4. «Настанет день – печальный, говорят!..» Настанет день – печальный, говорят! Отцарствуют, отплачут, отгорят, – Остужены чужими пятаками – Мои глаза, подвижные как пламя. И – двойника нащупавший двойник – Сквозь легкое лицо проступит лик. О, наконец тебя я удостоюсь, Благообразия прекрасный пояс! А издали – завижу ли и вас? – Потянется, растерянно крестясь, Паломничество по дорожке черной К моей руке, которой не отдерну, К моей руке, с которой снят запрет, К моей руке, которой больше нет. На ваши поцелуи, о, живые, Я ничего не возражу – впервые. Меня окутал с головы до пят Благообразия прекрасный плат. Ничто меня уже не вгонит в краску, Святая у меня сегодня Пасха. По улицам оставленной Москвы Поеду – я, и побредете – вы. И не один дорогою отстанет, И первый ком о крышку гроба грянет, – И наконец-то будет разрешен Себялюбивый, одинокий сон. И ничего не надобно отныне Новопреставленной болярыне Марине. 11 апреля 1916 1 –й день Пасхи 5. «Над городом, отвергнутым Петром…» Над городом, отвергнутым Петром, Перекатился колокольный гром. Гремучий опрокинулся прибой Над женщиной, отвергнутой тобой. Царю Петру и вам, о царь, хвала! Но выше вас, цари, колокола. Пока они гремят из синевы – Неоспоримо первенство Москвы. И целых сорок сороков церквей Смеются над гордынею царей! 28 мая 1916 6. «Над синевою подмосковных рощ…» Над синевою подмосковных рощ Накрапывает колокольный дождь. Бредут слепцы калужскою дорогой, – Калужской – песенной – прекрасной, и она Смывает и смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих Бога. И думаю: когда-нибудь и я, Устав от вас, враги, от вас, друзья, И от уступчивости речи русской, – Одену крест серебряный на грудь, Перекрещусь, и тихо тронусь в путь По старой по дороге по калужской. Троицын день 1916 7. «Семь холмов – как семь колоколов!..» Семь холмов – как семь колоколов! На семи колоколах – колокольни. Всех счетом – сорок сороков. Колокольное семихолмие! В колокольный я, во червонный день Иоанна родилась Богослова. Дом – пряник, а вокруг плетень И церковки златоголовые. И любила же, любила же я первый звон, Как монашки потекут к обедне, Вой в печке и жаркий сон, И знахарку с двора соседнего. Провожай же меня весь московский сброд, Юродивый, воровской, хлыстовский! Поп, крепче позаткни мне рот Колокольной землей московскою! 8 июля 1916. Казанская 8. «– Москва! – Какой огромный…»
– Москва! – Какой огромный Странноприимный дом! Всяк на Руси – бездомный. Мы все к тебе придем. Клеймо позорит плечи, За голенищем нож. Издалека-далече Ты все же позовешь. На каторжные клейма, На всякую болесть – Младенец Пантелеймон У нас, целитель, есть. А вон за тою дверцей, Куда народ валит, – Там Иверское сердце Червонное горит. И льется аллилуйя На смуглые поля. Я в грудь тебя целую, Московская земля! 8 июля 1916. Казанская 9. «Красною кистью…» Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья, Я родилась. Спорили сотни Колоколов. День был субботний: Иоанн Богослов. Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть. 16 августа 1916 «Говорила мне бабка лютая…» Говорила мне бабка лютая, Коромыслом от злости гнутая: – Не дремить тебе в люльке дитятка, Не белить тебе пряжи вытканной, – Царевать тебе – йод заборами! Целовать тебе, внучка, – ворона. Ровно облако побелела я: Вынимайте рубашку белую, Жеребка не гоните черного, Не поите попа соборного, Вы кладите меня под яблоней, Без моления да без ладана. Поясной поклон, благодарствие За совет да за милость царскую, За карманы твои порожние Да за песни твои острожные, За позор пополам со смутою, – За любовь за твою за лютую. Как ударит соборный колокол – Сволокут меня черти волоком, Я за чаркой, с тобою роспитой, Говорила, скажу и Господу, – Что любила тебя, мальчоночка, Пуще славы и пуще солнышка. 1 апреля 1916 |
