Джек улыбнулся.
— Она будет рада, что ты снова с ней. А Кири и Моана пошли на ваиата-а-ринга, так что ужин все равно холодный. — Он чуть помедлил, подыскивая слова, и добавил: — Я рад, что ты вернулась, Глория!
— Это моя земля, — спокойно ответила Глория.
Однако ее уверенность улетучилась, едва они доехали до конюшен Киворд-Стейшн. Фрэнк Уилкенсон принял у них коня. Он вместе с несколькими другими пастухами пил виски, и теперь все без исключения таращились на коротенькую юбочку Глории. Девушка покраснела. Джек снял куртку и отдал ей.
— Надо было сделать это раньше, — с сожалением произнес он. У него был и платок, чтобы стереть с нее моко, но они не подумали об этом. И сейчас им оставалось только красться через кухню в надежде, что Гвинейра их не заметит.
Однако та стояла в проходе, ведущем в хозяйственные помещения. На ней было то же самое домашнее платье, что и днем, и выглядела она удрученной. Гвинейра никогда прежде не казалась Джеку настолько старой. А еще он заметил на ее щеках следы слез.
— Кого это ты мне привел, Джек? — строго спросила она. — Невесту-маори? Я же пошутила. Не нужно было ее похищать. Она ведь при первой же возможности сбежит обратно к своему племени. — Гвинейра отстранилась от сына и обернулась к правнучке: — Вы что, не могли пригласить меня, Глория? Разве мы не можем отпраздновать здесь? Ты так сильно ненавидишь меня, что я должна узнавать о свадьбе своей внучки от кухарки?
Джек нахмурился.
— Кто говорит о свадьбе, мама? — мягко поинтересовался он. — Глория всего лишь собиралась принять участие в танце. Но потом передумала. Когда я встретил ее, она шла домой.
— Ты всегда ее выгораживал, Джек, — сказала Гвинейра и отстранилась от него, а он, в свою очередь, предупредительно встал между ней и девушкой. — Ну хорошо, Глория, как ты это себе представляешь? Ты будешь жить с Вирему здесь? Или в лагере? Покроете дом тростником, как лачугу Хелен, когда племя заберет его себе? Впрочем, сначала нужно спросить согласия Куры. Пока еще земля принадлежит ей.
Глория встала напротив бабушки, и в глазах ее снова вспыхнули ярость и безумие, которые наполняли ее, когда она бежала из лагеря маори.
— Это принадлежит мне! Только мне! Пусть Кура Мартин только попробует отнять это у меня! И дом не будет принадлежать никому другому, бабушка! Я ничья невеста. И не буду ничьей женой! Я… — Казалось, она хотела сказать что-то еще, но развернулась и побежала прочь — второй раз за день.
Джек вдруг почувствовал ужасную усталость.
— Что ж… тогда я пойду к себе, — натянуто произнес он.
Гвинейра вперила в него полный отчаяния взгляд.
— Да, иди к себе! Все идите! — накинулась она на него. — Иногда мне кажется, что это уже слишком, Джек! Да, это уже слишком!..
Назавтра ни Джек, ни Глория не вышли к совместному завтраку. Гвинейра, которой было стыдно за свою вспышку, узнала от Кири, где эти двое. На этот раз они поменялись стратегиями: Глория сидела в своей комнате и, судя по всему, занималась тем, что разбивала или рвала на мелкие кусочки все свои работы в стиле маори. Джек же поехал кататься и провел день у круга каменных воинов. У Гвинейры было достаточно времени, чтобы выяснить, что на самом деле случилось в марае в О’Киф-Стейшн. Кири и Моана охотно делились новостями.
— Тонга хотел женить Вирему. Объявил всему племени. Только не Глори и не Вирему. Они не хотели.
— Вирему хотел! — поправила Моана.
— Вирему хотел мана. Но он трус… Глория очень злится, потому что…
— Наверное, он не делить с ней ложе, — заявила Кири и ухитрилась при этом покраснеть. Пятьдесят лет в доме пакеха изменили ее представления о морали. — А только делать вид…
Гвинейра прокляла свое недоверие. Нужно было хотя бы выслушать, что скажет Глория. Поразмыслив, она решила проявить великодушие и извиниться перед внучкой. Когда девушка спустилась к ужину — в том костюме старой девы, в котором она встретила Гвинейру в Данидине, — она торжественно выразила свое сожаление:
— Я так испугалась, Глори. Я думала, что ты поддалась на уловки Тонги. Кура тогда едва не попалась…
Глория скривилась.
— Я не Кура! — зло сказала она.
Гвинейра кивнула.
— Я знаю… пожалуйста… Мне очень жаль.
— Все в порядке, — успокаивающим тоном произнес Джек.
Отношения между двумя женщинами почти пугали его. Казалось, Глория винит Гвин во всех своих бедах. Он задумался над тем, что могло случиться с девушкой. Сколько же она путешествовала одна? После долгих размышлений ему удалось вычленить из ее реакции главное: она наверняка пережила свою собственную войну.
— Нет, не в порядке! — крикнула Глория. — Не говори за меня, Джек! Все будет в порядке, когда об этом скажу я… — Она запнулась, а потом, помолчав, натянуто произнесла: — Все в порядке.
Гвинейра перевела дух.
После ужина она задержала девушку, которая хотела уйти в свою комнату.
— Тут пришло кое-что для тебя, Глория. Посылка от твоих родителей. Она пришла пару недель назад.
Глория фыркнула.
— Мне ничего не нужно от родителей! — зло сказала она. — Можешь отправить обратно.
— Но это же письма, дитя, — удивилась Гвин. — Кура написала, что пересылает твою почту. Наверное, агентство, куда приходили письма, переправило их в Нью-Йорк.
— Кто мог мне писать? — мрачно поинтересовалась Глория.
Гвин пожала плечами.
— Я не знаю, Глори, я не вскрывала почту. Может быть, ты все-таки просто посмотришь? Сжечь всегда успеешь.
Ближе к вечеру Глория разожгла огонь перед конюшнями и бросила туда свой праздничный маорийский наряд.
В комнате она вскрыла посылку. Первое выпавшее из нее письмо было распечатано. Наверное, Кура читала его. Глория посмотрела на адрес отправителя:
Рядовой Джек МакКензи, АНЗАК, Каир.
Милая Глория!
Вообще-то, я надеялся, что уже смогу писать тебе в Киворд-Стейшн. Ты ведь окончила школу, и мама рассчитывала, что ее любимая правнучка наконец-то вернется домой. Но недавно она написала мне, что ты совершаешь турне по Америке вместе с родителями. Опыт наверняка интересный, раз ты предпочла это нашей старой ферме. Твоя бабушка Гвин очень опечалена этим, но ведь речь, скорее всего, идет всего о шести месяцах.
Думаю, что ты уже знаешь о моем решении на некоторое время уехать с Киворд-Стейшн и послужить своей стране в качестве солдата. После смерти отца и моей возлюбленной супруги Шарлотты я просто хотел заняться чем-то другим, увидеть что-то новое. Что касается последнего, то в этом отношении я полностью доволен. Египет — восхитительная страна, я пишу тебе, можно сказать, в тени пирамид. Гробницы, которые торчат, как горы, и не выпускают наружу мертвецов, наводят на мысли о бессмертии. Но что это за бессмертие, если души замуровывают, а тела опускают под землю и тщательно прячут, постоянно опасаясь мародеров? Наши маори не поняли бы этого, и я тоже предпочел бы знать, что Шарлотта под солнцем Гавайки, нежели в вечной тьме…
Глория опустила письмо и задумалась о Шарлотте. Как она выглядела? Она почти не помнила младшую дочь Гринвудов. А Джек… почему ему пришло в голову вдруг написать ей такое длинное письмо? Или, может быть, он делал это всегда? Может быть, школа перехватывала его письма? Почему, по чьей указке?
Глория быстро просмотрела все остальные письма. Не считая нескольких от бабушки Гвин и двух открыток от Лилиан, все они были от Джека!
Глория открыла следующий конверт.
…Современный Каир считается крупным городом, но здесь не наблюдается ни красивых домов, ни площадей, ни дворцов. Люди живут в одноэтажных, похожих на ящики каменных домах, а улицы больше похожи на узенькие переулки. Город живет суматошной, полной забот жизнью, арабы очень деловитые люди. Во время маневров нас почти всегда сопровождает целая толпа одетых в белое мужчин, которые предлагают освежиться. Британских офицеров это сводит с ума, ведь они опасаются, что мы и на войне будем полагаться на то, что рядом всегда будет продавец дынь. В городе они пытаются продать нам местные древности, которые будто бы выкопаны из гробниц фараонов. С учетом количества предлагаемых «раритетов» это маловероятно, не могло же у этой страны быть столько правителей. Мы считаем, что эти люди просто сами вырезают статуи богов и сфинксов. Но даже если бы они были настоящими, я не захотел бы приобрести ничего из того, что они продают, — у меня по спине пробегают мурашки при мысли о том, что можно грабить мертвых, каким бы удивительным ни казался обычай класть предметы в могилу вместе с покойником. Иногда мне вспоминается маленькая жадеитовая подвеска, которую носила на шее Шарлотта. Хей-тики, вырезанная женщиной-маори. Она говорила, что это приносит счастье. Когда я нашел Шарлотту на берегу мыса Реинга, подвески у нее уже не было. Может быть, ее носит теперь ее душа на Гавайки? Я не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, Глория, — наверное, Египет не идет мне на пользу. Слишком много смертей вокруг меня, слишком много образов из прошлого, хотя теперь оно не мое. Но скоро нас переведут. Ситуация становится серьезной. Планируется атака на турок у входа в Дарданеллы…