— Но ведь это же и есть самое главное в притязаниях аббата, — прервал Рода Туан. — Он желает взять в свои руки раздачу милостыни, дабы облегчить страдания бедноты.

— Верно, и сделать их полностью зависимыми от него. Тогда вся беднота окажется в его власти.

Туан вздрогнул. В свое время он собрал под знамена своего войска бедняков Грамерая.

— Не хочешь же ты сказать, что Церковь расточает только ради того, чтобы приобретать?

— О, я уверен, что начинается все не с этого, но со временем даже самый высокодуховный из священников осознает, что перед ним — масса благодарных людей, готовых сделать все, что он им скажет. Вот тогда-то и начинается так называемое обмирщение.

— Нет, лорд Чародей! — Катарина протестующе подняла руку. — Это превосходит даже самые мрачные из моих мыслей! Ты хочешь сказать, что у Церкви вообще не должно быть никакой власти?

— Да нет, я вовсе не хотел доходить до таких крайностей, но если вы так ставите вопрос, то я отвечу: да, я именно так и хотел сказать.

— Но Церковь не сможет вершить труды Божьи, если у нее не будет власти в мире, — возразил Туан.

— Почему же не сможет? Проповедями, просвещением. Предполагается, что Церковь должна воздействовать на паству убеждением, а не силой. — Род покачал головой. — Плохо, когда в руках Церкви — светская, мирская власть, Туан. Власть развращает, а аббат — ныне архиепископ — стремится к абсолютной власти. Священники изобрели слово «иерархия», что означает «священное правление». Или «власть святых». Но как только священство начинает править, оно перестает быть святым. Абсолютная власть и развращает священника абсолютно — точно так же, как она развращает рыцаря или купца.

— И короля? — требовательно вопросил Туан.

Род покачал головой:

— Ваша власть не абсолютна, ваше величество, — об этом заботятся ваши бароны. И аббат в этом смысле своего никогда не упускал. На самом деле, если бы ваша власть была абсолютной, аббату не удалось бы собрать в прошлый раз войско и выступить против вас!

Туан отвернулся, обвел взглядом сад, кивнул:

— Ты прав, лорд Гэллоугласс. В этом мы должны прямо и открыто противостоять Церкви.

Род испустил громкий вздох облегчения. Туану удалось избавиться от религиозного наваждения. Он быстро переглянулся с Катариной и заметил нечто подобное и во взгляде королевы, а еще — благодарность. Род улыбнулся Катарине и поразился, осознав, что впервые в жизни почувствовал себя ее истинным союзником.

— Тем не менее вам следует хорошо продумать тактику, — сказал он, обратившись к Туану. — Не давайте народу ни малейшего повода считать вас демоном. Об этом старательно позаботится новый архиепископ.

Туан сардонически улыбнулся:

— Славно сказано, лорд Чародей. Для этого мне достаточно всего лишь отвергнуть его притязания.

Катарина нахмурилась:

— Разве мы не обязаны сделать больше, чем это?

— Сделаем непременно, — отозвался Туан. — Однако это дурная тактика — начинать бой с рукопашной схватки. Будет достаточно того, что он увидит наши пикеты.

— И в каких местах вы их намерены расставить, если не секрет? — полюбопытствовал Род, искоса поглядывая на короля.

— Я полагаю, будет разумно выказать мягкое порицание — быть может, он воспримет наши действия именно так. Наши глашатаи объявят что-нибудь вроде того, что, хотя королева и я властны во всех мирских делах, мы признаем право главы монашеского ордена управлять своими монахами и решать все возникающие религиозные вопросы.

— А-а-а… — протянул Род и потер подбородок. — А мне кажется, что вам следует повести себя чуть более… решительно.

— Нет. — Катарина шагнула к Туану, взяла его за руку. — Мой супруг верно решил, лорд Чародей. Сказав о том, что аббат — глава ордена, он тем самым отказал ему в признании его архиепископом и в какой-либо власти над Грамераем. А признавая его право рассуждать по всем религиозным вопросам, его величество тем самым отказывается принять отделение Грамерайской Церкви от Римской.

Род медленно запрокинул голову:

— Тонкая работа. Получается, что в несказанном больше смысла, чем в сказанном. Но вы действительно рассчитываете на то, что все поймут смысл этой игры?

— Лорды поймут, не сомневайся, — заверил его Туан. — И аббат.

— Вот так. Поймут. Все они поймут, конечно, — сказал Род Вексу, когда они мчались домой по сумеречным холмам. — И их потомки тоже. И я очень рад, что Туан решил изложить свои соображения в письменном виде.

— Он и должен был так сделать, чтобы текст был переписан и зачитан глашатаями по всей стране, — отозвался Векс. — Тогда обращение короля приравняется к указу.

— Точно — вне зависимости от того, понимает это сам Туан или нет. А впоследствии этот текст станет главой конституции Грамерая.

— Разделение Церкви и Государства, — задумчиво протянул Векс. — Решающее условие демократии. Тебе бы вряд ли удалось придумать лучше.

— И даже лучше, что придумал все это не я, — усмехнулся Род. — Напомни мне, чтобы я снял копию с этого исторического документа.

— «…Во всех делах религиозных, а также относящихся к потустороннему миру». — Писец отложил пергамент и выжидательно взглянул на короля и королеву.

Туан медленно кивнул, а Катарина проговорила:

— Превосходно. Все слова на своих местах и ни одного лишнего.

— Воистину так. Тут сказано не больше и не меньше того, что мы желали сказать. — Туан посмотрел на писца. — Перепиши все в точности и раздай своим подмастерьям. Пусть до утра изготовят пару дюжин списков. Я пришлю стражника, он заберет их.

Писец поклонился:

— Будет исполнено, ваши величества.

Он, пятясь, вышел за дверь и закрыл ее за собой.

Туан со вздохом поднялся, заложил руки за спину и потянулся.

— Что ж, дело сделано, и у меня стало легче на сердце. Пойдем в опочивальню.

Как ни гневалась королева в последние дни, при этих словах супруга взгляд ее смягчился. Она улыбнулась и подошла к Туану, взяла его за руку. Он ответил ей улыбкой, и они направились к дверям.

А в дверях стоял сэр Марис.

Катарина и Туан остановились, их улыбки угасли. Туан заставил себя расправить плечи и вновь принять на них ношу правления.

— Что за безотлагательное дело заставило тебя явиться к нам в солярий в столь поздний час, сенешаль?

— Один крестьянин сильно напуган, ваше величество.

— Всего лишь напуган? — нахмурился Туан. — Будет тебе, сэр Марис! Наверное, есть что-то еще, иначе ты не стал бы нас беспокоить.

— Так и есть, ваше величество. — Сэр Марис смиренно склонил голову. — Однако я не желал бы сам рассказывать вам о том, чем он встревожен. Выслушайте его самолично, умоляю вас, чтобы вы смогли сами судить.

— Что ж, вели ему войти. — Туан бросил извиняющийся взгляд на Катарину и вернулся к стулу, который он только что покинул. Катарина встала рядом и положила руку на плечо мужа.

Сэр Марис обернулся, поманил крестьянина пальцем и тот вошел — напуганный, поникший. В руках он нервно мял шляпу.

— Не бойся, — подбодрил его сэр Марис. — Ты стоишь перед своими владыками, единственная забота которых состоит в том, чтобы защищать тебя и печься о твоем благе.

Если крестьянина и убедили эти заверения, он этого никак не показал. Он только отвесил королю и королеве низкий поклон — наверное, для того, чтобы они не видели его лица.

— Ну-ну, разогнись, дружище, а то кувыркнешься! — улыбнулся Туан и нетерпеливо поманил к себе крестьянина. — Как тебя звать и откуда ты родом?

— Звать меня Пирс, ваши величества, — выдавил крестьянин, распрямившись. — Я остановился на постоялом дворе «Красная кружка».

— Ну хорошо, Пирс, — кивнул Туан. — А теперь расскажи нам, что тебя напугало.

Пирс сглотнул подступивший к горлу ком и еще сильнее начал тискать в руках шляпу.

— Час тому назад это стряслось, ваше величество, когда я того… домой возвращался.

— В столь поздний час? — удивилась Катарина. — Где же ты был?

Крестьянин покраснел: