Тома кивнул.

— Тесты были связаны с изучением одного случайно открытого вещества, — продолжал Греди. — Допамнезин, если не ошибаюсь, — так оно называется. Сильный стимулятор памяти. Одно время медики были просто помешаны на нем — революция в медицине, победа над болезнью Альцгеймера и все такое… Проблема состояла в том, что его применение давало множество побочных эффектов, причем различных для разных индивидов. У людей начинались галлюцинации, которые порой доводили их до самоубийств, причем настолько жестокими способами, что в связи с этим пришлось наконец начать полицейское расследование: казалось совершенно невероятным, что кто-то может покончить с собой таким образом…

— Насколько я помню, было заведено десять — двенадцать уголовных дел…

— Да… всего лишь.

— Всего лишь?

Греди кивнул.

— Хотите кофе, лейтенант? — спросил он, поднимаясь.

Не дожидаясь ответа, он вышел в коридор и вскоре вернулся с двумя пластиковыми стаканчиками, над которыми поднимался пар.

— Странно, — заметил он, ставя один стаканчик перед Тома, — я почему-то всегда был уверен, что рано или поздно это дело снова всплывет…

На какое-то время он задержался у окна, задумчиво глядя на заснеженные крыши Парижа. Тома подумал, что этот вид напоминает рождественскую открытку…

— Расследование оказалось нелегким, — снова продолжал Греди, отхлебнув кофе. — И для нас, и для судей. Вы, скорее всего, не в курсе, но такой тип организаций — я говорю не о мелких сектах, но о мощных ассоциациях, у которых есть своя недвижимость и огромные средства, — чаще всего пользуется покровительством очень влиятельных людей. С Кутизи дело обстояло похожим образом. Но его отличие от большинства доморощенных гуру заключалось в том, что его методика… работала.

— Работала?

— Да. Он и в самом деле помог излечиться от депрессии… или от наркотиков многим людям, которым прежде не помогали никакие другие методы. Только не подумайте, что я его защищаю. Но дело в том, что среди его пациентов были и очень высокопоставленные люди. Которые, разумеется, не хотели, чтобы их имена всплыли в ходе полицейского расследования, да еще такого громкого…

— Иными словами, по указанию сверху дело было спущено на тормозах?

Казалось, Греди колеблется. Наконец он сказал:

— Имейте в виду, если вы передадите кому-нибудь мои слова и этот человек явится ко мне за подтверждением, я буду все отрицать. Поскольку официально никакого давления ни с чьей стороны не было. Просто, скажем так, нам не захотели помогать.

Но повторяю, если вы скажете кому-то с моих слов, что из дела исчезли сведения о некоторых пациентах Кутизи — богатых бизнесменах, заметных фигурах шоу-бизнеса и так далее, — я буду все отрицать напрочь. Я скажу этому человеку, что дело об астрософии прошло и быльем поросло. Что мы никогда не подозревали эту секту в том, что у нее есть целая сеть филиалов чуть ли не по всему миру, гораздо надежнее замаскированных, чем головная организация… Что нас ничуть не удивило, с какой быстротой сверху спустили приказ приостановить расследование…

И наконец, мне даже мысли не приходило о том, что после крушения ассоциации несколько десятков уцелевших адептов вновь сформировались в небольшие группки и продолжили дело своего наставника, уже без официального руководителя, без иерархической структуры, — в конце концов, об их дальнейшей судьбе ничего не известно.

Однако, лейтенант, будем считать, что я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали. Более того, я первым заявлю о беспочвенности всех слухов, распространяемых в Интернете об этой организации, и заверю в том, что расследование было проведено по всем правилам и что оно увенчалось для меня успехом, а не стало одним из самых серьезных провалов… — закончил Греди с печальной улыбкой.

В кабинете надолго воцарилась тишина. Тома чувствовал, что запутывается еще больше. Тевеннен, Вдова, Шарли, Джорди Фонте, Кутизи, астрософия… За кем или за чем бежать в первую очередь?.. Какая тень из прошлого готовится принять зримый облик?

Внезапно Греди спросил, в упор взглянув на собеседника:

— А вам действительно кажется, что астрософия — или то, что от нее осталось, — имеет отношение к ГИС?

После паузы Тома ответил:

— Все зависит от того, что именно она в себя включает…

— Да, так и есть, — кивнул Греди. — Ну что ж, надеюсь, вы будете держать меня в курсе дела.

Тома кивнул, понимая, что беседа окончена, и простился с комиссаром.

Он уже шел к двери, когда Греди его окликнул:

— Лейтенант, не сочтите за бестактность, но все-таки — что вы делаете среди этих ГИСовских крыс? Вы, судя по всему, человек совсем из другого теста…

Тома не в первый раз об этом спрашивали, но при ответе он впервые воздержался от грубости.

— Считайте, что дело в личной мести, — с такой же прямотой, с какой Греди задал вопрос, ответил он.

— Понимаю, — кивнул комиссар. — Когда доведете свою личную месть до конца, свяжитесь со мной. Я, может быть, смогу кое-что для вас сделать…

Джорди поморщился, отпив небольшой глоток из бокала. Хозяйка заведения настояла на том, чтобы он заказал именно этот аперитив — из белого вина и черносмородинового ликера: «Это лучшее средство, чтобы согреться!», — и он на всякий случай не стал спорить, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Лучше всего было разыгрывать из себя обычных доверчивых туристов. Кроме того, немного спиртного после недавних событий и впрямь не помешало бы.

Он медленно потягивал аперитив, сидя за угловым столиком у окна, откуда открывалась широкая панорама заснеженных равнин, окружавших окутанный туманом Лавилль-Сен-Жур. Небольшой отель, в котором они остановились, стоял на некотором расстоянии от города, и к тому же выше него — Лавилль располагался в низине. Для беглецов он оказался идеальным убежищем: хватило лишь удостоверений личности (разумеется, фальшивых), чтобы их встретили со всей любезностью.

Дверь бара открылась, и Джорди вздрогнул, увидев входящую Шарли. Он невольно стиснул зубы: настало время объяснений.

— Все в порядке?

Шарли села напротив него. Он смотрел на эту женщину, за которой наблюдал (шпионил, ты хочешь сказать, вот как это называется!) восемь месяцев, и с трудом ее узнавал: длинные светлые волосы превратились в стоящие торчком черные иглы дикобраза, взгляд огромных серых глаз, покрасневших от слез и обведенных кругами, стал жестким, почти суровым. Он подумал, что наверняка она плакала сейчас в комнате наверху, укладывая Давида. Но даже такая, совершенно изменившаяся, дрожащая от гнева, страха и множества других эмоций, которые ей довелось испытать за последние два часа, она была восхитительна.

Восемь месяцев…

— Он в шоке, — тихо ответила она, — но кажется, серьезной опасности нет…

Какое-то время Шарли сидела молча, обводя невидящим взглядом обстановку бара. Сегодняшние события разворачивались так быстро и хаотично, что она почти не помнила, каким образом они все втроем здесь оказались.

Они выбежали из дома и через лес побежали к машине. Давида Джорди нес на руках. В доме остались двое бандитов, привязанных к креслам, и все еще не пришедший в себя месье Боннэ, которого Шарли и Джорди перенесли на диван. Она смутно помнила, как Джорди вырвал провода из чужой машины, видела словно со стороны себя, бегущую за ним с большой спортивной сумкой на плече… Кажется, она даже вспоминала, как новый товарищ по несчастью объяснял ей, что состояние месье Боннэ неопасное, он скоро очнется и у него разве что будет здоровенная шишка на голове. И еще — что в полицию звонить ни в коем случае нельзя… Но в какой последовательности все это происходило, она бы затруднилась сказать.

Она вообще была уже ни в чем не уверена. Потому что даже в буре эмоций, в потоках слез, в душащих спазмах гнева и отчаяния она не переставала видеть все ту же картину: револьвер вылетает из руки убийцы, вырванный у него одной лишь энергией ее сына…