Однако сэр Уильям Вальворт отнюдь не пал духом от этих тревожных вестей, а также от добытых им самим сведений, что в городе более тридцати тысяч лиц, относящихся сочувственно к мятежникам. Он приказал запереть и строго охранять ворота Лондонского Моста, затворил все ворота Сити и собрал много отважных и именитых горожан и ратников, на преданность которых мог положиться. В то же время принимались решительные меры к защите Тауэра сэром Симоном Бурлеем и сэром Евстахием де Валлетором, на которых была возложена оборона королевской крепости.

Гарнизон, получивший некоторое подкрепление, состоял теперь из шестисот ратников и из такого же числа арбалетчиков. Но оба опытных командира, а с ними почти все вельможи и рыцари не были чужды тревоги: она опасались, что некоторые из их людей склонны перейти на сторону мятежников.

Единственным человеком, который, казалось, не испытывал никаких тревог в таком опасном положении, был сам молодой король. Трудно решить, было ли его равнодушие напускным или искренним, только оно неприятно поражало обоих командиров. Они даже высказали ему это. Он отвечал на их упреки с невозмутимой стойкостью:

— Не могу же я напускать на себя тревогу, которой не испытываю! Что же мне-то делать? Вы принимаете меры для защиты Тауэра, не советуясь со мной, и хорошо делаете, так как я неопытен.

— Государь! — сказал сэр Евстахий внушительно. — Ваше равнодушие неблагоприятно действует на ратников.

— Наоборот, оно должно ободрять их, как доказательство, что я не отчаиваюсь в успехе, — сказал король. — Еще будет время принять унылый вид, когда мы будем разбиты.

— Надеюсь, государь, не будем разбиты, — сказал сэр Евстахий. — Тем не менее следует приготовиться к самому худшему.

— Я приготовлен ко всему, что бы ни случилось, — отвечал Ричард. — И считаю бесполезным продолжать этот разговор. Если вам нужно будет спросить мое мнение о чем-нибудь, вы найдете меня у принцессы.

С этими словами он приподнял ковры, закрывавшие боковую дверь, и прошел в покои своей матери.

Когда он удалился, оба командира переглянулись с выражением, в котором смешивались досада и гнев.

— К чему мы стараемся сохранить ему корону, коли он сам не дорожит ею! — с горечью воскликнул сэр Симон.

— Нет, мы не должны покидать его теперь, — возразил сэр Евстахий. — Я очень желал бы только, чтобы некоторые из его вредных наперсников были удалены.

Едва он выговорил эти слова, как в комнату вошел сэр Джон Голланд.

— Я думал, что король здесь! — воскликнул он, озираясь кругом.

— Его величество только что прошел в покои принцессы, — ответил сэр Симон.

— Так я отправлюсь за ним туда! — крикнул сэр Джон.

— Подождите, милорд — остановил его сэр Евстахий. — Мне хотелось бы сказать вам несколько слов.

Какой-то оттенок в голосе сэра Евстахия не понравился молодому вельможе, однако он остановился.

— Милорд! — напрямик объявил сэр Евстахий. — Прошу извинить меня за то, что я намерен вам сказать, но я желал бы, чтобы вы поменьше водили легких, игривых бесед с его величеством. При нынешнем положении это неуместно.

— Вполне присоединяюсь к этому мнению, милорд, — с не меньшей прямотой добавил сэр Симон Бурлей. — Подобное легкомыслие теперь несвоевременно. Избегайте его, прошу вас!

— Черт возьми! — запальчиво воскликнул сэр Джон. — Вы, кажется, хотите делать мне наставления, милорд? Уж не должен ли я спрашивать у вас, в каких выражениях мне обращаться к моему брату, королю? Я этого не потерплю!

— Если вы действительно преданы королю, милорд, — сказал сэр Евстахий, — и искренно желаете поддержать его власть, то не станете пустяками и шалостями отвлекать его мысли от дела, на котором должно быть сосредоточено все его внимание. Если вы не можете или не хотите исполнить это, то вам лучше бы покинуть Тауэр.

— Как! — воскликнул сэр Джон. — Покинуть Тауэр?

— Таково мое приказание, как одного из членов Совета, — сказал сэр Симон.

— И вы думаете, что я подчинюсь этому приказанию? — неистово закричал сэр Джон.

— Вы должны будете подчиниться! — строго возразил сэр Симон. — Я облечен здесь наивысшей властью и нахожу, что ваше присутствие крайне вредно для короля. Если вы не согласитесь вести себя скромнее, я удалю вас отсюда, а также еще нескольких лиц!

— Вы не посмеете это сделать, сэр Симон! — воскликнул надменный вельможа, взбешенный до крайности.

— Откажитесь от этих возражений, милорд, или я прикажу немедленно арестовать вас! — сказал сэр Симон.

Как ни был разгневан сэр Джон, однако он понял, что нельзя задевать власть члена Совета. И он принудил себя сказать, что он слишком погорячился. Затем, не дожидаясь узнать, принято или нет его извинение, Голланд приподнял ковровые занавесы и вышел тем же путем, как и король.

В прихожей, соединявшейся с покоями его матери, Ричард нашел Эдиту. Она была одна и стояла в углублении окна, глядя на дворцовый сад и на широкую реку, протекавшую за наружными стенами крепости. Молодая девушка так задумалась, что не заметила прихода короля.

В этом мечтательном покое она была так хороша, что очарованный Ричард остановился как вкопанный. Красота прелестной молодой девушки уже произвела на его юное сердце впечатление, совершенно не похожее на все то, что он до сих пор испытывал. Хотя юноша увлекался многими придворными дамами, которые наперерыв кокетничали с ним, но никогда еще он не был так очарован, как теперь простой и безыскусственной прелестью Эдиты.

Почувствовав новое для него ощущение настоящей любви, он был удивлен и даже несколько раздосадован; и именно те усилия, которыми он старался отогнать нарождающуюся страсть, разжигали ее. Он ни единым словом не высказал своей любви к прелестной девушке, но пылкие взгляды изобличали его чувства так же ясно, как если бы он сделал признание.

Как же отнеслась Эдита к сделанному ею открытию, что король влюблен в нее? Увы! Она одновременно убедилась, что сама любит его. Но она сознавала, что для нее было бы гибельно давать волю этой страсти, и она старалась подавить свое чувство. Напрасно! Оно оказалось сильнее ее. Эдита думала о короле, глядя из окна на сад и реку. Вдруг, обернувшись, она увидела его. У нее вырвался слабый крик.

— Надеюсь, я не испугал вас? — спросил он, подходя к ней и взяв ее за руку.

— Я вздрогнула от неожиданности, — ответила она. — Я не знала, что ваше величество в комнате.

— Я здесь уже несколько минут, — сказал он. — Я смотрел на вас и думал, как вы прекрасны, как поразительно прекрасны!

— О, государь! — воскликнула она, сильно краснея.

— Эдита, я обожаю вас! — страстно воскликнул он. — Вы должны быть моею. Я не могу жить без вас!

— Государь, умоляю вас! — воскликнула она, стараясь вырвать свою руку.

Но он не выпускал ее.

— Эдита! — воскликнул он. — Я не знал, что такое любовь, пока не увидел вас, я не могу любить никого так, как люблю вас. Вы — моя жизнь, моя душа! Я не могу жить без вас!

— Умоляю вас, государь, отпустите меня! — вся дрожа, воскликнула Эдита. — Я не должна слышать подобные речи от вас…

— Нет, клянусь, я не отпущу вас, Эдита, до тех пор, пока вы не пообещаете мне разделить мою любовь.

— С моей стороны было бы преступно давать такое обещание, государь. Я не могу быть вашей невестой, а иначе, как вашей невестой, не хочу быть никогда. Но я не стану скрывать, что никогда еще никто не внушал мне таких чувств, как ваше величество.

— Так вы признаетесь, что любите меня?! — воскликнул Ричард.

— Я не могу без волнения видеть ваше величество, — отвечала она. — Но наша заступница, Пресвятая Дева, даст мне силы побороть мои чувства. Я скорее предпочту умереть, чем изменить своему долгу. Прошу вас, разрешите мне удалиться!

Но король не выпускал ее руки. Смущенная его жгучим взором, Эдита опустила глаза.

Как раз в эту минуту дверь из коридора распахнулась и в комнату вошел сэр Джон Голланд. Он вздрогнул, увидев короля и Эдиту, стоявших вместе в углублении окна, и сильно побледнел.