Таматея обрадовалась, впервые за несколько месяцев услышав смех девушки, и стала рассказывать маорийские легенды, в которых речь шла о тюленях и огромных рыбах.

Пока никто не говорил об отъезде, но танцовщицы заметно нервничали. Работать у Куры им нравилось, девушки любили путешествовать, а в Нью-Йорке им снова придется искать работу. По окончании предпоследнего концерта Уильям собрал труппу.

— Я хочу сделать заявление, — важно произнес он. — Как вы знаете, изначально планировалось закончить наше сотрудничество послезавтра. Мы с женой хотели вернуться в Европу, у нас там есть обязательства. Но, как вам известно, в Европе все еще идет война. Наши первоначальные планы объехать с новой программой Францию, Бельгию, Германию, Польшу и Россию утратили силу. Там сейчас не до музыки…

Среди танцоров, которые только что перешептывались, воцарилось гробовое молчание.

— Поэтому нам как раз на руку, что концертное агентство предложило нашей труппе продлить пребывание в Штатах. Что именно будет дальше, зависит от вас. Если вы хотите продлить ангажемент, то мы поедем отсюда в Сакраменто, Портленд, Сиэтл, потом — в Чикаго и Питтсбург. Точный план разработает агентство. Если хотите закончить контракт, нам нужно вернуться в Нью-Йорк, нанять других танцоров и снова начать оттуда. Итак, что скажете? Хотите продолжать?

Танцоры возликовали. Лишь двоим или троим по семейным или еще каким-то обстоятельствам нужно было возвращаться на восточное побережье. Остальные перевели дух и уже начали предвкушать следующие месяцы турне.

— А я?

Обращение Уильяма к танцорам ввело Глорию в состояние ступора. Она ни за то не встала бы перед людьми, чтобы оказаться в центре внимания. Но сейчас, в родительском номере люкс, где те отдыхали — Уильям с бокалом виски, Кура с белым вином, — ей удалось воплотить в слова свой жгучий страх.

Уильям удивленно посмотрел на нее.

— А что ты? — переспросил он. — Конечно, ты поедешь с нами, как же иначе?

— Но от меня здесь никакого толку! Я никому здесь не нужна… и… — Глория хотела сказать так много, но выдавила из себя лишь несколько сбивчивых фраз.

Кура рассмеялась.

— Глупышка, разумеется, от тебя есть толк. А даже если бы и не было, какая разница? Ты не можешь вернуться в Европу, если ты решила учиться. Там война, все стреляют друг в друга. А здесь ты в безопасности.

— В Киворд-Стейшн нет войны! — Глория хотела закричать, но у нее получился лишь сбивчивый шепот.

— Ах, вот к чему ты клонишь. Ты хочешь вернуться на эту овечью ферму… — Уильям покачал головой. — Глория, солнышко, ехать отсюда в Новую Зеландию — это все равно что совершать кругосветное путешествие! Мы не можем отправить тебя одну. Девочка, ты познаешь мир! Овец постричь ты всегда успеешь, если действительно захочешь этого. Ты не можешь говорить серьезно! Ты только подумай: когда мы вернемся в Европу после войны, ты увидишь Францию, Испанию, Португалию, Польшу, Россию… Нет ни одной страны в Европе, где бы мы еще не побывали и где не хотят посмотреть нашу программу. Может быть, мы наконец-то купим дом в Лондоне… — Он повернулся к жене: — Да, я знаю, Кура, ты не хочешь жить оседло. Но подумай о малышке, она должна выйти в свет, как это положено. Когда-нибудь найдется хороший человек, Глория выйдет замуж… — Уильям вновь посмотрел на дочь и почти строго произнес: — Тебя для того и воспитывали, чтобы ты стала леди, Глория! А не провинциалкой!

Глория не ответила. Лицо ее стало белее мела, ей показалось, что она никогда больше не сможет говорить. Турне по Европе, дом в Лондоне, первые балы… Значит, когда Кура и Уильям отправили ее на учебу в Англию, они не собирались возвращать ее обратно. Она должна остаться навсегда и… что ж, когда-нибудь она унаследует Киворд-Стейшн, если Кура не продаст ее раньше. А она сделает это самое позднее после смерти бабушки Гвин.

Глория поймала себя на мысли о том, что желает родителям смерти. Может быть, несчастный случай или покушение сумасшедшего. Впрочем, все это иллюзии. Кура молода, она проживет еще лет сорок, если не больше.

Провести несколько десятков лет вдали от Киворд-Стейшн? Глория представила себе бесконечную череду унижений: «Это служанка миссис Мартин?» — «Нет, вы не поверите, это ее дочь!» — «Эта неуклюжая? Но от матери в ней нет ничего…»

Глория слышала этот короткий разговор сегодня в фойе отеля. Ей было уже не так больно. Она привыкла. Но еще лет сорок?..

Глория подумала об острове-тюрьме Алькатрас в бухте напротив Сан-Франциско, на который она еще вчера смотрела с некоторым ужасом. Однако по сравнению с ее ежедневными пытками пребывание там должно быть настоящим развлечением. Глория глубоко вздохнула. Нужно что-то сказать. Но девушка промолчала. Все равно ей не удастся заставить родителей передумать. От разговоров никакого толку. Нужно действовать, причем самостоятельно.

На следующий день погруженная в себя Глория отправилась к морю. Девушка не обращала внимания на великолепие города, хотя в Калифорнии стояла весна, солнце висело в небе золотым шаром, в садах и вдоль бульваров цвели цветы. Здесь, на западном побережье, было по-летнему тепло; Глорию это смущало, поскольку при словах «западное побережье» ей представлялся неприятный и дождливый климат. На улицах Сан-Франциско царило оживление. Тут встречались люди всех цветов кожи и национальностей. В глаза Глории прежде всего бросались желтолицые китайцы и японцы, которых тут было множество. По большей части они казались такими же робкими и испуганными, как и она сама; у девушки даже складывалось впечатление, что она чувствует их необычность. С другой стороны, у них был здесь свой квартал — Чайна-таун. Некоторые танцовщицы ходили туда обедать, а потом хвастались, что не испугались даже жареной собачатины. От одной мысли об этом Глории стало дурно.

Наконец она дошла до портового квартала, который, к счастью, оказался не таким мрачным и запутанным, как в Лондоне или Нью-Йорке. Порт Сан-Франциско был большим и современным. Залив Сан-Франциско и Золотые ворота подарили городу естественный портовый бассейн, и доки, портовые здания и причалы были отремонтированы после землетрясения и большого пожара 1906 года, а кое-где полностью перестроены. Здесь были колеи для поездов, большой торговый порт, где выгружали и продавали товары со всего мира. Более общительные гости наверняка нашли бы это волнующим, но девушку столь оживленная обстановка скорее пугала. Как здесь не потеряться? Кого спрашивать, если эти чернокожие и желтокожие люди, по всей вероятности, не говорят по-английски?

А потом она увидела пассажирский пароход. Должно быть, это доки, куда причаливают суда с переселенцами; по крайней мере именно здесь находились офисы соответствующих инстанций. Глория слышала, что в Сан-Франциско в основном приезжают новые граждане из Франции и Италии, хотя раньше, во времена золотой лихорадки, к Золотым воротам устремлялось также много ирландцев и других граждан Великобритании. Ладно, неважно, кто сюда приезжает, Глории нужно уехать. И межконтинентальный пароход был ее первой целью. Здесь всегда есть каюты класса люкс, которые обслуживаются дюжинами персонала. Хотя большинство из них обычно были мужчинами, Глория не представляла себе, чтобы стюарды заправляли постели и чистили картошку. Должны же быть горничные и кухарки!

Глория надеялась наняться на такой пароход и отработать билет. Если бы она только знала, какое из судов идет в Новую Зеландию… Она неуверенно бродила по докам. Здесь она видела достаточно много деловых на вид людей, однако не могла пересилить себя и заговорить хоть с кем-то. Внезапно перед ней остановился худощавый парень в матросской форме и с любопытством стал рассматривать ее.

— Что, красавица, потерялась? Здесь ничего не заработаешь, а если полиция поймает, будут неприятности. Лучше попытай счастья на рыбацкой пристани.

— Я… какой… э… судно… может идти в Новую Зеландию? — Глория заставила себя посмотреть на мужчину. Приветливая, хоть и несколько покровительственная манера разговора придала ей мужества.