— У нас заканчиваются припасы, Глори, — пояснил Вирему. — Мы не можем охотиться, по такой погоде ни один заяц не высунется из норы. А река волнуется слишком сильно, рыбы не пойдут в ловушки. Поэтому мы идем к озеру Текапо[13].

Племя уже несколько часов шло вдоль Текапо-ривер, которая из-за дождей действительно превратилась в сметающий все на своем пути поток.

У озера, пояснил Вирему, они будут стоять лагерем несколько дней, а может быть, и недель. Там достаточно рыбы и лесов, где полно дичи.

— Мы разбиваем лагерь в тех местах с незапамятных времен, — улыбался Вирему. — Поэтому и озеро так назвали: така — циновка для сна, по — ночь.

Именно такую, по возможности сухую и постеленную на полу прочного дома, Глории очень хотелось иметь сейчас, но она ничего не сказала, пытаясь приноровиться к шагу остальных.

К вечеру дождь наконец поутих.

— У озера дождь почти никогда не идет, — сказала Ронго. — Да и как мог бы Ранги плакать при виде такой красоты…

И действительно, в последних лучах заходящего солнца озеро Текапо было до умопомрачения красивым. Равнинные пастбища граничили с северным берегом, на другой стороне озера величественно вздымались Южные Альпы. Вода сверкала темной лазурью — в лучах солнца она должна была светиться. Женщины племени приветствовали озеро пением и смехом, а Ронго мирно зачерпнула первую воду. На этот раз даже удалось развести костер на берегу. Мужчины разбежались охотиться, и хотя добыча оказалась скудной, у костра давали жареную рыбу и хлебные лепешки из последних запасов муки. Марама и некоторые другие женщины достали инструменты из более-менее защищенных от дождя мешков и начали праздновать приход к озеру. Конечно же, палатки и циновки были еще влажными, когда племя наконец стало готовиться ко сну, но маленький праздник подбодрил людей. Многие мужчины и женщины предавались любви. Глории стало противно, и она решила выйти.

Закутавшись в одеяло, Глория выбралась из палатки. Небо над озером было совершенно черным, но на вершинах гор еще лежал снег. Девушка смотрела вверх и пыталась стать единым целым с природой, как советовала ей Ронго. С небом, озером и горами это было несложно. А с племенем не получится, наверное, никогда…

Услышав шаги за спиной, она испугалась. Вирему.

— Не можешь уснуть?

Глория не ответила.

— Поначалу, когда я вернулся из города, мне тоже было трудно. Но в детстве мне это нравилось. — По его голосу было слышно, что он улыбается. — Мы переползали от одной женщины к другой, одна рука всегда была свободна.

— Моя мать не хотела меня, — сказала Глория.

Вирему кивнул.

— Я слышал об этом. Кура была другой, я ее почти не помню…

— Она красивая…

— Ты красивая. — Вирему подошел к ней ближе и поднял руку. Он хотел прикоснуться к ее лицу, но Глория отпрянула.

— Mапу? — мягко поинтересовался он.

Глория не могла шутить на этот счет. Насторожившись, она стала пятиться назад к палатке.

— Ты можешь спокойно повернуться спиной. Я не стану нападать сзади. Что с тобой, Глория? — Вирему пошел за ней, схватил за плечо, но напряжение не позволяло Глории отличить нежное прикосновение от враждебного. Только не ночью.

Девушка молниеносно выхватила нож. Увидев его блеск, Вирему пригнулся, упал на землю и перекатился через плечо.

Глория испуганно наблюдала за тем, как он снова ловко вскочил на ноги и с ужасом посмотрел на нее.

— Глори…

— Не трогай меня! Никогда больше не прикасайся ко мне!

Вирему услышал панику в ее голосе.

— Глория, ведь мы же были друзьями. Я ничего не хотел тебе сделать. Слушай, посмотри на меня! Это я, Вирему, разве ты забыла? Неудавшийся доктор.

Глория постепенно приходила в себя.

— Мне очень жаль, — негромко сказала она. — Но я… я не люблю, когда ко мне прикасаются.

— Так нужно было просто сказать. Глория, я ведь понимаю, что такое тапу, и ты это знаешь. — Вирему уже снова улыбался, поднимая ладони. Жест мира.

Она робко кивнула. Бок о бок, но не прикасаясь друг к другу, они пошли обратно к палатке.

Тонга, спавший отдельно от племени, видел их возвращение и удовлетворенно откинулся на спину.

Погода на озере действительно была лучше, чем внизу, на равнине, но дождь все равно шел довольно часто. Нгаи таху не приходилось голодать; здесь хватало и рыбы, и мяса, так что люди наедались. Глория сопровождала Ронго в поисках лекарственных растений. Она училась обрабатывать лен, слушала истории Марамы о Харакеке, боге льна, внуке Папа и Ранги. Кроме того, женщины рассказывали о богах озер и гор, описывали путешествия Купе, первооткрывателя Аотеароа, и его сражения с огромными рыбами и земными чудовищами.

Иногда они встречали другие племена, устраивали длительные похири — приветственные церемонии, расписанные до мельчайших подробностей, — а потом праздновали. И тогда Глория танцевала с остальными и дудела в коауау под боевую хака девушек. Она забывала о своем постоянном страхе сделать что-то не так. Марама и другие женщины не упрекали своих учениц, они терпеливо объясняли. Мелкие ссоры между девочками никогда не получались такими ожесточенными, как в интернате, уже хотя бы потому, что взрослые не имели привычки вмешиваться. Глория научилась отличать добродушные насмешки девочек-маори от безжалостных издевок бывших одноклассниц и в конце концов стала просто смеяться, когда Пау поддразнивала ее, говоря, что ее самодельный мячик пои пои похож на яйцо странной птицы. Поскольку эта штука не получилась у нее полностью круглой, во время танцев она летела по странному эллипсу, а когда он попал Ани в голову, та заявила, что, наверное, это новое чудодейственное оружие.

— Только мягковат, Глори, тебе стоит попытаться делать эти штуки из поунаму.

После они ходили к руслу реки, а вечером Ронго показала им, как из похожего на жадеит камня вырезать подвеску в форме маленькой фигуры божка. Глория и Ани подарили друг другу по хей-тики, которые потом с гордостью носили на шее. Позже Вирему удивил Глорию еще более красивой подвеской — у него ведь опыта было больше.

— Вот, возьми, она должна принести тебе счастье!

Остальные девочки разболтали об этом, и Глории было неприятно. Но она доверяла Вирему. Он для нее был просто другом, не более.

Глория наслаждалась днями, проведенными в кругу своей новой семьи, — однако ночи в общей палатке по-прежнему были для нее мучительны. Если позволяла погода, она выбиралась наружу и спала на открытом воздухе, но при этом просыпалась от каждого шороха. Девушка могла сколько угодно говорить себе, что здесь ее не подстерегут ни крокодилы, ни змеи, как тогда, в Австралии, но страх сидел глубоко. А в эти теплые летние ночи звуков было много. Девушки и юноши уходили из палатки или уединялись, когда племя еще сидело у костра. И они любили друг друга в пиниевом лесу или же в траве за скалами.

Глория боялась мужчин, которые вставали ночью по нужде. Она знала, что они не желают ей зла, но одного силуэта мужчины на фоне озера было достаточно, чтобы сердце ее начинало колотиться как безумное.

Если ночь выдавалась не слишком теплой, а Глория все равно выходила из палатки и устраивалась неподалеку, дрожа и кутаясь в свое влажное одеяло, к ней присоединялся Вирему. Он садился на почтительном расстоянии, и они разговаривали. Вирему рассказывал о том, как учился в Крайстчерче. Каким одиноким чувствовал себя поначалу и как приходил в отчаяние, когда остальные дразнили его.

— Но тебе же нравилось! — удивлялась Глория. — Ты ведь даже хотел остаться и продолжить обучение.

— В школе мне нравилось. И я — сын вождя, высокий и сильный. Мне ничего не стоило проучить всех ребят-пакеха. Порой на меня жаловались, и тогда возникали проблемы с учителями. Но по большей части все старались помалкивать. Мана… ну, ты понимаешь. — Он улыбался.