Империализм, денационализировать: не слишком привлекательные слова, но в то лето 1970 года они мне казались именно такими. Привлекательными, новыми. Биканди встал и поставил стул на место. «Если у вас шестнадцать пар бабочек, вам не хватает четырех, а не трех. В колоде обычно сорок карт», – сказал я им. «Давид прав! – весело воскликнул Агустин. – Осторожно. Этот мой товарищ очень сообразительный». – «Да, он прав, но не совсем. – На этот раз Биканди слегка улыбнулся. – На самом деле в нашей колоде будет сорок одна карта. На последней картинке мы поместим малиновку. Насекомоядную птицу. – Он снова обратился ко мне: – Итак, Давид, у меня следующий вопрос: можем ли мы оставаться в этом семейном доме, пока не добудем те четыре пары бабочек, которых нам недостает? По подсчетам Хагобы, на это уйдет самое большее две недели». Он произнес слово «две» с большим усилием, чем остальные. «Ну, разумеется. Моему дяде наверняка понравилась бы работа, которую вы ведете», – ответил я. Он поблагодарил меня, протянув мне руку. То же самое сделал Агустин. Оба казались довольными и, уходя, попросили меня как можно быстрее присоединиться к их группе. Первая экспедиция в поисках бабочек начнется этим утром около десяти часов.
Я подошел к окну выкурить первую на сегодня сигарету. Лубис, Хосеба, Хагоба и Исабель были на лугу на другом берегу речушки, они разглядывали жеребят, Биканди с Агустином, выйдя из дома, тоже направились туда. Их автомобиль, серый «рено», как и машина Хосебы, был припаркован около моста, а «гуцци» – возле дверей. На каменной скамье лежали три сачка для ловли бабочек и футляр от бинокля.
Я перевел взгляд назад, на то, что уже видел. И снова взглянул на «гуцци». Он был не красный. Он был выкрашен в черный цвет.
«Вчера вечером я не обратил на это внимания. Что случилось с мотоциклом?» – спросил я у Агустина, когда мы снова с ним увиделись. Он почесал, голову, не зная, что ответить. «Мне показалось, что так красивее», – наконец решился он сказать. Мы вдвоем стояли у ограды. Остальные – Лубис, Хосеба, Хагоба, Исабель и Биканди – по-прежнему находились возле жеребят. Как мне показалось, они слушали объяснения, которые давал им Хагоба.
Биканди отделился от группы и подошел к нам. «О чем вы говорите? О «гуцци»? – догадался он. – Так ты должен сказать ему правду, Агустин». – «Спокойно, Комаров», – сказал я, похлопывая того по спине. Я видел, что он нервничает. «Хосеба говорит, что теперь он лучше сочетается с его «фольксвагеном», – продолжал Биканди. – Я согласен. Красное с желтым получается очень уж по-испански». – «Дело в том, что мы запалили мотоцикл, Давид, – наконец сказал Агустин. В первое мгновение я подумал, что он имеет в виду какую-то чисто механическую проблему. – Мы разбрасывали пропагандистские листки в защиту баскской школы, и полиция заметила, что мы вытаскиваем бумаги из сумки, которую везли на багажнике мотоцикла. Они не смогли засечь номерной знак, потому что мы позаботились о том, чтобы заляпать его грязью, но увидели, что это красный «гуцци». Поэтому-то я и выкрасил его в другой цвет. В следующий раз будем использовать осла, Давид. Как вчера в гостинице». Агустин улыбнулся. «По правде говоря, он совсем неплохо выглядит в черном цвете. Только немного странно», – сказал я, словно эта перемена ничего для меня не значила.
Смена цвета на самом деле была мне безразлична; беспокоило же меня то, что она подразумевала. Мне это стало совершенно ясно. Я уже не был подростком, как когда дядя Хуан заговорил со мной о войне. Биканди и его товарищи – за исключением энтомолога, подумал я, – не из другого отечества или иного мира, они скорее были людьми с двойным дном, которые, подобно моему бывшему учителю Сесару или тому же дяде Хуану, обладали двумя языками, двумя именами, двумя территориями. Они были – без всякого сомнения – активистами-подпольщиками. Я вспомнил о памятнике на главной площади Обабы, бомбой разнесенном на куски, и об организации, взявшей на себя ответственность за этот акт.
Группа, разглядывавшая жеребят, присоединилась к нам. «Биканди сказал мне, что мы можем остаться в твоем доме. Большое спасибо», – сказал мне Хагоба. При свете дня он показался мне моложе, чем прошлой ночью. «И много видов бабочек в наших лесах?» – спросил я. «У меня еще не было времени исследовать местность, но, по моим подсчетам, не менее десяти видов. Один из них, Dasychira pudibunda, очень трудно поймать, нам будет нелегко. Возможно, даже придется закончить колоду без этой бабочки». – «А почему это так трудно?» – спросил я его. Он тоже казался будто из другого отечества. «Она садится на ствол дерева и становится невидимой, – ответил он. – Ты не сможешь отличить ее от коры даже на расстоянии двадцати сантиметров. Это будет непростой поединок».
Хагоба, Лубис и Агустин, подойдя к лесу, пошли впереди, каждый со своим сачком, и начали восхождение, переходя от дерева к дереву, рыская по сторонам, словно в поисках грибов. Биканди с Исабель следовали за ними на расстоянии метров ста. На Исабель были джинсы, которые придавали ей более моложавый вид, чем вчерашняя плиссированная юбка.
Мы с Хосебой сначала шли вместе с первой группой, но потом, по его желанию, отстали. Он хотел поговорить со мной наедине, чтобы посвятить меня в решения, которые принял, той ночью. Я убавил шаг и приготовился слушать. Лес конца августа служил неплохим фоном для признания: тишина, тень и мягкая почва под ногами.
«Я больше не пойду в гостиницу, – сказал он мне. – Это место не для меня. Это времяпрепровождение на террасе, когда Нико, Сусанна и другие девушки сидят за одним столом, а мы за другим, и все как идиоты… А наши друзья, Давид. Они просто непристойны. Я это не из-за Адриана говорю. Адриан со своим крокодильчиком, конечно, достает, и пьет он слишком много, и вообще он невыносим, но это человек страдающий, ему непросто смириться со своей проблемой, и мы как друзья должны поддержать его. Кроме того, – мне об этом сегодня утром сказал мой отец – Исидро понимает, что его сыну необходима медицинская помощь, он ходил поговорить с психологом, который был у вас в школе».
Выше по тропе, на расстоянии ста метров, атмосфера была совсем иная: сачки для ловли бабочек взмывали над папоротником; слышны, были голоса Хагобы и Лубиса; звонче всех голосов раздавался смех Комарова. «С Мартином я чувствую себя не в своей тарелке, – продолжал Хосеба. Теперь он шел быстрее. – Он настоящий мафиози, незачем себя обманывать. Однажды по дороге из Бильбао мы заехали в этот его клуб, потому что Адриан захотел встретиться с одной девушкой, и я познакомился с его компаньоном, неким типом, который раньше был полицейским. Говоря откровенно, я ничего не хочу знать об этом мире. Абсолютно ничего!» Финальное восклицание нарушило несколько подавленный тон его монолога. Воспоминание о клубе Мартина привело его в возбуждение.
Среди деревьев я различил красное пятнышко крыши, но, пока не подошел поближе, места не узнал: это была одна из хижин лесорубов с лесопильни. «Вижу, ты сегодня ночью много всего передумал», – сказал я Хосебе. «Вот именно. А ты? Ты ни о чем не думал?» Я хотел было сказать ему правду, что все мои мысли были о Вирхинии. Но после его признания это казалось легкомыслием, и я решил промолчать.
«Ну что, поймали они одну из тех, что нам не хватает?» – сказал Биканди, догоняя нас. Возле хижины Хагоба, Лубис и Агустин разговаривали с человеком, одетым в клетчатую рубаху. Хагоба показывал ему что-то, что было у него в руке. Биканди обогнал нас, будто движимый любопытством.
«Я тоже принял решение, хотя и не такое важное, как твое, – сказал я Хосебе. – Я вернусь домой, к маме. Ты же слышал, что вчера сказал Себастьян». – «Думаю, это правильно», – ответил он. Но его мысли были уже в другом месте. Он оглядывался назад, ища взглядом Исабель, которая отстала метров на двести. «Что ты думаешь о наших новых друзьях?» – спросил я его. «Они мне кажутся людьми очень интересными». Он сказал это так убежденно, что и я на этот раз не осмелился выразить то, что думал: что, возможно, это люди с двойным дном, с планами, в которые они нас не посвящают, и что связь с ними может повлечь за собой большие проблемы для нас. У меня уже был опыт общения с жандармами, и мне не хотелось снова повторять его, тем более что на этот раз, без помощи дона Ипполита или моей матери, все могло бы быть гораздо хуже. «Ты ведь тоже доволен, не так ли, Давид?» – «Очень доволен». Это было правдой. Решение вернуться на виллу «Лекуона» вызывало у меня большое облегчение.
