У меня возникло ощущение, что дом в Ируайне источает аромат, в котором в качестве ингредиентов – невыразимых ингредиентов – выступают Лубис с лошадьми, дядя Хуан с Аделой, книга Лисарди и пиво, которое однажды выпил здесь Редин, лесные птицы и речная форель. Я почувствовал, что нахожусь в своем настоящем доме, и прикрыл глаза, чтобы лучше ощутить свое дыхание и воспринять этот аромат.
Но нет. Я обманывался, позволяя иллюзии увлечь себя. Мой настоящий дом, Ируайн! Опыт демонстрировал совсем другое. А именно, что уже в течение долгого времени я не испытываю тоски по этому месту, по этому дому; что теперь мне ближе другие запахи: запах газа в нашей студенческой квартирке в Сан-Себастьяне; запах бензина, который я еженедельно заливал в свой «гуцци», или сигарет, которые я ежедневно курил. Трудно было поверить в это таким чудесным вечером в начале лета, когда взгляд твой устремлен на кукурузные поля, на яблони, на зеленый лес под бледно-синими небесами, извещавшими о близости ночи; но, как обычно говорили мои преподаватели экономики на ВТКЭ, это была чистая реальность.
«Где, интересно, Лубис?» – спросил я. Похоже, в павильоне для лошадей было пусто. Адриан показал туда, где мы видели Панчо и близнецов. «Он, скорее всего, на реке, следит за братьями. И правильно делает, потому что Панчо вполне способен съесть детей. Вы ведь знаете, что он каннибал, не так ли?» – «Ну вот, опять за свое, – сказал Хосеба, не сводя глаз с папироски, которую начал сворачивать. – От сестры Убанбе и крокодильчика перешли к Панчо и его каннибализму. Вижу, ты нам хочешь всю ночь испортить». – «Удивительно!» – воскликнул Адриан. «Разумеется, – согласился Хосеба, закуривая папироску. У нее был медовый запах трубочного табака. – Каждый день каннибала не увидишь». – «Я другое имею в виду». – «Короче, пожалуйста». – «Я имею в виду, Хосеба, что Панчо и Лубис очень разные. Словно они не от одного крокодильчика».
Адриан был незнаком с Беатрис, матерью обоих братьев; он не испытывал уважения к крестьянам, ни к счастливым, ни к несчастным; он продолжал обитать там, где всегда, в своем мире. «То, что ты сказал просто глупость! – сказал я. – Никогда не повторяй этого, пожалуйста!» – «Не сердись, Давид. Белые руки не могут оскорбить». Он раскрыл ладони у меня перед глазами. Руки у него действительно были очень белыми. Словно из сметаны, с синеватыми прожилками. «Почему бы вам не помолчать? – сказал Хосеба. – Мне бы хотелось спокойно созерцать пейзаж». – «Вот видишь, какие они, эти поэты, Давид, они все время работают». На этот раз слова Адриана остались без ответа.
Две лошади, Ава и Миспа, с тремя жеребятами паслись в середине луга; выше по склону, прислонившись к изгороди в верхней части загона, ослик Моро, казалось, над чем-то раздумывал. Затем шли отдельно стоящие деревья, а далее начинался лес, поднимавшийся по склонам холмов и гор; это был лес конца июня, необыкновенно зеленый. На бледно-синем небе теперь появились облачка, казавшиеся по краям багряными.
«Теперь я понимаю, почему Лубиса здесь нет», – сказал я. Адриан приложил к глазам ладонь наподобие козырька, словно от яркого солнца: «Это же понятно. Ему надо следить за Панчо. Но, по правде говоря, не похоже, чтобы он как следует за ним следил. Я вижу только одного из близнецов. Второго Панчо наверняка уже съел». – «Сделай одолжение; помолчи, Адриан, – попросил Хосеба, пуская ему в лицо дым, от которого тот закашлялся. – Извини, что наношу вред твоим легким, но что-то надо сделать, чтобы заткнуть твой грязный рот». – «Он, судя по всему, уехал верхом на Фараоне, – предположил я. – Я не вижу его в загоне. А насколько я знаю, мой дядя его не продавал. Он продал Зиспу и Блэки, но не Фараона». Хосеба подошел к машине, чтобы потушить папиросу. «Когда Лубис вернется, я попрошу, чтобы он позволил мне проехаться верхом, – сказал он. – Я ни разу не пробовал». – «Ты никогда не ездил верхом?» – спросил Адриан с самым невинным видом. «Да нет. Нет и еще раз нет, – заявил Хосеба, затыкая уши. – Я не хочу в третий раз слушать про крокодильчика!» На одной из тропинок, выходивших из леса, появился конь с всадником. Конь был белым. «Вот и Лубис», – сказал я. Мы все трое помахали рукой, всадник ответил на наше приветствие.
Взобравшись на Фараона, Хосеба сделал испуганное лицо. «У меня голова кружится», – сказал он. «Ты просто не привык к высоте, – сказал Лубис. – В первый раз всем не по себе». – «Ты прав. В первый раз чувствуешь себя ужасно, – вмешался Адриан. – Но в случае Хосебы проблема двойная. Вы, видимо, уже обратили внимание на папироски, которые он курит. Это ведь чистый наркотик. Неудивительно, что они вызывают у него головокружение». Лубис помог Хосебе спешиться и удалился под тем предлогом, что нужно отвести Фараона к другим лошадям. Наше поведение было для него непривычным, особенно тон Адриана, такой возбужденный и крикливый. Он вернулся с прогулки по лесу, из тишины, и ему требовалось время, чтобы привыкнуть к настроению, которое мы привезли с собой из города, из студенческих общежитий и баров.
«Как поживаешь, Лубис?» – спросил я его немного позже, когда он помог мне перенести сумки и аккордеон. Мы вдвоем находились в моей комнате. «Все хорошо», – сказал он. Я вспомнил, что последний раз, когда мы встречались, местечко было покрыто снегом. Мы не виделись пять или шесть месяцев. «А ты? Как там в Сан-Себастьяне?» – «Более-менее», – ответил я. Мне тоже было непросто завязать беседу.
Наконец Лубис улыбнулся: «А как там парень, у которого волосы как у ежика?» – «Комаров?» Это был мой лучший друг в Сан-Себастьяне. Своим прозвищем он был обязан знаменитому русскому космонавту. «Он очень смелый парень, – продолжал Лубис. – В тот раз, когда вы приезжали побродить по снегу, он ухватился за водосточную трубу и залез на крышу. Он совсем не был похож на ежа. Скорее на кошку». Ему было приятно воспоминание о моем друге, он не переставал улыбаться. «Надеюсь, скоро он сюда приедет, – сказал я Лубису. – Он должен привезти мне «гуцци». Я одолжил ему мотоцикл несколько недель назад».
Я вернулся к началу нашего разговора. «Так ты живешь хорошо», – сказал я ему. «Жаль, что Хуан не приезжает. И с Панчо не все так гладко, как должно бы». – «Я видел его, когда мы подъезжали». Я начал расставлять на полке книги, которые привез из виллы «Лекуона». «Что он делал? Форель ловил?» – «Думаю, да», – сказал я. «Панчо очень нравится бродить по воде. Но пить он предпочитает другое». Он подошел к окну и посмотрел на улицу. «Он был вместе с близнецами немного ниже по течению». – «Сейчас никого не видно. Должно быть, пошли к Аделе, – сказал он. – Не знаю, что происходит в нашем местечке, – продолжил он после паузы. – Все очень много пьют. Мой брат, Убанбе, даже Себастьян. Если так будет продолжаться, они плохо кончат. Особенно Панчо. Он очень легкомысленный».
Я открыл окно. Ава, Миспа и жеребята теперь паслись в разных концах, Моро по-прежнему оставался в верхней части луга. «Кто теперь возит еду лесорубам?» Лубис безнадежно вздохнул: «Бесполезно просить Панчо, чтобы он работал на лесопильне. Он и по дому-то мало помогает». – «Значит, в лес приходится ездить тебе». Лубис кивнул.
О, Сьюзи Кью, о, Сьюзи Кью, о, Сьюзи Кью. Хосеба включил магнитолу в машине на полную громкость, жеребята подняли головы и стали смотреть в сторону дома. ОХин из них принялся скакать. А под окном, правда, не прыгая, но тряся шевелюрой, двигался в такт музыке Хосеба. «Мне хотелось бы иметь такой нрав, как у него, – сказал Лубис. Потом показал на луг: – Как тебе трое малышей? Чудесные жеребята, правда?» – «Очень красивые», – согласился я. «Хуан звонит мне почти каждую неделю, спрашивает о них». – «Как вы их назвали?» – «Двоих гнедых – Элько и Эдер. А белого – Поль». – «Поль? Как того, которого убили?» Лубис кивнул: «Он мой. Хуан подарил его мне. Он сказал, что теперь, когда он не Приезжает, у меня больше ответственности и что я его заслужил». – «Он прав», – сказал я.
