— Право, кажется невероятным, чтобы такая прелестная девушка была дочерью простого кузнеца, — понижая голос, сказала принцесса, обращаясь к настоятельнице.

— И я того же мнения, — прибавила леди Изабелла.

— А какова ее мать?

— Особа очень почтенная для своего круга.

С минуту принцесса казалась погруженной в раздумье. Потом она обратилась к Эдите, с чрезвычайно приветливой улыбкой.

— Постоянно ли вы жили в Дартфорде, дитя мое? — спросила она.

— Постоянно, ваша милость, — ответила Эдита. — И я не желала бы жить нигде больше.

— Даже во дворце? — спросила принцесса.

— Подобная мысль никогда не приходила мне в голову. Дворец — не подходящее для меня место.

— Скромный ответ, — сказала принцесса, одобрительно улыбаясь. — Но представьте себе, что я сделала бы вас одною из моих прислужниц.

Эдита взглянула на настоятельницу, видимо, не зная, что отвечать.

— Не бойся говорить, дочка, — сказала леди Изабелла.

— Вы мне очень понравились, дитя мое, — продолжала принцесса. — Я хотела бы иметь вас подле себя.

— Я глубоко признательна вашей милости, — отвечала Эдита. — Но я так счастлива здесь, в обители, что мне было бы тяжело расстаться с ней. Все сестры очень добры ко мне, но всех добрее наша благочестивейшая святая настоятельница… Право, я была бы очень неблагодарной, если бы покинула ее.

— Избави меня Бог соблазнять вас, дитя мое! — воскликнула принцесса. — Не думайте больше о том, что я вам сказала. Я очень рада видеть, что вы так горячо привязаны к доброй настоятельнице, которая вполне заслуживает вашей любви.

— Наша леди-настоятельница часто говорила мне о вашей милости, — сказала Эдита. — Она описывала вас, как образец преданности и доброты.

— Полно, дитя мое, не привыкайте льстить, — заметила принцесса.

— Я, кажется, уже говорила тебе, дочка, что принцесса всей душой хотела бы облегчить бедствия народа.

— Это правда, — подтвердила принцесса. — Ропщет ли народ в Дартфорде? — добавила она, обращаясь к Эдите.

— Более чем ропщет, ваша милость, — последовал ответ. — Они грозятся. И я боюсь, что, если в скором времени не будет сделано чего-нибудь для их успокоения, они дойдут до открытого мятежа.

Принцесса-настоятельница переглянулись.

— Дитя мое! Несколько сельчан не могут учинить бунт, — заметила принцесса.

— Восстание не ограничится Дартфордом, милостивая государыня. Оно распространится по всей стране, которая охвачена уже сильным брожением благодаря проповеди монаха Джона Бола. Теперь он в тюрьме, но другие повторяют его речи, к которым прибавляют еще воззвания к мести.

— К мести! Но кому же они хотят мстить? — спросила принцесса.

— Знати, ваша милость, — отвечала Эдита.

— А королю тоже угрожают?

— Нет, сударыня. Но часто слышатся угрозы против его министров.

— Как же допускаются здесь подобные толки, совращающие народ?

— Это не попустительство, ваша милость, это невозможно подавить. Крестьяне так глубоко раздражены, что уж не сдерживают своего недовольства. Если бы ваша милость могли видеть их мрачные лица, когда они собираются обсуждать то, что они называют причиненными им обидами, или слышать их ропот против притеснителей, как они называют знать, вы убедились бы, что такие признаки опасности не следует оставлять без внимания.

— На них будет обращено внимание, — заметила принцесса.

— Чувствую, что беру на себя большую смелость, говоря так, — добавила Эдита. — Но мое усердие должно служить мне оправданием.

— Вы хорошо сказали, и я вам очень благодарна, — заметила принцесса.

Потом, взяв из своего жипсьера ляпис-лазуревую пластинку, украшенную драгоценными камнями, она милостиво наградила ею молодую девушку.

— Эта вещь будет иметь для меня особенную ценность, как подарок вашей милости! — воскликнула Эдита голосом искренней признательности, прижимая к своему сердцу пластинку.

Вслед затем принцесса объявила леди Изабелле, что намерена продолжать путь.

— Я охотно осталась бы дольше, — сказала она, — чтобы еще побеседовать с вами, но время не терпит. Прослушав обедню в часовне св. Эдмонда, я буду продолжать свое паломничество в Кентербери.

— Да защитят вашу милость все святые угодники! — горячо воскликнула настоятельница. — Да услышит св. Фома ваши мольбы и да исполнит он ваши прошения!

Вызванная звонком сестра Евдоксия не замедлила явиться и отворила двери приемной перед настоятельницей и ее царственной гостьей. Она проводила их через несколько коридоров в залу, где собрались монахини.

Все было готово к отъезду принцессы. Придворные дамы уже сидели на верховых лошадях, и оседланный конь принцессы ожидал ее у крыльца.

Настоятельница проводила принцессу до дверей. Слезы невольно навернулись на глазах благочестивой монахини, когда она прощалась со своей царственной гостьей. Однако она быстро овладела собой, стан ее выпрямился, взор сделался по-прежнему строгим.

Тем временем принцесса села уже на своего коня. Прощальный взгляд, брошенный ею на настоятельницу, был полон многозначительного выражения, но та, казалось, даже не заметила его. На дворе поднялась суета; шум не умолкал до тех пор, пока весь блестящий отряд наездников не выехал за ворота.

Настоятельница продолжала стоять на крыльце вплоть до последней минуты. При этом Эдита, державшаяся позади нее с сестрой Евдоксией и смотревшая на отъезд принцессы, высказала просьбу, вернее, сестра Евдоксия высказалась за нее:

— Святая мать! Разрешите ли вы мне взять Эдиту в часовню св. Эдмонда?

Согласие было немедленно дано. Молодая девушка и престарелая монахиня тотчас же удалились.

Отряд всадников медленно подвигался по дороге в сопровождении крестьян, дожидавшихся все время около обители, пока принцесса оставалась там. По мере того как блестящий кортеж приближался к лужайке, скопление народа увеличивалось; по обеим сторонам дороги стояли там и сям небольшие кучки.

Однако, хотя все эти люди проявляли много любопытства, желая видеть мать короля и придворных дам в их роскошных нарядах, мужчины не выказывали восторга радостными криками; многие из них даже отказывались снимать шапки. Их суровое и непочтительное отношение не могло ускользнуть от внимания принцессы, она еще больше убедилась в справедливости только что слышанного.

Сэр Джон Голланд ехал в сопровождении двух-трех молодых придворных в некотором расстоянии впереди кортежа. Как он, так и его спутники кидали презрительные взгляды на зрителей, что, конечно, еще больше озлобляло народ при его тогдашнем настроении.

Достигнув окраины лужайки, высокомерный молодой вельможа должен был проехать мимо дюжего, плечистого мужчины, одежда которого обличала в нем кузнеца и который стоял, скрестив руки на своей широкой груди и глядя на приближающееся шествие. Угрюмое выражение лица этого человека и взгляд, который он кинул в ответ на высокомерный взор сэра Джона, показались молодому вельможе настолько вызывающими, что он осадил коня и крикнул:

— Кто ты, любезный, дерзающий так коситься на меня?

— Я — Уот Тайлер, кузнец из Дартфорда! — ответил тот, нисколько не изменяя своей осанки.

— Сними свой колпак, дерзкий холоп! — воскликнул сэр Осберт Монтакют, один из спутников сэра Джона. — Знаешь ли ты, с кем говоришь?

— Я говорил со сводным братом короля, — твердо ответил Уот Тайлер. — Но я не обязан воздавать ему почести.

— Зато ты будешь обязан ему уроком вежливости, наглый грубиян! — воскликнул сэр Джон, подымая хлыст, чтобы ударить его.

Но, прежде чем хлыст коснулся его плеч, кузнец схватил его, вырвал из рук сэра Джона и бросил наземь.

За этот смелый поступок кузнец, наверно, был бы наказан спутниками сэра Джона, если бы одна молодая девушка, проходившая в это время через лужайку в сопровождении старой монахини, не увидела происходившей сцены. Она бросилась на место происшествия, становясь между кузнецом и молодыми вельможами. В то же самое время три-четыре человека, одетых странствующими певцами, выступили вперед.