Но жизнь продолжалась, и вскоре восторг мой поутих, сменяясь более жизненными потребностями. Голод, жажда. Что, к счастью, не стало проблемой для человека, выросшего на острове посреди моря. Крабы и мидии смирили первое, вода из речушки — второе. А я, утолив насущные потребности, склонил голову и возблагодарил Эли, направившего мой путь на этот берег.
Потом была ночь на песчаном берегу и холодный ветер, дующий с моря. Сырой, холодный ветер изнуривший меня, но и подаривший мне величайшую в тот миг ценность. Ветер и волны, вынесли на берег остатки моей лодки. Разумеется, почти вся провизия была попорчена соленой водой, все, что можно было разбито и растрепано волнами, но все же... Иголки и нитки. Парусина. Тетивы для лука, слава Эли, упакованные в вощеный кулек и тем сохраненные от воды. Топор. Фляга. Для меня, оставшегося на пустынном берегу с одним только мечом за спиной, это было просто невероятное богатство.
Три или четыре недели я провел на том берегу. Укрывшись в маленькой пещерке под нависшим берегом, я по мере сил приводил в порядок амуницию, готовясь к дальнему походу. Сшил из остатков парусины походный мешок и грубое подобие одежды, приспособил флягу и топор на пояс, изготовил грубый лук и заготовил стрел. Навялил рыбы, насушил морской соли и даже закоптил мясо парочки гигантских черепах.
Но время шло и мне стало скучно. Моя деятельная и беспокойная натура буквально потянула меня вперед. К видневшимся невдалеке горам. К вершинам, перевалам, скалам...
Вперед и вверх!
Шаг за шагом, по неверным тропам, оползням и холмам. От перевала к перевалу. По осыпям и тонкому слою земли. По едва заметным тропкам и просто голым камням... А неделями позже и по снегу. По льду замерзших рек. Казалось, сама природа задалась целью остановить меня, не дать мне пройти. Метели силились замедлить мой ход, крутые склоны преграждали мне путь, но я боролся. Я шел вперед. Меж неприступными вершинами и океанскими волнами. Только вперед.
Собственная сила воли стала мне и бичом, и погонщиком в одном лице. Ледяные горные ручьи утоляли жажду, случайная горная коза или баран становились пищей. Их шкура служила одеждой. Да это было непросто — выскребать мездру, используя только нож с топором и не имея опыта, пропитывать клочок за клочком собственной мочой, бесконечно разминать... Думаю, знай я изначально сколь сложной будет обработка даже маленькой козьей шкурки, никогда бы не взялся за это дело, но... не было такого, чтобы мужчины моего рода оставили дело недоделанным! И я скреб, вымачивал, сушил, разминал... в конце концов все-таки добившись результата. Думаю, профессиональный скорняк прогнал бы меня с такой шкурой, но сшитая из них одежда хорошо хранила тепло, а потому...
Неделя за неделей пролетали мимо, я все шел и шел вдоль горного кряжа. Постепенно холода становились сильнее, и в одну из ночей, после сильного бурана, обессиленный, я ночевал в вымороженной пещере. Каменные стены прикрыли меня от ветра, но и только. Я уже чувствовал ледяное дыхание смерти, когда...
Хм-м...
Сейчас я должен рассказать о самой странной в моей, в общем-то не очень длинной жизни встрече. Собственно, я даже не знаю, кто же там был! И был ли вообще кто-то. Но... Я замерзал, как я тогда думал один в ледяной, темной пещере, не имея ни дров, ни даже факела, когда кто-то дыхнул мне теплом в спину. Что-то очень большое и горячее обвернулось вокруг, а потом меня, чуть согревшегося, нестерпимо потянул в сон. Я не знаю, сколько я спал, но очнувшись, обнаружил себя на сделанной из веток и травы лежанке, обвернутым прямо поверх одежды очень большой чешуйчатой шкурой. Драконьей шкурой, как решил я тогда.
Много-много позже мне повезло показать сохраненный кусок этой шкуры знатоку и он определил, что это и вправду был дракон. Вот только... Лазурно, я рискну назвать имя человека, никогда не принадлежавшего роду людскому, так вот он, выслушав всю историю, посмотрел на меня очень... странно. И лишь после долгих настояний и нескольких пинт темного как ночь и крепкого как пот моряка пива, добавил одну единственную фразу: «прихотливо вьется тропа времени!»
Впрочем, все это будет много, много позже, а пока я вырезал и по мере возможности сшил из шкуры плащ и пояс. И проносил их до самого конца пути, не испытывая ни малейшего неудобства от холода. Совсем.
Прошло уже несколько месяцев, как я шел по предгорьям. То поднимаясь выше, то спускаясь почти к самому морю. Я продвигался по тропкам, по остаткам древних дорог, иногда вдоль ручьев и горных речушек. Огибал пики, преодолевал осыпи и скальные стенки. Не один раз в эту зиму мне приходилось, спустившись к морю, идти по льду, по ледяным торосам, огибая немыслимые нагромождения скал.
Бесконечное путешествие изменило меня. Я похудел, стал жилистым, как просмоленный канат. И в то же время стал выносливее. Мог идти весь день, с самого раннего утра, до самого позднего вечера. Зачастую не ел толком по два-три дня, почти не испытывая неудобств. Но в то же время, мой ум постепенно приходил в полнейшее расстройство. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что балансировал на тончайшей грани, между превращением в дикого зверя, в прямоходящее животное и буйным помешательством. Иногда я плакал, сам не понимая почему. В другое же время мной овладевал дикий гнев и тогда я бил палкой по камням, швырял их вниз и кричал что было сил, бросая вызов... кому? Древним богам? Самой земле? Не помню.
Что поддержало меня? Молитва. Ежедневное и ежечасное возглашение хвалы Господу нашему и Наставнику Эли, поминовение Его дел и Его учения. Я как мог восстановил по памяти молитвы Ему, я вспоминал проповеди святого наставника и Книгу, прочитанную мной совсем не так внимательно, как надо бы... факт, осознанный мной, лишь во время похода по тем бесконечным горам.
Но все подходит к концу. Закончилась и та зима, а вместе с нею, закончился и мой бесконечный путь вдоль горного хребта. Да, как-то вдруг пришла весна. Море высвободило воды из-подо льда, зажурчали ручьи, закапали сосульки... А я вдруг осознал, что незаметно, сам того не замечая повернул вместе с горным хребтом. Изначально я двигался на юго-восток. Теперь же я, оставаясь между морем и горными кряжами, стабильно шел на северо-восток. И вода... Море сменило цвет и стало пресным. А потом пришел день, когда я вновь увидел лед, уже подтаявший и рыхлый, а за льдом, за торосами и полыньями я увидел другой берег! Пологий берег! Река!
Как я пересекал широченную реку по таявшему буквально на глазах, вспучивавшемуся поднимающейся рекой, трещащему и крошащемуся под ногами льду... Об этом можно написать целый рассказ, размером не менее того, что вы сейчас читаете. Но это была бы другая история, сейчас же скажу, что я ее пересек. Перебрел, перешел, выбрался и увидел еще одно чудо, продемонстрированное мне этим бесконечным, полном новизны миром.
Лес.
Когда-то давным-давно мне, совсем еще мальчишке, перелески, росшие в глухих местах родного острова казались огромным, непостижимо таинственным, полным чудес и опасностей лесом. Да... много лет прошло с тех пор, много пройденных и проплытых миль осталось за спиной, но вот лес...
Я стоял на опушке по настоящему дремучего леса. Теперь-то, в сравнении, я понимал, что там, в детстве бродил по ухоженным, чуть ли не с метлой подметенным... ну, не паркам, но почти. Перелескам, плотно окруженным полями, деревнями, с тропинками, с камнями-указателями, с заботливо убранными упавшими стволами и сучьями. А вот сейчас я входил в чащобу... и это была воистину чащоба! Чудовищные стволы деревьев-патриархов, напрочь перекрывавшие небо кронами. Гниющие на земле рухнувшие стволы. Молодая поросль, чахлая, тонкая, не видевшая солнца никогда в жизни, но упрямо цепляющаяся за жизнь и лезущая вверх... и эта поросль, в иных местах сплеталась в настоящие стены, буквально непроходимые без топора.
Воистину Лес.
И вот, как раньше я двигался вдоль подпиравшего небеса горного хребта, так теперь я шел вдоль опушки древнего и сумрачного леса. И так же как когда-то в горах, где я, то поднимался к закрытым тучам перевалам, то вновь спускался к вниз, к морю, так и сейчас я, то углублялся в лес, по обманчивым, извивающимся звериным тропам, то вновь выходил к опушке, постепенно продвигаясь сначала к востоку, а потом к северо-востоку.