Там кишели паломники, которые были сильно встревожены появлением мятежников. Тем не менее дартфордцы скоро отыскали хозяина гостиницы, Николаса Чилхейма, и объявили ему властным голосом, что намерены провести эту ночь в гостинице, а потому все сто постелей понадобятся для них и их товарищей.

Напрасно отнекивался Чилхейм, уверяя, что все места на ночлег уже заняты, дартфордские герои знать ничего не хотели. Их требование, мол, должно быть удовлетворено, все другие гости могут убираться и искать себе помещений, где хотят. Кроме того, мистер Чилхейм должен еще приготовить хороший ужин на сто человек. Опасаясь, что в случае отказа на него нагрянет вся рать и ему придется размешать ее на ночлег, трактирщик пообещал исполнить приказание.

В конце рынка Руш находился большой раскрашенный и позолоченный крест. Джон Бол встал перед ним, а подле него, по правую и по левую руку, поместились двое других главарей. Он обратился с речью к народу, который совершенно заполонил всю площадь. Собрание состояло частью из крестьян-мятежников, частью из горожан.

И вот в одной из тех пылких, полных заразительного задора речей, которые в прежнее время всегда имели такой огромный успех, монах попытался оправдать восстание, доказывая, что с народом обращались, как с рабами, и довели его до того, что он решился сбросить с себя иго. Но главное его нападение было направлено против архиепископа кентерберийского. Он провозглашал, что ни король, ни королевство не должны подчиняться никакому епископскому престолу и что ни епископ, ни какой-либо другой церковник не должны занимать никаких важных государственных постов.

— Как канцлер Англии, — воскликнул Джон Бол, — Симон Сэдбери изменил своему государю и нарушил права народа, а посему он заслуживает смерти!

— Он умрет смертью изменника! — воскликнул громким голосом Уот Тайлер.

— Только бы попался он в наши руки!

— Мы обезглавим его и поставим тебя епископом на его место! — воскликнуло несколько голосов, обращенных к Джону Болу.

— Если бы в вашей власти было сделать меня римским папой, то и тогда я отказался бы! — ответил монах. — Подобно моему учителю, Джону Виклифу, я всегда проповедовал упразднение церковного чиноначалия; и мои поступки не будут идти вразрез со словами.

Собрание отвечало ему громкими кликами одобрения, среди которых выделилось несколько голосов, кричавших:

— Веди нас на разграбление собора!

— Остановитесь! — крикнул Уот Тайлер громовым голосом. — Я запрещаю вам входить в собор для подобной цели.

Это вызвало некоторый ропот, который, однако, вдруг прекратился, когда Уот прибавил:

— Если вам понадобился грабеж, вы получите его. Архиепископ грабил народ и тем заслужил, чтобы его дворец был разграблен. Идите туда!

— Во дворец! Во дворец! — закричали сотни голосов.

Тут Конрад Бассет, сын пивовара, воскликнул:

— Сэр Джон Голланд и кучка молодых вельмож и рыцарей из свиты принцессы Уэльской укрылись во дворце. Что нам сделать с ними?

— Убейте их! — воскликнул Уот. — Это — гнездо ехидн, которое нужно раздавить!

Приготовившись исполнить это жестокое поручение, толпа устремилась назад, через Мерсери Лен, и направилась ко дворцу.

Громкий стук и удары в ворота архиепископского дворца предупредили тех, которые находились на дворе, что мятежники пытаются ворваться туда. Вот почему Сивард, только что вернувшийся из собора с полудюжиной челядинцев, вооруженных арбалетами и пиками, поднялся на башню, возвышавшуюся над стеной, и оттуда крикнул осаждавшим, чтобы они уходили прочь.

Так как мятежники не обратили внимания на его слова, то арбалетчики направили в них залп стрел, трое или четверо из осаждавших упали, раненые.

Это вызвало минутное замешательство, но вслед затем нападение возобновилось. Огромные камни полетели в ворота, но последние были сделаны из крепкого дуба и устояли против напора. Арбалетчики снова попытались отогнать осаждавших, но сами сделались мишенью для нескольких стрелков, находившихся в толпе, и должны были искать более защищенное место. Один только Сивард остался на вершине башни. Когда залп стрел пролетел мимо него, он спокойно прицелился из своего арбалета и сразил человека, который уже приставлял лестницу к стене.

В это время оба главаря появились среди осаждавших. Джон Бол, ехавший на осле за ними, пробрался сквозь толпу к воротам и поднял руку вверх, требуя кратковременного перерыва военных действий. Затем он обратился к храброму старому сенешалю с такой речью:

— Я хорошо знаю тебя, Сивард, и не хотел бы, чтобы ты пострадал. Для тебя должно быть ясно, что тебе не выдержать осаду против такого множества храбрецов, а потому отвори ворота и впусти нас. Я же ручаюсь, что твоя жизнь и жизнь всей челяди будут пощажены.

— И это все? — насмешливо спросил Сивард.

— Мы требуем еще, — воскликнул Уот Тайлер, выехавший теперь вперед, — чтобы сэр Джон Голланд и та шайка молодых бездельников, которая нашла здесь пристанище, были выданы нам для совершения над ними правосудия!

— Не тебе и не твоим приверженцам подобает судить их! — презрительно ответил Сивард. — Теперь выслушай меня! Я оставлен здесь охранять дом моего господина и никогда не предам его в рукн грабителей, как равно не выдам храбрых и знатных джентльменов на смерть от рук презренных храмников.

Крайняя смелость, с которой были сказаны эти слова, до того поразила слушателей, что они не могли тотчас ответить, и сенешаль продолжал с неослабной отвагой.

— Что же касается тебя, попа-отступника, — сказал он, обращаясь к Джону Болу, — то хотелось бы, чтобы его милость, архиепископ, приказал повесить тебя, ведь ты — причина всех этих злодейств. Впрочем, я и сам положу конец твоей власти, чтобы ты не мог распространять зло.

С этими словами он вдруг приподнял арбалет к плечу и направил в монаха стрелу, которая пробила ему капюшон, но не ранила его.

— Тебе не написано на роду убить меня, — со смехом сказал Джон Бол, вынимая стрелу с железным наконечником.

Тотчас же туча стрел пронеслась над башней, где находился сенешаль, но он успел уже удалиться.

Мятежники удвоили усилия, чтобы овладеть дворцом. Но так как ломиться в ворота казалось бесполезной тратой времени, то начали приставлять лестницы к высоким зубчатым стенам; по каждой из них стали взбираться по полудюжине человек. Но едва они достигали стрельниц, как получали отпор и скатывались вниз.

Осажденные, среди которых находились сэр Джон Голланд и его молодые вельможи, приготовились к отчаянной обороне; и в течение некоторого времени ни один из осаждавших не мог взобраться на стену. Однако было очевидно, что укрепление не в силах устоять против такого численного превосходства осаждавших, безопасность находившихся во дворце зависела от заблаговременного отступления, так как никто не помышлял о сдаче.

Вот почему, когда с зубцов стены были сброшены те немногие, которые поднялись до них, и новый приток осаждавших был отброшен от лестниц, Сивард воспользовался этим минутным преимуществом и посоветовал сэру Джону и его товарищами, которых уже раньше предупредил о своем плане, поспешить укрыться в монастыре.

Вместе с ними туда отправился весь состав дворцовой челяди, никто не желал быть оставленным на милость победителей. Когда двери за ними затворились и они отправились искать убежище в соборе, у входа монастыря была поставлена сильная охрана. Во дворец возвратился только один сенешаль, решившийся не покидать его до последней крайности.

Осаждающие тотчас заметили, что защитники покинули свои посты; и первые, взобравшиеся на стены, громкими криками оповестили друзей, что дворец взят. Затем они поспешили отворить ворота — и главари мятежников немедленно въехали во двор.

Не встречая никакого противодействия со стороны своих вождей, мятежники устремились во дворец и начали дело грабежа и разрушения. Но Тайлер, решившийся не допускать разграбления собора, поставил сильную стражу у входа в монастырь, отдав строгий приказ не пропускать никого без его особого разрешения. Затем он спешился и в сопровождении Джона Бола и Беглого вошел в главную залу дворца. То было роскошное помещение, богато изукрашенное лепными работами, с красивой галереей и высоким потолком, облицованным дубом. Кроме того, зала была убрана несколькими прекрасными произведениями живописи.