Еще спустя какое-то время Давид шепотом произнес:

— Мам… она нас уже ищет… какая-то странная черная дама…

Но Шарли уже не услышала этих слов.

…Это фиаско! Полное фиаско! И почему вы решили объявить об этом открыто всем коллегам на общем собрании?.. И почему вы не отключили ваш гребаный телефон, Миньоль? Тома, этот звонок — это просто паскудство!..

…звонок…

…откуда-то…

…мои штаны, господи, где мои штаны?..

Тома протянул руку — твердая почва казалось близкой, буквально на расстоянии вытянутой руки… Но его пальцы сначала наткнулись на пустой бокал, который опрокинулся, потом на какой-то твердый холодный предмет, потом окунулись в пыль… это оказался пепел в стеклянной пепельнице.

Он вынырнул из сна, и жестокая реальность предстала перед ним во всей полноте: он потерпел фиаско… Безрезультатное наблюдение за домом Вдовы… ладонь Орели Дюбар… потом они напились и даже выкурили косяк… и… и он заснул у нее дома, слишком одуревший, чтобы самостоятельно уехать… и… этот кошмарный сон…

…и звонок!

Номер, который высветился на экране мобильника, заставил его забыть обо всем.

— Тома?..

— О черт, что там еще?..

— Наш клиент склеил ласты.

Тома встряхнул головой. О чем говорит кузен?..

— Тевеннен мертв, — отчетливо произнес в трубке голос Жамеля Зерруки.

— Что?.. Что ты такое говоришь?.. То есть… ты в этом уверен?

В трубке послышался невеселый смешок.

— Если человек лежит на полу у себя в кухне с ножом между ребер и не шевелится, я так думаю, вопросы излишни.

Тома откашлялся, чтобы избавиться от остатков гашиша в легких и заодно как-то утрясти в голове новую информацию.

— Он уже окоченел, когда мы приехали к нему вчера вечером. Ты ведь знаешь, что мы там были, потому что сам за нами следил. Так вот, знай и то, что это не мы его прикончили.

Тома сжал кулаки. Он знал. Уже вчера вечером он знал! Не о том, что Тевеннен мертв, конечно, но о том, что ему самому не стоит заходить в дом. Возможность была слишком уж выгодной, ловушка слишком уж очевидной.

— Почему ты мне не позвонил сразу же?

— Я не мог… Она меня не сразу отпустила. К тому же…

Молчание.

Жамель боится, как бы вчерашний эпизод не обошелся ему слишком дорого, машинально подумал Тома. Боится, как бы его не обвинили в убийстве. Но вместо того, чтобы зря паниковать, кузен, очевидно, поразмышлял и избрал более правильную тактику. Тевеннен был главным подозреваемым, а поскольку он выбыл из игры, расследование Тома прекращалось само собой. Поэтому Жамель решил дать родственнику бесплатную информацию в надежде, что это избавит его самого от ненужных расспросов.

— Ты знаешь, кто его убил?

— Ну, это уж твоя работа, братан.

— Где он сейчас? В смысле…

— Трупак? Мы его не трогали. Ты же видел, как мы вышли из дома, и его с нами не было, ведь так? Мы его оставили на полу в кухне, где он и был. Думаю, у тебя уже достаточно информации. Теперь тебе все карты в руки.

И Жамель отключился, даже не попрощавшись. Тома остался неподвижно сидеть с трубкой в руке.

— Что такое?.. — вдруг послышался сонный голос у него за спиной.

Тома обернулся. Несколько секунд он разглядывал миловидное, еще заспанное личико Орели. Хороша, ничего не скажешь. А в постели так просто супер… Ночь получилась поистине волшебной, даже несмотря на слишком крепкие напитки и слишком сильный наркотик, особенно для Тома, который и забыл, когда в последний раз курил гашиш… Совершенно неожиданно для себя он встретил женщину невероятно сексуальную, пламенную и отзывчивую, и эта внезапная близость дала ему чувство абсолютного единения с другим существом, ощущаемого отнюдь не только на физическом уровне.

Но никакое волшебство не может длиться долго. Рано или поздно реальность вступает в свои права. В нашем случае, горько подумал Тома, даже слишком рано… Орели исчезла. Перед ним была его коллега мадемуазель Дюбар.

— Нам подкинули работенку…

— Это шеф звонил?

— Нет, мой источник. Нам нужно ехать… — Он посмотрел на часы, которые показывали почти восемь утра, и добавил: — Прямо сейчас.

Орели села на постели, и соскользнувшая простыня открыла ее соблазнительные груди с затвердевшими от утреннего холода сосками.

— Куда ехать?

— К нему. В смысле, к Тевеннену.

Шелковые портьеры, пестрые ковры и альковы в стиле рококо окружали три небольших подиума, в центре каждого из которых возвышался металлический шест. По ночам это место начинало жить своей особой жизнью — тайной, запретной — в мерцающих бликах приглушенного янтарного света. Но в этот утренний час здесь горели лишь тусклые неоновые лампы, разоблачая всю фальшь показной роскоши: ветхие дырявые портьеры, потертые ковры, потускневшие краски…

Ничто не может быть более жалким, чем ночное заведение при беспощадном свете дня. Зная об этом, Вдова почти никогда не приходила сюда до наступления темноты и уходила задолго до закрытия. Это место слишком напоминало ей ее саму. Утренний свет был враждебен им обоим.

Однако в это утро Клео, охваченная лихорадочным нетерпением, прибыла в «Эль Паласио» с первым лучом солнца. Она пересекла главный зал, сморщив нос от запаха прокисшего пива (странно, но после того, как в клубе было запрещено курить, внутри стало вонять еще хуже, чем раньше, — очевидно, теперь флюиды похоти, которые источали посетители, приходившие на «эротические шоу», уже ничто не могло перебить) и почти не обратив внимания на хрупкую китаянку уборщицу с чересчур большой для нее шваброй в руках. Впрочем, была ли эта азиатка и в самом деле китаянкой?.. Клео этого не знала и не хотела знать. Она даже не могла вспомнить, видела ли ее тут раньше. Мир обслуживающего персонала располагался в другом измерении, где царила бедность, и Клео испытывала перед ним неподдельный ужас.

В самом дальнем углу, за занавеской, располагалась неприметная дверца с табличкой «Только для персонала». Вдова толкнула ее, прошла по небольшому коридору, устланному красной потертой дорожкой, миновала раздевалку танцовщиц и, наконец, вошла в свой кабинет, единственное приличное помещение во всем клубе, с огромным зеркалом, хрустальной люстрой и глубоким честерфилдовским диваном. В углу стоял массивный письменный стол, на нем — телефон и два небольших монитора, один их которых был связан с камерой видеонаблюдения над баром, другой — с камерой над центральным подиумом. Вместо того чтобы включить мониторы (какой смысл наблюдать за уборщицей?), Клео включила радиоприемник — …итак, «Бенабар»! Что же это за альбом с таким по меньшей мере странным названием?.. Что вы хотели этим сказать? — и, не дожидаясь ответа певца, подошла к висевшему на стене гобелену и приподняла его. В нише за гобеленом располагался сейф.

Она не слишком заботилась о том, чтобы его прятать — во всяком случае, при мало-мальски добросовестном обыске любой коп его обнаружил бы, — поскольку не держала в нем ничего особо ценного. Ей просто нужно было создать иллюзию, что нечто ценное здесь есть. На самом же деле весь компромат, находившийся в ее распоряжении: письма, документы, счета, фотографии тех или иных известных личностей в весьма… пикантных ситуациях, — все это хранилось в других местах, и было спрятано очень надежно. Здешний же сейф существовал скорее для отвода глаз. Кроме того, он был свидетельством ее странной, иррациональной привязанности к этому месту — ее первому ночному клубу, который она приобрела в собственность на совершенно законных основаниях.

Клео набрала код и открыла дверцу. На полках лежали пачки денег, документы на заведение и огромный фотоальбом. Его она и вытащила, после чего вернулась к столу.

Альбом был полон фотографий. Лица и обнаженные тела. Танцовщицы клуба.

Стараясь сдержать нетерпение, Вдова нарочито медленно переворачивала страницы. Десятки женщин — высокие, маленькие, брюнетки, блондинки, рыжие…