруге на ухо:

— И ни о чем не беспокойся! Мы всегда выпутывались из передряг, и на этот раз уж точно все будет хорошо!

…2…7…14…17…35…

…3…6…

Вдова не переставая повторяла в уме эти цифры, словно в них заключалась какая-то неведомая истина.

Она раздраженно захлопнула за собой входную дверь квартиры. Слишком громко, но тем хуже для соседей… К тому же она редко позволяла себе подобное — обычно у нее было тихо. И если в первое время после того, как она здесь поселилась четыре года назад, соседи взирали на нее с кислыми физиономиями, то постепенно они привыкли к этому странному существу неопределенного пола, возраста и даже цвета кожи, которое ласково заговаривало с их детьми или с нежностью гладило их собак.

Она жила на площади Клиши, иными словами, почти на самой границе между площадью Пигаль и западными районами Парижа. Клео не выбирала это место специально, но оно соответствовало ее нынешнему статусу как нельзя лучше, поскольку она пребывала ровно на полдороге между puta, которой некогда была, и dona,[9] которой надеялась через какое-то время стать: богатой, ухоженной, элегантной…

…2…7…

«Соnо!»[10] — выругалась она про себя. Неотвязная череда цифр уже начала ее раздражать. Словно для того, чтобы еще усилить воздействие проклятия, Клео отшвырнула сумочку — преувеличенно резким, театральным жестом — и опустилась на кожаный диван, который с мягким приятным шорохом принял ее в свои комфортные объятия. Затем попыталась стянуть верхнюю одежду, что оказалось нелегко: костюм сидел на ней как влитой. Двенадцать тысяч евро… Да, тряпки всегда были ее слабостью. За последние десять лет она потратила на них сотни тысяч евро, и теперь ее гардероб был достоин суперзвезды, вроде Мадонны, хотя, скорее всего, был даже лучше — однажды Клео где-то прочитала, что эта дешевка Чикконе жадна, как крыса.

А Клео была львицей, не какой-то там крысой. Ей нравилось преподносить себя. Ее хорошо знали парижские модные дизайнеры и кутюрье, она была излюбленный клиенткой во всех бутиках Фобур-Сен-Оноре и авеню Монтень. Продавцы обслуживали ее почти благоговейно, словно жрецы, совершающие обряды перед своим идолом: благодаря идеальным пропорциям манекенщицы, Клео носила модные туалеты с волнующей экзотической грацией Лизетт Малидор или Грейс Джонс.

…2 …7…

Она поднялась и направилась через всю квартиру в ванную комнату. Там открыла воду, вылила в ванну пол флакона ароматического бальзама и, пока ванна понемногу наполнялась, вернулась в гостиную — просторную, хорошо освещенную комнату, изящно декорированную и полную экзотических растений. Клео сама обставляла свое новое жилье, и здесь не было никаких красных абажуров, никаких диванов леопардовой расцветки — словом, никаких примет дешевой роскоши, на которую были так падки многие из ее бывших товарок.

Из своей большой сумки «Прада» Вдова вынула фотографию, которую нашла в доме Тевеннена. Она случайно заметила ее на стеллаже — небольшую фотографию в простой металлической рамке, стоявшую на некотором отдалении от остальных безделушек, словно ощущавшую свою неуместность среди них. В общем-то, так оно и было. Само присутствие такой фотографии в этом доме казалось чем-то фальшивым, как макияж постаревшей Коко Шанель.

На фотографии был изображен мальчик с густыми темными волосами и огромными черными глазами, глубокими, немного таинственными. Несмотря на то что он улыбался, на лице его не было заметно той беззаботной детской радости, которую испытывал бы любой из его сверстников летом на пляже.

Не он ли написал непонятные цифры на клочке бумаги? Впервые Вдова задала себе этот вопрос в машине по дороге домой. Внимательнее разглядев цифры, она подумала, что почерк, скорее всего, детский.

Однако не ребенок в первую очередь привлек внимание Вдовы, а молодая женщина, сидящая рядом с ним. Ее тело, почти полностью открытое для обозрения, если не считать двух узеньких полосок бикини, выглядело легким и гибким. Пепельно-белокурые волосы развевались по ветру. Она смотрела на ребенка обожающим материнским взглядом, и в ее глазах играли отблески яркого июльского солнца.

Вдова, не размышляя, схватила фотографию.

А сейчас… сейчас она начинала понимать, почему это сделала.

Эту молодую женщину она знала. Где, когда, при каких обстоятельствах они могли пересекаться?.. Клео никак не удавалось вспомнить. Может быть, она мельком видела ее рядом с Тевенненом во время очередной встречи? Молчаливый силуэт на пассажирском сиденье…

Нет, исключено. Тевеннен всегда приезжал на встречи один. В этом Вдова была уверена. Но лицо женщины было ей действительно знакомо.

Вдова задумчиво, почти с нежностью, обвела кончиком длинного наманикюренного ногтя лицо на фотографии. «Mi asesina..».[11]

Отдаленный шум воды вдруг напомнил ей, что ванна вот-вот может переполниться.

Она вздохнула, отложила фотографию и отправилась в ванную. Войдя, с наслаждением вдохнула поднимавшийся от воды ароматный пар.

Потом разделась, стараясь не замечать — что с каждым днем было для нее все труднее — свой член, освобожденный из специального маскирующего чехла, в котором она его обычно прятала. Клео любила свое тело, но ненавидела этот…

…тело!

…легкое и гибкое…

…совсем как у той…

Она вздрогнула и пару раз моргнула. Густые ресницы взлетали, как крылья бабочки.

Неужели и впрямь?.. Такое совпадение!..

Она неподвижно простояла минуту или две, чувствуя, как кровь гулко стучит в висках от этого неожиданного озарения. Так оно и есть… Понадобилось лишь освежить в памяти некоторые эпизоды из прошлого, смахнуть с них пыль… Да, вот именно: смахнуть пыль.

Очевидность предстала перед ней во всей полноте. Теперь Клео знала. Она знала все.

Знала, кто была эта женщина на фотографии.

Знала, как ее найти.

Озарение… Благая весть…