Но планам неизвестного не суждено было сбыться в этот вечер. Тихий, едва слышный шорох позади — и южанин взлетел на ветви дерева быстрее белки. И только оттуда вгляделся в сгущающиеся сумерки.

Три зверя — волк, очень крупный пес и росомаха очень, очень внимательно осмотрели замершего на ветке человека. Потом без единого звука пес и росомаха буквально растворились в подлеске, а волк так и остался, отойдя чуть в сторону и не сводя глаз. Немыслимо внимательный для нормального зверя взгляд. И столь же немыслимая компания... если на миг забыть о морфах Цитадели, и ее же скаутах.

Орен отправился домой, когда небо уже начало темнеть. Через поле, мимо камней и валунов, по дороге мимо леса, мимо едва заметного в полутьме волка с знакомым запахом, внимательно уставившегося на дерево.

«Интересно, кого он там на ветку загнал?» — еще подумал выдр, но подойти и выяснить поленился. Да и поздновато уже было. Времени только чтобы перекусить в одной из едален, да перед сном подумать. О том, что в Цитадель пришел странник из дальних земель, разыскивающий его Орена.

И вот, что этому страннику надо?

Перевод — Redgerra, Дремлющий.

Литературная правка — Дремлющий.

Год 706 AC, середина июня.

— Здравствуй Ларкин.

По устланной разномастными камнями дорожке, мимо каменных горок, мимо журчащего фонтанчика, мимо пары клумб, усеянных уже расцветшими lavatera trimestris и едва набиравшими цвет chrysanthemum, я прошел в самую середину маленького внутреннего двора. Да, небольшой уютный дворик, уместившийся где-то в самой середине того скопления разномастных зданий, башен и крытых переходов, что все мы обозначаем общим словом «донжон». О, безусловно, обычный донжон крепости — нечто совсем иное, но так ведь и Метамор вовсе не обычная крепость. Что, как понимаете, накладывает... да, накладывает. Но не буду отвлекаться.

Да, время проходит, но все так же, на том же самом месте в центре дворика неизменно стоит Ларкин. Над каменными горками, над благоухающими клумбами, даже над маленьким фонтанчиком, одинокий лиственничный ствол главенствует над всей площадью. Постоянный наблюдатель и философский осмыслитель, в неповторимой перспективе маленького дворика, в самом центре неизменно бурной и гудящей Цитадели.

— Здравствуй и ты, Дэн. Что привело тебя сюда сегодня? — послышался его шелестящий, призрачный голос, исходящий кажется отовсюду — от каждой ветви, от каждого листика, но сильнее всего от мощного, неколебимо устойчивого ствола.

— Почему ты решил, что я пришел к тебе не просто так? — ответил я, подходя ближе, к самым корням. — Разве не могу я заглянуть сюда, чтобы просто поздороваться со старым другом?

— О, безусловно, — листья моего друга зашелестели, как будто легкая усмешка пробежала по кроне. — Я всегда рад ощутить шаги друга, но тот, кто приходит просто так, не берет с собой длинный шест, и не одевает на спину тяжелый мешок. А потому, я все же думаю, ты здесь более чем просто сказать «здравствуй».

Мда. Иногда способность Ларкина замечать малейшие детали и делать из них абсолютно верные выводы просто поражала меня. Что ж... Я скинул на замощенную камнем площадку вещевой мешок.

— И разумеется, ты прав, — признал я, развязывая горловину мешка. — я действительно выбрал время, чтобы сделать то, что откладывал уже слишком долго.

— И что же? — вздохнул Ларкин.

— Пришло время ежегодного осмотра. Сейчас, когда ты на пике формы, когда на подходе лето, с его заботами и жарой, я хотел бы увериться, что ты действительно здоров.

— Думаешь, это необходимо?

— Да.

— А разве ты не должен для этой цели пригласить целителя?

— Ларкин.

— Да-а?

Вот как может дерево зашелестеть ехидно? Но он как-то справляется, передавая эмоции нам, рядовым жителям Цитадели.

— Не изображай малолетнего идиота. Ты прекрасно понимаешь, что Коу здесь никаким боком. Он не умеет лечить деревья.  И да, я прекрасно понимаю, как тебе ненавистны эти осмотры. Но и ты понимаешь, это для твоей же пользы. А потому, потерпи, это не займет много времени.

Хотя вслух согласия не прозвучало, ощущение смиренной покорности явно исходило от Ларкина. Что ж... И раскинув на уложеной булыжниками площадке тряпицу, я начал раскладывать инструменты. Лупа, линейка, записная книжка и сланцевая палочка для письма, пара мерных вилок и угломер легли аккуратным рядком. 

Сначала основное. Рост. Установить угломер на треногу, вывести вертикаль... То, что раньше было утомительным занятием, включавшим в себя тщательное измерение длины древесной тени, установления специального мерного шеста и измерения уже его тени, составления пропорций и сопоставления подобий, ныне, при помощи прибора, стало легким и простым делом. Главное — идеально вывести вертикаль и как можно точнее навести указатели на верхушку, и на самое основание дерева. Потом, считав показания, вычесть одно из другого и по специальной таблице...

— У тебя добавилось несколько дюймов роста в этом году, — сказал я Ларкину, записывая результат.

Дальше... дальше я обошел ствол по кругу и, используя шест, чтобы раздвинуть ветви, в поисках малейшего дефекта тщательнейшим образом осмотрел каждый изгиб ветвей. Да, понимаю, не совсем обычное дело для неплодового дерева, но так и дерево у меня было... необычное.

К счастью, единственное, что я заметил — несколько отмерших почек, не давших побегов весной. Сравнительно немного, нет причин для волнения. Я подтянул ближайшую ветвь поближе... да, так и есть, слабая, не до конца сформировавшаяся почка, явно погибла во время морозов. Два-три года и рост вторичных ветвей восполнит потерянное, а любой взглянувший на Ларкина и не найдет разницы.

Примерно с полчаса спустя, я почти закончил путь вокруг друга. И вот именно тогда я увидел первый признак чего-то неестественного. Маленький клочок желтого, на пол пути к верхушке, среди темно-зеленой листвы.

— Ларкин. Ты чувствуешь ветвь, которую я сейчас касаюсь? Есть там что-нибудь... не такое? — спросил я, толкая ветвь шестом.

— Да, — ответил мой друг. — Я ощущаю некоторое... напряжение. А что? Там что-то не так?

— Это хлороз.

— Что такое хлороз?

— Когда листья желтеют, от... различных причин.

— Так. Хлороз значит... — прошелестел Ларкин. — Это серьезно?

— Точно не знаю. Выглядит не настолько плохо, как было пару лет назад, при заражении омелой, — заверил я. — Но отсюда я не смогу определить, чем вызвано отмирание листьев, а потому я собираюсь обрезать ветвь.

— Ампутировать мою ветвь.

— Обрезать, не ампутировать, — сказал я, опять залезая в мешок и доставая инструмент, который совершенно не собирался сегодня использовать. Не собирался... а, да ладно, кому я лгу? Самому себе? Я знал, что его, возможно, придется применить, ведь я садовник и ухаживать за деревьями — моя специальность. Небольшой пружинный резак, специально приспособленный для установки на конце шеста и приводимый в действие длинной бечевой.

— Это специальный резак для обрезки веток у деревьев, Ларкин. А ты именно дерево.

— Я предлагаю тебе пойти в библиотеку, попросить у Фокса словарь и найти слово «ампутировать». И я не хочу, чтобы ты ходил и обрезал мне конечности только потому, что они выглядят забавными! Скажи мне, ты уверен, что там что-то серьезно не так с этой веткой? Тогда я, возможно, позволю тебе продолжить. А до тех пор я не согласен.

— Ты боишься боли?

— Ты прекрасно знаешь, что я больше не чувствую боли, — ответил Ларкин. — Самое большее, что я чувствую... самое близкое к человеческому, это ощущение давления.

— Тогда почему ты не хочешь, чтобы я убрал ветку?

— Потому, что я устал от того, что ко мне относятся как к какому-то... дереву! Я был и остаюсь человеком! Даже будучи всего лишь бестелесным духом! Ты знаешь как у меня мало друзей? Кроме тебя лишь совсем немногие останавливаются, чтобы поговорить со мной. Даже те, кого я знал много лет, теперь избегают меня! Люди пробегают мимо... хоть бы «привет» или «добрый день», но ведь нет же! А я... я торчу тут... они даже не замечают, что этот маленький двор — мой дом, мой мир... да вся моя жизнь! Меня не видят, как будто я какая-то часть пейзажа! Не живое существо, а так, деталь обстановки, украшение, лутина им в суп!